Каменный пояс, 1987 - Страница 48

Набивали мы животы щедрыми разносолами, гомонили вместе со взрослыми.

— Пап, а пап, — наконец не утерпел я, — а что у тебя в мешке?

— Эх, елки зеленые, как же так, память совсем отшибло. А ну, крольчата, неси до меня ранец.

И вот разверзся этот загадочный мешочный клад. Первой появилась на свет ярко-зеленая шаль и легла на плечи бабки.

— Ну, уважил! Только куда мне, старой, эдакую красоту? А ты пройдись, пройдись, мать! Покажи сыновний подарок, — засветился от удовольствия дед.

Поплыла бабка павой вкруг стола, глаза счастьем наполнены, лицо светлое. Повела плечом, будто собиралась лихо притопнуть ногой.

— Хороша! — сказал кто-то восхищенно, не поймешь, про шаль или бабку.

— А это тебе, Любаша.

Неудержимо хлынул ей на колени тонкий шуршащий материал, резанули в глаза оранжевые цветы, рассыпанные по зеленому полю. И я увидел, как крупными дождинами покатились из материнских глаз слезы. Тете Лизе тоже достался отрез на платье, деду — пачка бездымного пороха и стеклорез с блестящей алмазной точечкой. На время содержимое стола было забыто. Все с удивлением и восторгом рассматривали подарки. И лишь я нетерпеливо ждал своей очереди. Легли в бабкин передник две пачки хозяйственного мыла. Дед уже попыхивал козьей ножкой, заправленной «иноземным» табаком. Наконец, развернул отец байковую портянку, и я увидел вороненый ствол и рубчатую коричневую рукоятку. Пистолет! Если бы не виднелась из ствола серая пробка, его можно бы принять за настоящий. Так он был неотразимо хорош.

— Мне? — еще не поверил я.

— Тебе, сынок. Играй. И пускай только такая память о войне будет в твоей жизни.

Я прижался губами к его щеке и, не в силах больше владеть собой, выскочил на кухню. Вскоре туда явилась и вся наша «мошкота». Хвастать подарками. Братьям достались губные гармошки, Нонке — плюшевый заяц, Вальке и Женьке — костяные свистки. Вдобавок, они принесли круглую жестяную коробку с разноцветными леденцами и тут же устроили дележку. Зажав в кулаке свою долю, я снова нырнул в комнату. За столом шел оживленный разговор, поименно вспоминали сельчан: кто из них воротился, кто увечен, а кому и вовсе не удалось дотянуть до Победы. И получалось так, что вкрутую осиротело село, из каждых четырех солдат трое полегли в дальней стороне. Такую тяжелую дань из нашего таежного угла приняла война.

А за окнами постанывала от мороза старая черемуха, скреблась о стекла стылыми ветвями. Уходил прочь последний месяц победного сорок пятого года.

Оперативный уполномоченный областного уголовного розыска лейтенант милиции Переплетчиков пришел в управление внутренних дел в девятнадцать тридцать. Он часто работал вечерами: составлял план на следующий день, готовил ответы на письменные запросы, писал справки, подшивал документы. Вот и сегодня решил посидеть час-другой.

Как только он появился в просторном вестибюле, его увидел через широкое окно помощник дежурного лейтенант Ячменев.

— Иван Иванович, зайди! — крикнул он, распахнув дверь.

Переплетчиков свернул в дежурную часть.

— Тебе бандероль, — сообщил Ячменев, подавая продолговатую упаковку. — Заказная. Недавно принесли.

— Любопытно. От кого и откуда?

— Какой-то Лоскутников прислал. Из колонии.

— Лоскутников? А-а, знаю, знаю. Спасибо! — Переплетчиков кивнул, прочитал адрес и направился к себе.

В кабинете он вскрыл скальпелем толстую прочную бумажную упаковку. В ней оказался сувенирный пенал из красного дерева. На крышке, отполированной до зеркального блеска, было старательно выведено:

Переплетчиков грустно улыбнулся, повертел в пальцах пенал, любуясь работой. «Это уже искусство», — отметил он. Крышка легко оттянулась, и то, что Переплетчиков увидел, еще сильнее поразило его. В пенале были браслет для часов и ручка, изготовленные из многоцветных материалов. Кольца, нанизанные на стержень ручки и крапленные разноцветным бисером, нежно искрились, а полосатый браслет, собранный из отдельных звеньев, казалось, излучал все цвета радуги. «Да это и есть маленькая радуга», — подумал Переплетчиков, согнув браслет полумесяцем. Таких красивых вещей он не видел в магазинах. Работа, действительно, ювелирная. Чья она? Кто же такой даровитый? Неужели Лоскутников?

Короткая радость сменилась застарелой душевной болью. Память вернула его в прошлое, в те далекие дни, когда он узнал Сергея Лоскутникова.

…Итак, допрос закончился. От Переплетчикова увели доставленного из исправительно-трудовой колонии Чикина. Он и его дружки были осуждены полтора года назад за магазинную кражу. И вот теперь установлено и доказано, что тогда же они обокрали магазин и в небольшом поселке Милкино.

Переплетчиков подписал протокол допроса и потянулся к пачке сигарет. Закурить помешал телефонный звонок.

— Иван Иванович, разговор с Чикиным закончил?

— Да, товарищ полковник, — ответил Переплетчиков, узнав мягкий голос начальника отдела Хлебникова. — Его уже увели.