Каменный пояс, 1986 - Страница 10

На столе блестит апельсин.

Поливает цветы жена,

Сладко спят еще дочь и сын.

Смотрю на холсты и краски,

На бумагу, на свет в окне.

Пытаюсь припомнить сказки,

Что вчера сочинял в полусне.

Но едва ли, пожалуй, вспомню,

Просто некогда вспоминать.

Так когда-то и мне с любовью

По ночам тихо пела мать.

Много пела, да позабыла.

Только я забыть не могу,

Что луна сквозь туман светилась,

Как большой апельсин на снегу.

На дьявольской скорости мчался состав.

Был шум его тела подобием стона.

Отчаянно руки свои распластав,

Лежал я на крыше стального вагона.

Почти забывая мелькавшие дни,

Прижавшись к летящему в бурю железу,

Шептал в никуда: догони, догони,

Сорви с моих глаз дымовую завесу!

И мчался состав, и по ветру слова

Летели в гудящем подобии стона.

А тонкие руки держались едва,

Боясь оторваться от плоти вагона.

Мигает в электричке желтый свет.

За окнами — махровые туманы.

И машинисты, словно капитаны,

Но кроме этой им дороги нет.

Сидит глазастый мальчик у окна

И робко в золотую даль вагона

Шлет пылкий взгляд. Безмолвна, как икона,

В платке пуховом там сидит Она...

Интеллигентный гражданин в очках

Серьезно книгу толстую читает.

Наверное, он тоже понимает,

Что мы плывем в особых облаках

И ничего не будет на пути

Проникновенней этого тумана.

В блестящий мир большого океана

С железных рельс не всем дано сойти.

А большеглазый мальчик у окна

Все так же робко в золото вагона

Шлет пылкий взгляд. Безмолвна, как икона,

В платке пуховом там сидит Она...

Стряхнув снежинки

И раскрыв глаза,

Подснежник белый

Смотрит в небеса.

Ознобно тянет холодом

Из тучи,

А он ничем не защищен

На круче!

И, словно всю опасность

Сознавая,

Трепещет на ветру

Душа живая.

Он с силой камень бросил в море

И ждал, под выкрики толпы,

Когда на всем его просторе

Взовьются волны на дыбы.

Не вздулось море, не взбурлило,

Не хлынуло из берегов, —

Оно спокойствие хранило

И свет глубинных жемчугов.

Ты, море старое, подолгу

Лелеешь жемчуг в скорлупе.

Каков твой возраст, море?

Сколько

Лет исполняется тебе?

И море молвило спокойно:

«Ты сам узнаешь, сколько мне,

Когда мои сочтешь все волны

И все жемчужины на дне».

                                       Перевел с башкирского Атилла Садыков

Чиновник, тусклый индивид,

Лицо подняв от протокола,

Демократично молвил: «Коля,

Смотри какой в окошке вид!

Абсурдно даль не замечать

И хвойный мир за этой далью...»

И неврученною медалью

Блеснула в ящике печать.

И я махнул на Крым рукой,

Подался в сторону Запсиба,

Сказав чиновнику спасибо

За то, что мудрый он такой.

Карьер похож на сад камней,

Настроенный на созерцанье.

Мы, скучась под ковшом тесней,

Хрустим активно огурцами.

Звенит отзывчивый металл

И жжет, как будто только с пылу.

Покапал дождь и перестал,

Еще сильней запахло пылью.

Артем Балакин ехал из родного города в глухой край записать на магнитофон для деда, как токуют глухари.

В купе он сразу залез на верхнюю полку, закрыл уши ладонями — создал себе тихий мир. Смотрел и смотрел на незнакомые места, в которых побывает, когда станет взрослым, то есть свободным. Мальчик впервые путешествовал один, без матери. Поезд плутал в сырых лесах, на полустанках исхудалые коровы щипали горькие подснежники. Стремительно наплыл обелиск «Азия — Европа», Артем приник лицом к окну, но не успел разглядеть границы между континентами.

Контролеры, их мальчик ждал, не появились до самого Златоуста, и он сокрушенно корил себя за взятый билет. Было ему двенадцать лет, денег на поездку скопил от школьных завтраков, а портативный магнитофон выпросил на три дня у одноклассника.

В Златоусте Артем узнал, что автобусы до деревни Веселухи не ходят, паводок на реке Ай расшатал ветхий мост. Однако не за тем будущий мужчина целый месяц готовился к путешествию, чтобы из-за ничтожных двадцати километров отказаться от цели, — пешком так пешком!

Он шагал по дороге и сочувствовал пластам дряхлого снега в окрестных ельниках — жгучее майское солнце испаряло пот и с его лица. Зеленоватый змеевик в щебне по обочинам он принимал за малахит, отчего рюкзак тяжелел и тяжелел. Косяки гольянов, снующих над грязным брюхом затонувшей льдины, счел за легендарных хариусов. От мелькания рыб закружило голову, ослабели ноги. Тогда Артем поел на берегу Ая, сразу ощутил прилив сил и поверил, что консервы не зря названы «Завтрак туриста».

Пустую банку, клочья газеты прилежно закопал, как учила мать, — пусть незнакомый путник тоже испытает радость первопроходца! Потом с опаской зашел на мост. Настил под ногами вздрагивал: река ревела, тащила бревна с верховий, и те на скорости таранили опоры моста — щепки рикошетили о перила. Блеснула кровью и упала в пену умирать раздавленная рыбина. Мириады брызг зажгли радугу, пахнуло свежим снегом. Артем с воплем радости сделал сальто в воздухе, он впервые видел вольную реку, а не болото в гранитных берегах.

Юркое бревно торпедой выбило из опоры валун, еще один, опора просела, мост затрещал. Удар от скорости зависит! — озарило Артема. Он придирчиво осмотрел сухие кулаки, тотчас вспомнил об отце. Отца, наверное, труднее обмануть, чем мать, уж отец не отпустил бы его одного в опасное путешествие...

Сразу за мостом мальчик повстречал шесть девушек-туристок. Им надоела жизнь бродяг, и они возвращались домой — учиться на медсестер. Красивые медсестры заклеили ему мозоль на пятке, охотно отдали свою карту, пилу, тяжелый топор. Предложили переписываться. Артем густо покраснел, сочинения на вольную тему он писал с ошибками.

Как объяснили девушки, слева от дороги холмятся увалы Урал-Тау. Сердце путешественника сладостно обмерло, он читал: водораздельный Урал-Тау не просто тянется с севера на юг, а делит материк на Азию и Европу! Готовый душой к открытиям, Артем жадно вглядывался в березовые склоны. Почка на березах, каждая в отдельности незримая, окрашивала увалы сплошной лиловой дымкой. Из малого неуловимо рождалось большое, это поразило Артема.

С правой стороны дорогу теснила поднебесная цепь Уреньги. На вырубках по склонам лесорубы сжигали сучья, молочно-белый от свежей хвои дым широким веером расползался к дороге — будоражил воображение ароматом охотничьего костра. Артем вспомнил, что у него нет собаки и всего один друг. Скучно водить дружбу с одноклассниками, если у тех не сходят с языка рассказы про отцов.

Дорога круто приняла вверх на седловину, которая закрыла обзор местности. Артем не сбавил шаг, как следовало, а побежал, обливаясь едким потом. Рюкзак с камнями мотал мальчика из стороны в сторону. Он порвал кед, расшиб колено — неизвестная страна за седловиной ждала его... Далекий самолет оставил в небе след цвета старинного серебра, и снова стало тихо в лесах, только сердце стучало. И в этой тишине из-за седловины внезапно вырос хребет ошеломляющей высоты, за ним проступали и вовсе гигантские кряжи с девственными снегами по склонам. С каждым шагом родина становилась для Артема шире и шире...