Каменный пояс, 1985 - Страница 67
Яков Васильевич Верховцев и Каминский были старше меня лет на пятнадцать. В их отношении к нашей листовке «Больше стали фронту!» и к ее корреспонденту проявлялись заинтересованная участливость старших, стремление ободрить, помочь и материалом, и советом. Как-то Каминский получил с фронта письмо от брата и тут же принес его нам. Письмо фронтовика поместили в листовке.
К концу второго года войны в первом мартеновском цехе появился молодой сталевар в солдатской гимнастерке — Владимир Пряников. Он уходил на фронт добровольцем, год провел на передовой. Был тяжело ранен. Из госпиталя вернулся в цех, на свою шестую печь. Его назначили старшим фронтовой комсомольско-молодежной бригады, и теперь с солдатской отвагой и упорством водил он свою бригаду в трудовые атаки.
Сутками не покидал завалочной машины Леонид Максимович Старусев. В первые годы строительства Магнитки он был кузнецом, строил мартеновский цех и остался в нем. Невысокого роста, подвижный, с темными живыми глазами, с вечным загаром на лице, Старусев подавал в печи мульды с шихтой. Пламя, вырывавшееся из печи, обдавало его нестерпимым жаром, а он нажимал и нажимал на рычаги. Осталось в памяти худощавое лицо сталевара четвертой печи Алексея Корчагина. Не было в нем ни удали Артамонова, ни степенности Каминского и Верховцева, его отличали особая деревенская застенчивость и тихий окающий говор. О таких обычно говорят: дух смирен, да сердце рьяно. К нему льнули юные ремесленники, которых война оторвала от деревни, от родных. Это были смоленские, курские, орловские парнишки. 26 тысяч их прибыло в Магнитогорск в первый год войны. Им выпало осваивать профессии строителей и металлургов. Насквозь пронизанные морозным ветром, в гулко стучащих ботинках на деревянной подошве, они поутру стайками бежали к проходной. А вечером возвращались в плохо отапливаемые общежития на свои двухъярусные койки.
Алексей Корчагин не раздражался от их бесконечных вопросов, от того, что кто-то засыпал у горячих труб. Он терпеливо учил их скоростному сталеварению. С виду тихий и безответный, он стал знаменитостью потому, что плавил сталь, ставил рекорды со своими неоперившимися помощниками, которые еще числились учениками ремесленного училища № 13.
Выпуск листовок был частью нашей журналистской работы. С нас не снимали обязанность организации материалов для «большой» газеты — «Магнитогорский рабочий» и многотиражки «Магнитогорский металл». То, что требовало более обстоятельного разговора, выносилось на страницы газет.
Врезался в память один эпизод той поры как предметный урок для журналиста. Первый мартеновский цех, который был мне особенно близок: там работали Артамонов, Корчагин, Каминский, Верховцев, Старусев — чаще всего завоевывал первенство на фронтовой вахте мартеновцев. Итоги соревнования подводились ежедекадно. В начале сорок второго года, самого драматичного по военной обстановке, в цехе вдруг возросли потери металла. Получена «холодная» плавка на печи № 5. На первой печи металл ушел в заднюю стенку, и печь простояла на ремонте четыре часа. Сгорели откосы на соседней печи, ее дважды останавливали на горячий ремонт. И все это в течение нескольких дней. Конечно, люди уставали, работали по полторы-две смены, недоедали, недосыпали, но разве это могло сравниться с тем, что испытывали люди на фронте, каждую минуту рискуя жизнью? Так думала я, готовя материал. 15 июля в газете «Магнитогорский металл» появилась моя остро критическая корреспонденция. В тот же день мне позвонила секретарь горкома партии Любовь Яковлевна Комирева и очень деликатно дала понять, что надо учитывать, в каких тяжелейших условиях работают люди, что они тяжело переживают случившееся и к бичеванию их на страницах газеты надо относиться осмотрительнее.
В ту пору мы, журналисты, по условиям военного времени многого не знали и не могли знать. Не было в нашем обиходе слов броня, броневая сталь. Это был военный секрет. Не знала и я, что в те дни в цехе шла напряженная борьба за сокращение времени при выплавке не просто стали, а броневой. Плавка броневого металла увеличивалась до двадцати часов. Это сокращало выход металла. Уже после войны директор комбината Григорий Иванович Носов в одной из статей писал:
«Необходимо было на военных марках стали добиться длительности плавок во всяком случае не больше, чем на рядовом металле. За скоростное сталеварение боролись с огромной энергией мастера производства и разливки, сталевары и их подручные, работники шихтового двора, все рабочие, все инженерно-технические работники. Соревновались коллективы цехов, бригад, сменперсонал отдельных печей. Это дало свои результаты. Во втором квартале 1943 года средняя продолжительность легированных броневых плавок сократилась до 16,2—16,3 часа».
Уже в августе 1942 года выплавка стали возросла более чем на шесть тысяч тонн. Накануне 25-й годовщины Красной Армии наша листовка сообщала:
«Сталевар первого мартеновского цеха Михаил Артамонов установил непревзойденный рекорд: он сварил плавку высококачественной стали на три часа раньше срока».
В декабре 42-го была построена пятая доменная печь. В те дни сводки с фронта скупо сообщали:
«Наши войска в районе Сталинграда и на Центральном фронте, преодолевая сопротивление противника, продолжали наступление на прежних направлениях».
Магнитогорцы понимали: новая доменная печь внесет весомый вклад в битву за Сталинград.
Зоя Ефимова, присутствовавшая на пуске печи, вспоминает:
«Приехал на пуск секретарь обкома партии Н. С. Патоличев. Рядом с ним стояли на площадке директор завода Г. И. Носов и управляющий трестом «Магнитострой» В. Э. Дымшиц. Первой плавкой руководил мастер А. Л. Шатилин. Он заметно нервничал. Ведь все делалось с одной мыслью: быстрее, быстрее. Вот канава оказалась недостаточно просушенной, и, когда пошел чугун, произошел взрыв. Раскаленный металл в вихре искр устремился на литейный двор. Все окуталось густым паром. Меня схватил секретарь парткома П. И. Рахомяги, потащил в сторону, закрыл мое лицо своим бушлатом. У Патоличева и Дымшица дымились воротники пальто. Искры и мне подпалили пальто. Ночью я его лицевала и всю войну ходила в нем «с рельефами». Но этот случай не ослабил ликования людей. Новая домна встала на военный учет».
Зоя Павловна Ефимова, теперь работник научной библиотеки Воронежского университета, прислала как ценную реликвию листовку «Больше чугуна фронту!» за 19 сентября 1943 года.
Уже позади Сталинградская битва. Наши войска стремительно наступают на всех направлениях, и в этот день листовка сообщает:
«Сегодня вся страна слушала приказ Верховного Главнокомандующего о взятии города Брянска. На сменно-встречном собрании доменщики дали клятву работать по-фронтовому».
Мастер второй доменной печи Пономаренко и горновой Цапалин пишут в листовке:
«Недавно наш коллектив получил ответственное задание: дать стране остродефицитный металл — ферромарганец. Мы знаем, что он нужен для танков, брони судов, для грозного советского оружия… Мы обязуемся давать в сутки по 35 тонн ферромарганца сверх плана».
Здесь же речь идет и о другой помощи. Доменщики решили помочь восстановлению освобожденной от оккупации Курской области и выделяют из своих резервов электромоторы, станки, наковальню, слесарный и кузнечный инструмент, отчисляют в фонд помощи свой двухнедельный заработок. В листовке, сообщившей об этом, помещено и обращение: «Какое участие принял ты в сборе теплых вещей для Красной Армии?»
А строители завершали сооружение шестой доменной печи. Строили трудно. Об этом слышала дома, когда муж после трех-четырехсуточного отсутствия еле приходил, чтобы отоспаться. Главной силой на стройке были те же мальчишки. Работали на холоде, на пронизывающем ветру.
25 декабря 1943 года был получен чугун новой шестой домны. В наших листовках была помещена приветственная телеграмма: