Каменный пояс, 1981 - Страница 71

Особенно выпукло поэтическая палитра проявляется в рассказах о природе, а также в повести «Журавлиные корни», составленной из новелл, скрепленных только одним композиционным стержнем — постоянным присутствием лирического героя-рассказчика.

В повести дана диалектика характера этого героя от ранней детской поры, совпавшей с тяжелыми военными годами, до наших дней. Больше всего в повести новелл, событийная канва которых упирается в пору детства, и это далеко не случайно. Известный критик Михаил Лобанов заметил как-то: «Свежесть детских впечатлений, не тускнеющая с годами, своим напоминанием лечащая нас в трудные минуты жизни — это дар родимого края, где мы босыми ногами испробовали благодатное тепло земли. От тропинки, убегающей за ближний бугорок, началось наше познание больших дорог Родины и мира». (Сборник «Сердце писателя», М., 1963.)

Перечитывая лучшие рассказы В. Юровских, убеждаешься, что они художественно подкрепляют лобановскую характеристику нестареющих детских впечатлений в «познании больших дорог Родины». Писатель раскрывает перед нами непростой мир ребенка, его неуемную любознательность, его ранимость, неостановимую тягу к открытости, честности, бескорыстию. Трудно, просто невозможно на сухом языке критического комментирования передать все оттенки мыслей и чувств, которые испытывает лирический герой В. Юровских, узнавая мир, людей, учась любить природу родного края — тут хочется целиком цитировать целые страницы, но, сознавая невозможность этого, обращаю внимание читателей на те из рассказов, вошедших в «Журавлиные корни», которые несут основную нравственную нагрузку произведения, а именно: «Хлебушко», «Журавлиные корни», «Орлы», «Железный звон», «Синие пташки-пикушки», «На Исети, у Ячменево». Мнение мое довольно субъективно и не претендует на абсолютную эстетическую безошибочность. Кому-то, может быть, наиболее сильными покажутся другие рассказы, например, те, в центре которых светлый и трогательный образ бабушки рассказчика (я тут улавливаю влияние «Последнего поклона» В. Астафьева, хотя по характеру бабушка у В. Юровских ничуть не дублирует астафьевскую бабушку Катерину). Но в названных мною рассказах, с щемящей достоверностью показывающих нравственную атмосферу, в которой рос лирический герой, сильнее всего раскрывается поступательное его движение к познанию истинных человеческих ценностей, расширение его духовного горизонта, закалка нежной сострадающей души, боготворящей все живое на земле. Именно после их прочтения лучше начинаешь понимать истоки очарованности художника, очарованности, столь зримо присутствующей в поэтических новеллах В. Юровских о природе. Именно в названных рассказах В. Юровских наиболее полно раскрывается, на мой взгляд, и как художник-психолог, и как превосходный стилист, подлинный мастер «речевых дел», уверенно чувствующий себя в стихии народного языка. И недаром в предисловии к сборнику «Материнское благословение» замечательный писатель нашего времени Евгений Носов отмечает:

«Василий Юровских не хочет оставаться только потребителем уже устоявшегося литературного языка — он его активный творец и пополнитель. И реставратор одновременно. Любовно и бережно он очищает от архивной пыли незаслуженно забытые в суете слова и, вписывая их к месту, заставляет сызнова звучать веско и молодо».

В этой высокой оценке творчества нашего земляка нет ни грана преувеличения. Василий Юровских — действительно один из тех немногих в современной литературе, кто является подлинным творцом и пополнителем великого и могучего русского языка. В каждом из его рассказов мы встречаемся с россыпью самородных слов, удивляющих и первозданной свежестью, и поразительной смысловой точностью.

…«Густо-малиновое половодье заката затопило реку. И оттуда, где солнце вполглаза прощально глядело на вызелень ивняков, плыли и плыли на восток слетевшие палевые вербочки…»

«..На улице было светло, резко голубело небо и в каждой лывине плавилось яркое солнце. На заплоте гоглился и голосил петух, курицы мелкими глоточками отпивали дождевую воду из корыта, и даже воробьи лезли попурхаться в лывине, будто не стояло нудное ненастье, а прогрохотала короткая гроза».

«Солнце переросло бор и через головы сосен заглядывало на хвойные выгалины, когда присел я на мшистую обочину опрятной лесной дорожки. Струистая теплынь убаюкала сомлевшее утро, и только издали, с опушки, где молодцеватый сосняк высватывал чистые березы, песенно смеялся зяблик. И тут позади меня кто-то сшумел, побрел зернисто-тающим сугробом. Шел и бормотал, пересыпал странные заклинания звенью капели».

Можно приводить бесконечное количество примеров превосходных языковых находок Василия Юровских, находок отнюдь не искусственно сконструированных, а взятых из великой сокровищницы народной речи, про которую лаконично и емко сказал сам писатель в новелле «Материнское благословение»:

«Бывает, напишет кто-то языком матери-земли, а другому слова его корявыми покажутся. Ну и вырежет он их, как ту сушинку: ровно да гладко станет, как на асфальте, только безголосо. Невдомек иному: слово-то, с виду корявое, и было той самой певучей сушинкой — материнским благословением».

Все сказанное выше вовсе не означает, что произведения В. Юровских безупречны в художественном отношении. Наверное, можно сыскать в его книгах и определенные промахи, например, преобладание вспомогательно-описательных мотивов над современно-конфликтными, без которых, безусловно, ограничивается полнота исследования бытия. Но я не намерен останавливать внимание на этих недочетах в работе самобытного художника, полагая, что он в состоянии избавиться от них и без сторонних наставительных рекомендаций.

Задача моих заметок была не столько «монографическая», сколько популяризаторская, что ли: рассказать о двух наиболее талантливых, на мой взгляд, работниках зауральского поля добра (В. Потанине и В. Юровских) как о художниках, без учета достижений которых литература нашего «опорного края державы» будет неполной.