Каменный пояс, 1979 - Страница 60

«Представь себе, когда я принял такое сюжетное решение, а было это три года назад, то сам пережил и перечувствовал все твои сомнения, — писал он Д. Ковалеву 23 июня 1962 года. — Но, продолжая работать над поэмой и все время держа себя в состоянии настороженности к судьбе Любавы, к ее поступкам и решениям, убедился в том, что иначе она поступить не могла. Это оправдано ее характером, жизнью и исторической правдой времени».

Отражение в искусстве слова правды живой действительности, правды человеческих отношений, чувств и переживаний Б. А. Ручьев всегда считал основным принципом своей поэтической работы. «Стихи должны быть всегда отмечены истинными чувствами пережитого — мыслями, радостями и страданиями, — пишет он в своем дневнике. — И в основе каждого стиха должна быть достоверность жизненного испытания».

Вместе с тем, принцип правдивости не подразумевает, по мнению Ручьева, следования точной документальности в изображении событий, обстоятельств и характеров. Важно пропустить эти события через собственное сердце, дать собственную оценку изображаемому. Большое значение придает поэт и художественному вымыслу. «Важно восприятие собственным глазом факта, условия, события. Надо на основе их домысливать. Не врать, а домысливать», — читаем в его дневнике.

Кажущаяся простота поэзии Б. А. Ручьева — плод тяжелого, упорного, взыскательного труда. Поэт Михаил Светлов, прочитав цикл стихов Ручьева «Красное солнышко», заметил, что «перед нами очень богатый чувствами поэт, умеющий отделять зерно от плевел, умеющий простыми средствами создавать непростые вещи»[8].

Обычно Ручьев долго вынашивал свои поэтические замыслы, не сразу поверяя их даже близким друзьям. Продумывались и выверялись варианты сюжета и композиции, тщательно собирался и изучался документальный материал.

«Готовлюсь… к работе над новой поэмой о Магнитогорске, обдумываю ее, выкладываю, как дом, со всеми порогами, задвижками и ходами, — писал Б. А. Ручьев критику А. М. Абрамову 4 марта 1963 года. — Знаю, что когда придет пора сооружения, то многие расчеты полетят к чертям, но материал-то все равно пригодится». Со своим новым замыслом Ручьев знакомит поэта Дмитрия Ковалева в письме от 23 июня 1962 года. Из него мы узнаем, что поэма «Рождество» составит вторую часть дилогии «Индустриальная история». Являясь продолжением «Любавы», она в то же время будет сюжетно самостоятельным произведением: «…На той же Магнитке будет продолжена, а вернее — рассказана новая история про жизнь того же Егора. Где-то там появится и Любава в своем новом качестве как косвенная героиня поэмы».

Пройдет год, а поэма, сообщит Ручьев в письме к журналисту Ю. А. Левину в июне 1963 года, «еще не оформилась, хотя бы и частями». «Есть целиком только первая глава, которая ранее публиковалась в одном сборнике… Она будет начинать новую поэму и развивать сюжет ее», — напишет он, имея в виду главу «Четвертый век», опубликованную в 1958 году в книге «Лирика».

В сентябре 1963 года Б. А. Ручьев пишет Д. Ковалеву, что зимой надеется завершить работу над «Рождеством» и, кроме того, написать небольшую поэму «Юноша». «Держат они меня, как на крыльях, и покоя не дают».

В процессе работы над поэмой первоначальный идейный замысел автора изменился. «…Будет называться она «Мировая зима», — пишет Ручьев критику Д. В. Старикову 1 июня 1965 года. — Это в смысле мирового значения событий, которые произошли в ту зиму. В борьбе за домну у меня в поэме участвуют американцы, немцы, словом, сталкиваются интересы двух Миров Мира».

И только к середине 1967 года первая глава новой поэмы («Канун») была завершена и опубликована в журнале «Октябрь». «Надо полагать, ты помнишь главу о «мистере Шпроте», которая вырвалась у меня еще несколько лет назад вместе с первыми главами «Любавы». Тогда она не вошла в «Любаву», поскольку относилась к новому, более позднему периоду моей «Индустриальной истории», должна была стать началом другой поэмы, развивающей эту тему, — писал Б. А. Ручьев Д. В. Старикову 20 августа 1967 года. — Этот «Шпрот» в течение нескольких лет был мной «законсервирован», ибо не был доведен до кондиции. Долго, много раз и во многих вариантах пытался я его обработать и, как с порога, начать с него ход в новую поэму. Нынче мне это удалось. Теперь я вошел в поэму и, мне кажется, душу в главу о Шпроте мне удалось вложить. Я освоил ее заново, во всяком случае, для меня даже старые строфы зазвучали по-иному после проделанной работы, и вообще вся эта часть поэмы нынче очень радует меня».

Итак, только одна глава «доводилась до кондиции» почти десять лет! Поэт, по его собственному признанию, работал над нею «долго», обрабатывал «много раз и во многих вариантах». При этом он отказался от некоторых, как ему казалось, «внешних дешевых эффектов», стремясь «выразить всю полноту и существо происходящего».

Заново было собрано и изучено множество документов. Ручьев собирался даже рассказать читателям о работе с ними в «особом документальном приложении» к поэме. Один из таких документов поэт целиком воспроизводит в письме к Д. В. Старикову, демонстрируя свое умение на документальной основе создавать образы емкие, глубоко типические.

Тщательно были изучены поэтом и газетные материалы 30-х годов. По издававшимся в Магнитогорске газетам Ручьеву удалось установить, что Дейвис, американский спец по электрооборудованию, приезжал в Магнитку, жил там в течение трех месяцев, «присутствовал на монтаже ЦЭС и, как все инспецы, только «ахал» и удивлялся тому, как наши монтажники вдвое перекрывали все темпы и сроки монтажа».

«Мой Шпрот — тип собирательный, кое-что для его образа я списываю с Дейвиса…», — писал Ручьев Старикову.

Поражаешься скрупулезности, с какой Ручьев работал над словом. Он неустанно изучал народно-разговорный язык, записывал меткие народные слова и выражения. В работе всегда пользовался словарями.

В период работы над поэмой «Канун» в записную книжку заносятся следующие толкования слов и выражений из словаря Борхударова:

«Железняк. Железная руда. Бурый железняк. Красный железняк. Магнитный железняк. Бурый — серовато-коричневый. Темно-красный с красноватым отливом.

Магнитный железняк — минерал с содержанием железа и обладающий магнитными свойствами».

Здесь же выписка из «Энциклопедического словаря»: «Магнезит — минерал, содержащий железо и обладающий магнитным свойством».

Часто Ручьев обращался к «Словарю» В. Даля и считал его своим незаменимым помощником:

«Когда работаешь с раскаленным мозгом и сердцем, бывает, что нуждаешься в немедленной помощи, в нашем деле ее могут оказать только словари. У меня почти всегда бывает так: обращаюсь к Далю — хоть что-нибудь да нахожу. И в этом состоянии готов из гроба поднять старика и расцеловать как родного» (из дневника Б. А. Ручьева 1970—1973 годов).

Иногда поэт прибегал к местным, диалектным словам, если, по его мнению, они необходимы были для реализации художественного замысла. А как он сердился на редакторов и критиков своих произведений, если они, найдя такие слова и не понимая их точного смысла и назначения, требовали заменить их общеизвестными, чаще всего, стершимися и олитературенными словами и выражениями! И подчас производили такую «замену» без согласия автора. Так, в авторской редакции одного из стихотворений цикла «Красное солнышко» была строчка: «сядешь на крылечке к  с и в е р к у  лицом» (выделено мною. — Л. Г.). Редактор московской книги Ручьева «Красное солнышко (1960) слово «сиверко» в этой строке заменил словом «север». Поэтический смысл этой строки, да и всего стихотворения в целом был обеднен. Ручьев с такой заменой не согласился. В своем дневнике он по этому поводу записал: «В стих. «У завода город» («Красное солнышко») надо писать: «Сядешь на крылечке к сиверку лицом». У меня, собственно, так и было, но переправил редактор, говорит, так не пишется» (из дневника 1968—1973 годов).

Нередко поэт, уже опубликовав то или иное свое произведение, продолжал работать над ним, как ювелир, вновь и вновь шлифуя каждую фразу, исправляя ошибки и неточности, допущенные редакторами.