Каменный пояс, 1978 - Страница 29

Когда Рэй Бредбери писал свой рассказ, первый в мире космонавт еще только готовился к полету. За полтора десятка лет реальность догнала фантастику. Человек дотянулся до Венеры и Марса. Да и до Солнца — рукой подать.

Но человек нетерпелив. Ему вынь да положь солнце на ладонь прямо сейчас. Почему бы не создать свое, рукотворное. И начал он творить земное светило, движимый вечной страстью к познанию. И сотворил, создал свое лабораторное Солнце в миниатюре. Для астрофизиков — ключ к изучению вселенского вещества — плазмы, из которой состоит мироздание.

Но человеку мало иметь подопытное солнце. Он хочет обучить его профессии. Как только удалось в лаборатории из электрической дуги и газа «вылепить» плазму (по-гречески «плазма» значит «вылепленный»), ученые сразу же определили постулат нового вещества — варить сталь.

Но от благих пожеланий до конечной цели — путь в тысячу и одну проблему. Ведь, как известно, гладко бывает только на листе ватмана, а в металлургии, образно говоря, надо танцевать от печки, в которой должны быть созданы все условия для жизни небесного вещества.

Пока это всего лишь мечты о могучей плазме, и холодные цифры научных расчетов, еще не превратились в жаркий сгусток солнечной энергии.

В тот день у Зубакина была смена как смена, сталеплавильный пролет жил своей обычной горячей жизнью. Полыхали топки печей, натужно-монотонно ревели дуги, сталевары вели привычный диалог с огнем.

Печь эта в ЭСПЦ-3 ЧМЗ отличается от других разве тем, что в ней плавят самые ответственные сплавы. Потому, видимо, и подобрались здесь сталевары особой рабочей марки: Герой Социалистического Труда Василий Николаевич Зубакин и кавалер орденов Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени Евгений Иванович Воинов. Есть и без титулов, молодежь: Борис Редькин, Александр Федякин, но той же сталеварской школы.

О Василии Зубакине газеты пишут часто. Где освоение новых методов сталеварения, туда и направляют Зубакина.

И вот эта смена… В преддверии утра даже звуки в цехе какие-то сонные, кажется, жизнь в нем идет замедленно, не спеша. Ночная смена всегда труднее. Особенно с годами. «До пенсии — рукой подать, каких-то года два, а там…»

Зубакин даже не мог представить, что будет там… Что значит каждую ночь спать дома, никуда не спешить, ни о чем не думать. За свою жизнь треть ночей он провел у огня. Каким же оно будет вечное безмолвие, безлюдие в уютном мире коммунальной квартиры?

Зубакину порой самому непонятно, чем приворожила эта работа у жерла «действующего вулкана». Есть и другие профессии, спокойней и ничуть не хуже…

Сам себе признавался:

— Нет, Василий, не по тебе другие профессии. Уважаешь ты, к примеру, слесарное ремесло, да ведь не пошел бы в слесари. Нет. Ну а сыну что посоветуешь?

Вопрос оставался открытым. Начиналось боренье чувств. Так устроено родительское сердце — оно всегда хочет оградить детей от перенесенных им самим перегрузок.

Мысли прервал подручный:

— Может быть, допинг пора давать?

— Пора, пожалуй.

Дали кислород. Металл заклокотал. Из открытого зева кверху пошли клубы дыма — выгорал углерод.

Скачали шлак, взяли пробу. Вскоре лаборатория сообщила по селектору результат плавки.

— Ну что, вот и финиш.

Василий Зубакин встает из-за столика в щитовой, бросает взгляд на приборы, идет к печи, заглядывает внутрь.

Кипящий сплав, гудящие дуги. Все как было, все как есть.

Два десятка лет назад он первым зажег в этом цехе электрическую дугу.

Еще раз мельком взглянув на приборы, привычным движением нажимает кнопку на щите управления. Печь покорно стихает.

Здесь хочется применить кинематографический прием и повторить кадр.

«Привычным движением нажимает кнопку. Печь стихает». Стоп-кадр. Остановим мгновение. Никто этого не заметил и не запомнил. Все было обыденно, буднично. А в печи погасла электрическая дуга. На этот раз, чтобы больше никогда не появиться вновь. Сталевар выключил ее время. Никто не заметил, что в металлургии произошла смена эпох.

Жаль, что наши кинодокументалисты не следят за этой бесшумной революцией, и исторические моменты остаются за кадром.

…Слит последний металл. Печь медленно остывала. Смену на этот раз никто не принимал.

Когда Зубакин вышел из цеха, было еще темно, тихо. Где-то за дымкой, за тридевять земель, угадывалось осеннее солнце. Трудно, но упрямо разгоралась далекая заря.

Взревели турбины Ту-104.

— Точь-в-точь наши печи… — сказал кто-то из пассажиров.

Старт. Разбег. Взлет. Трасса Челябинск — Москва. Через пару часов в столице высадился десант — двенадцать уральских металлургов.

За день до того в кабинете начальника ЭСПЦ-3 состоялось совещание. Прибыл на него директор завода Н. А. Тулин. Предстояла важная миссия: взяться за освоение плазмы и сделать возможным ее использование в черной металлургии. Для этого надо было ознакомиться с нею в условиях научной лаборатории — провести глубокую разведку. Москвичи-ученые пригласили челябинцев-производственников, чтоб те воочию убедились в существовании для них пока еще таинственной плазмы. Да и для самого директора лик плазмы в сталеварской печи маячил каким-то туманным видением. Но сегодня мечта начала обретать реальные контуры.

И вновь в нем проснулся разведчик, то мерил по-пластунски нейтральную полосу от своего окопа до вражеского и обратно. Будто опять, как и в те сорок трудные годы, вел он своих товарищей на важное задание. Видно, навсегда остался жить в душе тот лейтенант-разведчик, что прошел всю войну в тревожных ночах, под взрывами ракет и снарядов.

В цех пришел в опаленной войной гимнастерке, позванивая наградами. Назначили мастером. Рабочие сразу же заметили «нестандартность» нового руководителя. Ни свет, ни заря он уже в цехе. Одному нагоняй за халатность сделает, другому за то, что небритый на работу пришел, третьему анекдот расскажет, четвертому советом по личному делу поможет, а то и заявление на ходу подпишет. Этой привычке не изменил и тогда, когда стал начальником цеха. Рабочих кадровых и сейчас знает по имени-отчеству.

Рассказывают, что уж очень он любит природу уральскую. Всем югам предпочитает озеро Увильды, где цеховая база отдыха. Даже сейчас, когда уже заместитель министра. И те тополя, что шумят вокруг цеха, ему обязаны.

По его указанию должен был каждый посадить по дереву. А сам выходил, прихватив лопату, с бригадами и садил по два дерева. Шумит листвой внутризаводская роща. Уж кроны сомкнулись.

А плазма? Она ведь тоже служит природе — огонь без дыма и копоти. Увлекшись ею, увлек и других. Взял на себя не только стратегию финансирования и научно-технического обеспечения, но и самолично участвовал в эксперименте, на равных со всеми.

…Москва встретила приветливо, современными удобствами гостиниц. Потом лекции, экскурсии в лаборатории.

Люди от печей, бывалые практики, пришли в храм науки, чтобы взглянуть на священный огонь — плазму. Но пришли не поклониться, а взглянуть на нее хозяйским глазом и прикинуть: нельзя ли это божество обучить своему ремеслу.

В лабораториях ВНИИ электротермического оборудования работали миниатюрные печи. В них-то уральские сталевары впервые и увидели таинственную плазму.

Через несколько лет Евгений Иванович Воинов не без снисходительности скажет: «Одно дело в этих горшочках получить плазму, другое — в настоящей печи».