Каменный пояс, 1976 - Страница 51
Володя до нас так и не дошел. Остался метров на 30 ниже — отыскал там откол скалы и примостился в нем. Вытянул конец веревки, сплел из нее сетку и улегся, как в гамаке. Хорошо, что лег — завтра ему работать первым вместе с Валентином.
Маковецкий рубит лед, делая себе площадку, я, как могу, помогаю — вдвоем не очень-то развернешься: тесновато.
В памяти всплывают другие ночевки, другие горы. Видения сменяются. А мы все рубим и рубим лед, чтоб можно было Валентину поудобней сесть. Лед-то натечный — скалывается линзами — и никак из него не удается смастерить что-нибудь вроде если уж не кресла, то хоть табуретки.
Сел отдохнуть, и снова видения. Идем мы траверс двух вершин Скрябина и Семенова-Тян-Шанского. Острый изрезанный гребень — сплошные жандармы — отдельно стоящие крутые скальные ребра. День вот так же клонился к закату, темнело. Где тут поставишь палатку? Сесть-то негде. И вдруг из-за очередного жандарма крикнул Герка:
— Ребята! Роскошь! Идите веселей, посмотрите, какая ночевка!
За день мы устали и шли, естественно, медленно. Но Геркин крик прибавил нам сил — откуда только взялись? Обхожу жандармов — и действительно чудо! Замерзшее озерко! Да на нем десять таких палаток поставить можно! Быстро устроились. А Гэро, этакий мужичок невысокого роста, но широкий, как молодой кедр, крепыш с серо-голубыми глазами и слегка волнистой шапкой густых волос, тем временем в сторонке по льду ледорубом тюк да тюк, тюк да тюк. Открывает палатку и подает кастрюлю воды, осторожно держа ее в медвежьих лапах.
— Вот держите, чтоб не замерзла. Сейчас раскочегарю примусок и такой чаище заделаем!..
Это он «дотюкался» до воды. Пока я расстилал свои спальные принадлежности, он уже успел разжечь примусок и пристроить его в палатке. Сразу стало уютно, почти по-домашнему.
— Чай, даже если без заварки, великую силу имеет, — серьезно сказал Гэро, улыбаясь одними глазами сквозь очки.
— Даже без заварки? Но это уже не чай.
— Все равно чай — он людей в одну кучу собирает. А когда люди рядом — это великая сила.
— Философ ты, Герка. Мы ведь не из-за чая здесь в куче, как ты говоришь. Чай можно и дома, там к удобств побольше.
— В том-то и дело, что удобств побольше. Захотел чаю, пожалуйста. А этого чая могло и не быть. И этой шикарной ночевки могло не быть. Вот и думай: прав я или нет.
Мы с Гэро Робертовичем Бартини пять лет назад закончили один институт, и дружба наша была уже давнишней. Он всегда казался старше своих лет. На все имел свое суждение и редко отступался от него. Упрямый. Принципиальные, честные, открытые и всегда страстные высказывания Герки привлекали. Иных озлобляли. Во всяком случае, недоброжелателей у него было не меньше, чем друзей. Подкупало в нем бескорыстие и широта натуры. Как говорят, последнюю рубаху снимет и отдаст. Я не переставал удивляться его воинствующему жизнелюбию и неутомимости. Хорошо, когда рядом с тобой есть такой друг. От него и сам становишься сильнее…
— Оленька, а не заняться ли тебе примусочком?
— Не надо, — говорит Валя, — сейчас кончу и сам займусь.
— Пока ты кончишь — чаек уже будет готов, — отвечает Ольга.
— А чаек, как ты помнишь, великую силу имеет, — вторю ей я.
Валентин всю стену утыкал уже крючьями и развесил на них свою амуницию: рюкзак, ботинки, кошки, ледоруб — все висит на страховке. Вот он с ожесточением забивает в трещину еще один титановый клин.
— Этот мертвый, пристегнитесь к нему. На всякий случаи.
— А помнишь, Валька, как было у Гэро?
— Потому я их и бью намертво, что он сам-то последнего крюка не оставил.
— А кто это Гэро, он что, погиб? — спрашивает Ольга.
Мы с Валей молча набили кастрюлю льдом. Примус уже гудел у Ольги на коленях. Маковецкий удобно устроился, забрал у нее примус, поставил рядом с собой, на него — кастрюльку. Застраховал и их репшнуром. Все-таки не зря мы его прозвали в шутку «Пахарь!» — все он делает основательно, капитально, бережливо. Чего только не найдешь в его загашниках!
Помню, спустились с пика Ленина, раскрыли уже на леднике его рюкзак и ввосьмером пообедали досыта. А ведь он носил все это на вершину! Тут были и мясные и рыбные консервы, и несколько головок лука и чеснока, и сухари с сахаром, и даже добрый шмат сала. И ответ у него один — а вдруг?.. Действительно, в горах случаются всякие «вдруг».
Так было и с Гэро — не знал он, что вдруг предательский снег имеете с ним сойдет по крутому ледовому склону.
— Вон видишь, Оля, фигурной скобкой вверх смотрит пик Тельмана? Шесть лет назад там, на крутом ледовом гребне, прикрытом мелким снегом, Гэро на спуске поторопился. Дело уже шло к вечеру. Крюк забивать не стал. Он был руководителем восхождения. Троих спустил вниз с верхней страховкой. Пошел последним. И сорвался. А ниже — скалы. Ну, вот со всего маха об них. Ребята удержали… но уже только тело. Так вот и погиб граф Гэро Робертович.
— А почему граф?
— Да, так мы его звали — граф Гэро Робертович. Отец его — известный конструктор — эмигрировал из Италии в двадцатых годах, как мне рассказывали ребята. Талантливый был человек. Автор многих интересных решений. Говорили, что он был графом. Может быть, и не был. Но Гэро мы все равно звали графом. Здоров был — двух-пудовиком играл, именно играл. И добрый. Песни и стихи любил. Да и сам писал. Вот, что написал своей жене:
— Похоронили мы Гэро в Пржевальске. И когда возвращаемся с гор — приходим к его могиле. Как с отчетом: что нового сделали, какие хорошие дела совершили. Может быть, это глупо, а может быть, хорошая традиция. И в этот раз после восхождения пойдем к нему «держать ответ за все содеянное», как говорят.
…Сидим, пьем крепкий душистый чай. До чего же он хорош, этот чай, после трудного, нервного дня! Я его люблю пить без сахара, когда он вяжет во рту, как черемуха или недозрелая айва. Тепло сразу разливается по всему телу, постепенно проходит и усталость.
А ночь просто великолепная! Луна из-за наших спин (ее закрывает от нас вершина Джигита) озаряет все вокруг своим зеленоватым светом. Горы, как живые, — постоянная смена освещения создает иллюзию движения этих скальных громад и могучих ледников. И видятся в очертаниях гребней драконы и динозавры, а то и вообще какие-то сказочные чудища. Вдали мерцают иссык-кульские маяки. Сам Иссык-Куль поблескивает вороненой сталью. А звезды совсем рядом, и кажется, что сидишь прямо среди них.