Камень у моря - Страница 6

За равнинами, за горами, казалось ему, неведомые люди уже бьют и топчут то, что отняло у него детей. Он бодро крякал, затем остановился и озабоченно заспешил назад:

- Слышь, морока тут какая-то. Ты говоришь, твой муж против бар, а кто ж надоумил меня царице каменья дарить, а?

Глаза его были широкими. Жена учителя схватила его за рукав:

- Тише, подслушивают. Мужу Маркушка сказал, что у вас есть хорошие камешки, муж и пошутил. Он и не думал, что вы к сердцу примете его шутку. Вам он ведь намекал. Помните, он все посмеивался? А яснее говорить опасно было. Потом он чуть не плакал, трусом называл себя...

Иван смахнул со лба пот и вздохнул:

- Понимаю. Вот, значит, как. Давай, связывай, что схоронить надо, и айда к нам, не пропадет.

Бабка и Аграфепа уложили узлы учителя в сундук, угощали его жену, дали ей денег и провожали в город.

Маркушка с жадностью разбирал книги и газеты учителя, но до темноты всех разобрать не успел, а утром к каменной плите подкатил фаэтон. С него спрыгнули стражник и два жандарма. Позванивая шпорами, они вошли в мазанку, порылись в вещах учителя, веревкой связали книги и газеты, приказали стражнику удалить всех и остались с Маркушкой:

- Ну, мальчик, расскажи, как учитель учил тебя и деда напугать всех при проезде его императорского величества? Да не бойся, учитель сюда больше не вернется. Ну, как он учил?

Маркушке представилось, как в городе его хлестали по щекам, запирали в темный чулан, по ночам скреблись и стены и, раскрыв дверь, спрашивали:

"Ну, скажешь, кто у вас бывал?"

Он съежился и сказал:

- Не-не-е учил он нас пу-пугать.

- Перекрестись, что не врешь. Так, а почему мешочек с камешками был черный?

- Та-такой бабка сшила.

- Сама сшила? Врешь? Учитель сказал, чтоб сшила черный! Завязку красную сделали, под кровь. Зачем врешь?

- Не-не вру я. Не вру! - гневно задребезжал голос Маркушки.

Иван похолодел во дворе и ринулся в сени:

- Ой, нету у вас совести! Вижу, что нету!

Стражник преградил ему дорогу, из мазанки в сени выбежал жандарм:

- Кто кричит?! Что-о, сопротивление?! Ну, заходи, заходи. Уйди, мальчишка! В чем дело?

- Никакого дела, а только срамно мне за вас. Мы чуть отходили мальчика, а вы опять с криком на него...

- Не выдумывай, ничего мы ему не сделали! Лучше говори правду Теперь можно не бояться учителя...

- Я никого не боюсь, у меня за плечами смерть стоит.

- Вот, а вертишься: показывал, будто у учителя был один раз, а теперь у тебя его вещи, книги, жена его была у тебя, твои провожали ее. Что это значит?

- А то, что безвинный он и мучится. Что ж я как, добра его сохранить не могу? Я темный, а совесть у меня есть.

Иван глядел жандармам в глаза и говорил неправду:

он уже не был темным, он уже догадывался, что его и учителя запутывают во что-то страшное, и говорил о темноте, о совести.

- Говори правду, или мы угоним тебя на край света! Выложи правду...

- Правду? А вы б раньше показали мне мою кривду.

Где она?

- Знаем, где она, не хлопочи! Жалеть будешь, пла-.

кать будешь! Лучше сейчас скажи, что тебя учитель научил.

- А раз он не учил меня?

- Не учил? Дело твое, иди! Дай сюда старуху.

С бабкой жандармы были ласковыми и усадили ее на табурет:

- Ну, бабушка, расскажи, о чем за чаем говорил у вас учитель...

- За чаем? - удивилась бабка. - Мы чаю никогда не пьем... и нога учителя ни разу не была у нас.

- Так ли, бабушка? Стара ты, на том свете за неправду отвечать придется.

- Иному за брехню и тут не грех язык подрезать, - взнегодовала бабка, но тут же испугалась и заплакала: - На старос-ти вруньей стала я, мать ты моя пречистая...

Жандармы погрозили бабке Сибирью, взяли книги, газеты учителя, и фаэтон запылил к поселку.

- Хы, чортовы чпстуны!

Маркушка поводил перед собой рукой и с усилием выговорил:

- Ру-ружьем бы их, сссволочей.

- Тес...

XI

Учить ребят прислали из города старую поповну, и ее крики - "Молча-ать! Не та-ак!" - доносились до моря.

Маркушка учился хорошо и за партой больше думал о допросах и словах учителя. Он уже понимал, что Ивана и его у царской коляски приняли за тех, кто хочет извести царей, богачей и сделать так, чтоб не было ни богатых, ни бедных. Это волновало Маркушку, а то, что об этом нельзя говорить, озадачивало его. Он верил учителю, о царе и царице думал уже с неприязнью, но понять, как люди сделают так, чтоб не было богатых и бедных, что это за люди, где они, - не мог.

В школе он узнал, что перед арестом учитель жег в печке газеты и не отпирал жандармам до тех пор, пока те не взломали дверь. Это навело его на мысль, что газеты и книги, какие принесла жена учителя в мазанку, были частью тех, какие учитель жег, что в них, стало быть, сказано о том, чего он не понимает. Иначе зачем учителю жечь их?

Маркушка всех расспрашивал, как делаются газеты, где их можно достать, и в праздник увязался за Анисимом в город. Анисим продавал на рынке сухие сливы, а он бродил по базару, убегал к лавкам, в глубину улиц, вернулся с горящими глазами, из-за Анисима увидел в ногах хозяек скомканную зеленую трехрублевку, поднял ее и исчез.

Когда мешок опустел, Анисим выложил на ладонь выручку, ошарил карманы, мешок, корзину и побледнел.

В это время вернулся Маркушка и весело сказал:

- Отец, ззнаешь, а я что на-нашел тут!

- Что? - обрадовался Анисим.

- Три ру-рубля.

- Это мои, давай сюда, я их ищу, ищу. Ну, давай.

Денег у Маркушки уже не было. На что он истратил их, Анисим не мог дознаться, без покупок вернулся домой и при всех назвал Маркушку вором.

- Не верьте! Не-е брал я! Не ббрал! - закричал тот.

Иван старался смотреть Маркушке в глаза, но тот выдержал его взгляд. На лице Анисима бродили тени, в пальцы вступал свинец, - хотелось схватить Маркушку за ухо и кричать: "Так не брал?! Не брал?!"

Иван остановил его:

- Не горячись. Маркушка отдаст, ему уже стыдно...

Слова эти обожгли Маркушку, и он закричал:

- Не-не стыдно мне! Не сстыдно! Не-не брал я и не сстыдно! Я нашел! Я не крал!

Иван вывел его во двор и спросил:

- Ты нашел три рубля?

- Нашел.

- Где они? Скажешь? Идем, скажи всем...

В мазанке Маркушка, обливаясь потом, залепетал о том, как увидел в пыли примятую зеленую бумажку, как побежал с нею на почту и выписал газету.

- Газету?

- На все три рубля?

- Какую газету?

Маркушка сказал, какая газета будет приходить, как он узнал, где она делается и сколько стоит. Наступившую тишину нарушила бабка:

- Ну, и шут с ними, с тремя рублями! Жалко, а что делать?

- Во-о, во гладьте его по головке! - вспыхнул Анисим, но Иван взял его под-руку и повел наружу.

Они сели на каменную плиту и глазами уставились на море.

- Он не врет, - сказал Иван.

- Значит, я вру?

- И ты не врешь. Ты обронил трешницу, ее затоптали, отгребли ногами, а он нашел. Уж ты поверь, мне он сказал бы...

О трех рублях в мазанке больше не говорили. Маркушка прятал глаза и поглядывал на дорогу, пока однажды к мазанке не свернул похожий на пастуха разносчик почты.

Маркушка вырвал из его рук две газеты и замахал ими:

- Вот они!

Все сели на плиту и приготовились. Маркушка принялся читать. Бабка увяла в потоке непонятных слов и ушла. За нею ушли Анисим и Аграфена. Иван крепился, но его задели слова только о том, как в Ледовитом океане затерялось судно:

- А чего его понесло туда, раз там лед да холод?

Лоб Маркушки покрылся потом. Он бегал глазами по столбцам, по строкам и похож был на человека, который спутал ключи и не может войти в дом. Просмотрев одну газету, он развернул другую, но там говорилось о свидании короля с королем, о маневрах и генерале, которому исполнилось восемьдесят лет, о суде, о пожарах, - о том же, что ему нужно было, ни слова. Он краснел, досадовал и не заметил, как подошел стражник: