Камень астерикс
(Фантастика Серебряного века. Том III) - Страница 5

Чтоб не оскорблять все же внука невниманием, он спросил:

— Скажите, юный коллега, не встречали ли вы на Марсе моего старого приятеля Левионаха, и как он поживает?..

— Как же, встречал, наш уважаемый патриарх, — с живостью ответил Марго. — Левионах занят теперь сооружением грандиозной башни, величиною с Эльбрус.

— Так я и знал, так и знал, — загадочно улыбаясь, проговорил Фриде. — Я предсказывал, что в известном возрасте всех марсиан охватит страсть к большим сооружениям. Однако, юный коллега, до свидания… Мне надо спешить по одному важному делу. Желаю вам успеха.

Маргарита Анч, цветущая женщина лет семисот пятидесяти, последняя жена Фриде, связью с которой он начинал уже тяготиться, была президентшей кружка любителей философии. Еще за несколько верст до ее виллы, Фриде фонограммой дал знать о своем приближении.

Фриде и Анч жили отдельно, чтобы не стеснять самостоятельности друг друга.

Анч встретила мужа в алькове тайн и чудес, — изумительном павильоне, где все было залито мягким ультра- хромолитовым цветом, восьмым в спектре, которого не знали древние люди с их неразвитым чувством зрения.

Красивый шелковый туникон, — до колен, чтоб не стеснять движений, — свободно и легко облегал ее стройные формы. Распущенные черные волосы волнистыми прядями упадали на спину. И ароматом тонких и нежных духов веяло от нее.

— Очень рада видеть тебя, милый Фриде, — сказала она, целуя мужа в большой и выпуклый, — точно изваянный из мрамора, — лоб. — Ты мне нужен для одного важного дела…

— Я это предчувствовал, когда ты в последний раз говорила со мной по телефоноскопу, — ответил Фриде. — И, признаюсь, меня немного удивляет, почему такая таинственность и экстренность?

— Я хотела так, мой милый, — с кокетливой улыбкой сказала Анч. — Может быть, это и каприз, — но… иногда приходит желания, от которых трудно отказаться… Кстати, где мы встречаем сегодня ночью Праздник бессмертия?.. И сегодняшний же день, если ты помнишь, исполняется ровно восемьдесят три года со времени заключения между нами брачного союза…

— Однако, — подумал про себя Фриде и с неохотой ответил:

— Не знаю!.. Я еще не думал об этом.

— Но, конечно, — мы встречаем его вместе? — с чувством легкой тревоги спросила Анч…

— Ну, разумеется, — ответил Фриде. И от того, что неприятное чувство разливалось внутри его, — он поспешил заговорить о другом:

— В чем же твое важное дело?

— Сейчас сообщу, мой милый… Я хотела приготовить к новому тысячелетию сюрприз. Идея, с которой ты познакомишься, вот уже несколько десятков лет занимает меня и, наконец, только теперь вылилась в окончательную форму.

— Гм-м… Что-нибудь из области иррационального прагматизма?.. — пошутил Фриде.

— О, нет!.. — с грациозной улыбкой ответила Анч.

— В таком случае, что-нибудь из области политики? — продолжал Фриде. — Вы, женщины, — в этом отношении всегда хотите идти впереди мужчин…

Анч засмеялась.

— Ты великолепный угадчик, милый. Да, я приступаю к организации общества для совершения гражданского переворота на земле, и мне нужна твоя помощь… Ты должен быть союзником в распространении моих идей… Тебе — при твоем влиянии и связях в обществе — это очень легко сделать…

— Все будет зависеть от характера твоих замыслов, — подумав, возразил Фриде. — Наперед я ничего не могу тебе обещать…

Анч слегка нахмурила тонко очерченные брови и продолжала:

— Идея моя заключается в том, чтобы уничтожить последние законодательные цепи, которыми люди еще связывают себя на земле… Пусть каждый человек в отдельности осуществляет то, что в древности называлось государством, — является автономным… Никто не смеет накладывать на него каких-либо уз… Центральной же власти должна принадлежать только организация хозяйства…

— Но ведь по существу так в действительности и есть? — возразил Фриде. — Скажи, чем и когда стесняется воля граждан?

Анч вспыхнула и горячо заговорила:

— А закон об ограничении деторождения женщин тридцатью членами семьи?.. Разве это не ограничение?.. Разве это не дикое насилие над личностью женщин?.. Правда, вы, мужчины, не чувствуете на себе гнета этого закона.

— Но ведь этот закон вытекает из экономической необходимости?..

— Тогда надо предоставить решение его не случайностям природы, — а мудрому вмешательству сознания… Почему я должна отказаться от тридцать пятого сына, сорокового и так далее, и оставить на земле тридцатого? Ведь мой сороковой сын может оказаться гением, тогда как тридцатый — жалкой посредственностью!.. Пусть на земле остаются только сильные и выдающиеся, а слабые уходят с нее… Земля должна быть собранием гениев…

Фриде холодно заметил:

— Все это неосуществимые фантазии, которые к тому же не новы, — были высказаны полтораста лет тому назад биологом Мадленом… Нельзя ломать порядки, которые являются наиболее мудрыми… Между прочим, должен сказать тебе, что женщины древней эпохи так не рассуждали. У них было то, что называется материнским состраданием: слабых и уродливых детей они любили более, чем сильных и красивых… Нет, — я отказываюсь быть твоим союзником… Мало того, в качестве члена правительства, — представителя «Совета Ста», — я накладываю свое veto на твои действия…

— Но ты — как гений — не должен бояться переворотов!..

— Да… Но, как гений, — я предвижу весь тот ужас, который произойдет на земле, когда вопрос о расселении будет решаться свободной волей граждан… Начнется такая борьба за обладание землей, от которой погибнет человечество… Правда, человечество неминуемо погибнет и по другим причинам, замкнется в безвыходном круге однообразия, — закончил Фриде, как бы рассуждая сам с собой, — но зачем искусственно приближать роковой момент?..

Анч молчала. Она никак не ожидала встретить отказ.

Потом, холодно повернувшись строгим классическим профилем к Фриде, сказала с обидой:

— Делай, как знаешь!.. Вообще, я замечаю, что в последнее время как будто чего-то недостает в наших отношениях… Не знаю, может быть, ты тяготишься ими…

— Может быть, — сухо ответил Фриде. — Надо наперед свыкнуться с мыслью, что любовь на земле не вечна… В течение моей жизни — ты восемнадцатая женщина, с которой я заключил брачный союз и девяносто вторая, которую я любил…

— Ну, конечно!.. — сказала Анч, гневно закусила губки, и розовые пятна выступили на нежно-золотистой коже ее лица… — Но вы, мужья, почему-то требуете, чтоб женщина оставалась верна вам до конца, и почему-то только себе присваиваете право изменять ей первыми…

Фриде пожал плечами:

— Право сильнейшего, на котором ты только что строила свою теорию…

Анч от возмущения вся задрожала, но искусно овладела собой и с гордым спокойствием заметила:

— Итак, мы расстанемся… Ну, что же?.. Желаю вам успеха в вашей будущей жизни…

— От души желаю и вам того же! — стараясь не замечать яда ее слов, ответил Фриде.

Единственное чувство, которое он испытывал, это чувство тягостного томления… Тридцать один раз при объяснениях с женщинами пришлось ему слышать эти слова, с одним и тем же выражением в лице, голосом и глазах…

— Как все это старо!.. И как надоело!.. — думал он, усаживаясь в изящный, похожий на игрушку, аэроплан…

Вечер Фриде проводил на воздушном поплавке, на высоте пяти тысяч метров, в многочисленной компании молодежи, собравшейся по случаю приезда Марго. Сидели за большим круглым вращающимся столом, верхняя крышка которого подкатывалась на воздушных рельсах, принося и унося цветы, фрукты и веселящий возбуждающий напиток, необычайно ароматичный и приятный на вкус.

Внизу феерическими ослепительными огнями блестела земля… По сети гладко накатанных дорог катились автомобили спортсменов, позволявших себе иногда в виде редкого удовольствия этот старый способ передвижения. Электрические луны, разливая фосфорическое сияние, роняли мягкий голубой свет на сады, виллы, каналы и озера, — и издали в игре полусветов и полутеней земля казалась затканной прозрачной серебряной сеткой…