Камень астерикс
(Фантастика Серебряного века. Том III) - Страница 45

Вильгельм торопливо доел салат из рябчика, запил ликером, и, еще облизывая губы и вытирая усы рукой — носовой платок он забыл купить — стал прощаться.

— Я уверен, до скорого свиданья!

Он надел свой модный реглан, шляпу и в самом веселом и радостном настроении, утомленный, но и счастливый, направился к дверям, оглядываясь на баронессу и барона и кивая им головой.

Лицом к лицу, пройдя крохотную переднюю номера, на пороге выходной двери он столкнулся с сонной физиономией разбитого усталостью лакея.

Вильгельм отшатнулся.

— Изволите уходить? — вяло спросил лакей.

— Проводи и получи на чай.

Сонная физиономия преобразилась. Продольные морщины лакейского лица раздвинулись поперечной улыбкой, в хитрых серых глазах вспыхнули огоньки насмешки и торжества, стан распрямился, протянулись твердые, как железо, руки и схватили Вильгельма за оба плеча.

— Сколько дал бы ты мне на чай? Назад!

Он втолкнул его в номер, запер дверь за собой и тоже вошел.

— Чисто вы обделали дело, господа, — сказал он и вынул из карманов по револьверу.

Барон стал бледен, как будто внезапно поседел.

— Как ти осмелил! — закричал он.

— Полно ломаться, — спокойно сказал лакей.

— С кем имею честь? — спросил барон.

— С сыщиком!

Барон заморгал. Не сразу понял. Вильгельм сел на кончик стула, а Милли в немой ярости начала грызть свои ногти; и ненавистью и злобой загорелись ее глаза.

— Ну, что же? — начал сыщик. — Карты раскрыты, маски сорваны, а молодцы. Барон Игельштром несколько лет носил графскую корону и, как только вошел знаменитый Музыкант, я издали, по его трости, узнал в нем сотрудника. Может быть, я, конечно, сделал бы несколько ошибок, если бы рассказал план барона во всей его связности. Но в общем я был убежден еще полгода назад, когда получил в гостинице место лакея, что непременно будет сделан пролом в этом номере и банк будет ограблен. Иначе какой черт заставил бы меня ходить во фраке и сносить брань капризных гостей, в особенности вот таких нервных дамочек… Смотрит на меня, как рассерженная кошечка, — презрительно-ласково прервал он себя и продолжал: — Идея обобрать банк именно таким способом принадлежит, конечно, к числу самых простых, при современной технике и высокой интеллигентности лиц, посвятивших себя прибыльному ремеслу. Несколько лет, с тех пор, как в столице начались ежедневные очередные разгромы квартир и магазинов, я делал теоретические разыскания таких мест, где возможны новые взломы и разгромы, и меня чутье не обманывало. Признаюсь только, что я сначала мало интересовался вопросом о поимке взломщиков. Но когда я убедился, что уменье читать в таинственной книге воровских судеб Петербурга мною постигнуто почти в совершенстве, я выступил на активный путь. Вы удивляетесь, барон, баронесса и великий маэстро Громиловский, к чему я столько говорю, и обдумываете, как бы отделаться от меня и всадить, по возможности неслышно, пулю в лоб моей нежеланной особе; я, однако, неусыпно слежу за малейшим вашим движением и, как у вас, барон, в серьезную минуту бывает потребность болтать и вторгаться в метафизику — я кое-что подслушал из ваших разговоров, — и это вполне естественно, — так и у меня есть склонность поговорить, с той только разницей, что все, что я ни делаю и ни говорю — целесообразно. Пожалуйста, успокойтесь и положите руки на стол. Я не говорю «поднимите», но положите. Мои щенки заряжены. И, кроме того, в руках у меня проволока: нажму кнопку и подниму тревогу.

Барон солидно посмотрел на Милли и Вильгельма и сказал:

— Мы должны исполнить требование господина сыщика, потому что, — весело прибавил он, — я начинаю подозревать, что возможен компромисс. Коса наскочила на камень. Отрицать факт нельзя. Мы всего не считали, и не знаем в точности, какая у нас сумма, но приблизительно около трехсот тысяч. Увы, расчеты на большее не оправдались. Сколько именно хотели бы вы получить?

— Все.

— Все? — вскричал барон и привстал с места.

— Сидите, — сделав движение своими бульдогами, приказал сыщик.

Баронесса уронила голову на грудь и заломила руки.

Вильгельм устремил на сыщика косой взгляд отчаяния.

— Все, — продолжал сыщик. — Право на моей стороне. Сообразите хорошенько. До сих пор ни один очередной разгром, за весьма редкими исключениями, не был раскрыт; преступники оставались безнаказанными; вошло в норму — коробки вскрыты, сардинки съедены, и концы канули в воду. Но вдруг величайший взломщик нашего времени, краса и гордость всей воровской вселенной, сам сравнивающий себя с Наполеоном, барон Игельштром и он же граф Венцлавский — не упоминаю о других его титулах и званиях — схвачен мною на месте преступления — и не случайно, а с применением такого психологического метода, который смело может быть назван научным. Какой почет, слава, какой треск!

— И ни копейки денег! Полноте! — брезгливо вскричал барон.

— Нельзя сказать, что ни копейки. Тысячами пахнет, но заработанными честно. Тратить времени не будем, — сухо заключил сыщик. — Требую все, и только великодушие мое оставляет вам капиталы, распределенные вами по разным банкам.

— Но послушайте же, надо иметь немного совести, — кисло рассмеявшись, сказал барон. — Ведь это же хуже всякого разгрома.

— Погром разгрома, — согласился сыщик. — Если бы можно было заниматься и дальше выслеживанием таких чудесных краж, я бы удовольствовался казенным процентом. Например, предвижу на этой неделе несколько мелких разгромов и даже укажу номера домов, где они произойдут. Но не так-то легко совпадение моей личности с личностями тех мастеров. И шкурка вычинки не стоит. Повторяю: — все! В таком случае, я своевременно, еще до обнаружения разгрома, подам автомобиль и вместе уедем. Я в качестве провожающего вас от гостиницы лакея — вы такой почетный гость — а вы — подальше от тюрьмы. Нет другого выбора.

— Простите, — пыхтя и отдуваясь, после минутного молчания сказал барон. — Собственно говоря, я не ожидал встретить такого представителя полицейского сыска; вы обнаружили остроумие с одной стороны и жадность с другой. Но сомневаюсь, не товарища ли по оружию я имею счастье видеть перед собой?

— Я — сыщик, но я — доброволец. Я, так сказать, Пинкертон. Самоучка. И представляю собой совершенно самостоятельный, самодовлеющий, автономный мир.

— Очень и очень любопытно, — сказал барон, и лицо его просияло. — Присядьте с нами, пожалуйста, и за трапезой побеседуем мирно. Бояться нечего, — обратился он к Вильгельму. — Успокойся, Милли. В лице неизвестного детектива мы, вероятнее всего, приобрели друга. Спрос беды не чинит. Ну, уж если так стоит дело, поладим; не опасайтесь и вы нас! — снисходительно сказал он добровольцу. — Может быть, с нами такие средства защиты и нападения, о которых вы не подозреваете, несмотря на все ваши глубокие познания. Здравый смысл должен же вам подсказать, что в настоящее время возможны только добрососедские переговоры и вытекающие из них отношения. У вас хорошая специальность. Мне приходило в голову, что, пожалуй, возможно иногда наткнуться на неожиданность в этом роде; но тогда я работал в Лондоне, вернее, учился работать. Я очень ценю вашу находчивость и отдаю должное вашей наглости. Но вы бы не умалились в росте в моем представлении о вас, если бы потребовали половину, даже треть или четверть…

— Все!

— Непреклонны?

— Теперь четыре часа. Остается три. Но если все это бесконечное время, равное вечности, вы пожелали бы употребить на убеждение меня в угодном вам направлении, ваше красноречие не подвинуло бы меня ни на волос. Поймите, надо быть маньяком или сумасшедшим, чтобы бросить сцену, на которой я имел успех, и невесту, которая горячо любила меня, и всецело предаться овладевшей мной идее. Я не спал ночей, бродил по Петербургу, поступал то в дворники, то в швейцары, то делался приказчиком, наконец, стал лакеем. В меня вселился легион бесов, одержимых сыскным зудом. Я ничего не читал, кроме сыскных повестей и романов, знаком с мемуарами всех выдающихся сыщиков, с живыми сыщиками, изучал их психологию, удивлялся их тупости и страдал от нее, бывал на всех уголовных процессах, где судились не только крупные, но и мелкие воры и воришки. Я потратил бездну энергии. Был момент, когда я хотел наложить на себя руки; истерзанный мечтами и призраками, я совсем уподобился кладоискателю; он разыскивает сокровища, которые ему мерещатся и которые, действительно, существуют, но каждый раз золото превращается в кучу битых черепков. И вот я держу в руках клад, отысканный мною по всем правилам изобретенного мною метода. Под моей ногой трепещет сам король взломщиков, первый чемпион мира, побивший все рекорды грабительства, вооруженного последними словами техники и науки, престидижитатор воровской удачи, пожиратель банков, превращающий несгораемые броненосцы в жалкие жестяные коробки, — и я уступлю ему, и разделю с ним плоды своей победы, своей преданности путеводной звезде, сиявшей мне так долго и томившей меня неизвестностью! Я поделюсь с ним плодами своих бессонниц! Или все и — дружба, или ничего и — вражда. От меня мое все равно не уйдет. Вместо трехсот тысяч, я получу каких-нибудь три тысячи, но у меня тогда будет миллион впереди… а каторга у вас.