Калинов мост - Страница 1

Средневековье – эпоха скучная. Можно, конечно, объявить войну особенно надоедливому соседу или поучаствовать в каком-нибудь турнире, но этим список развлечений, пожалуй, и заканчивается. Да и где вы найдете в благословенной Апландии героя, который рискнул бы сразиться на ристалище или перекинуться в кости с Великим и Ужасным сиром де Ружем бароном де Френом, Истребителем Драконов, Колдуном и Магом, когда вся округа буквально трепещет от одного только упоминания его имени. А между тем человек я мирный, просвещенный и возможно даже гуманный. О степени собственной цивилизованности я даже не говорю. Впрочем, последнее, не моя заслуга, а достижение той эпохи, из которой меня забросило сначала на остров Буян, а потом и в забытую Богом Апландию, где меня угораздило жениться на местной девице и завести детей. Я всегда считал себя везунчиком, но с благородной Маргаритой мне повезло особенно сильно. Это благодаря ей я связался со зверем апокалипсиса и насовершал кучу подвигов, подробно описанных в бессмертной поэме одного моего хорошего знакомого, менестреля по профессии. Зовут этого типа Берта Мария Шарль Бернар де Перрон, и если у вас хватит терпения дочитать его поэтический опус до конца, можете смело записывать это деяние в свой послужной список как подвиг. Впрочем, есть надежда, что сей плод поэтического вдохновения средневекового графомана затеряется в глубине веков и не доживет до нашего времени, в противном случае, мною наверняка заинтересуется прокуратура. Ибо то, что в Апландии почитается как подвиг, в Российской Федерации почему-то объявляется противоправным деянием с последующим привлечением героя к суду. А у меня, между прочим, уже были неприятности с федеральной службой безопасности, и некий капитан по имени Василий клятвенно обещал подобрать для меня в Уголовном кодексе подходящую статью, ну в крайнем случае, пробить ее через Думу. И в довершение всех бед некий Ираклий Морава, он же Ванька Сидоров написал обо мне такой похабный роман, что, дойди он каким-то чудом до лап средневековой инквизиции, меня непременно бы сожгли на костре как закоренелого еретика и законченного развратника. Не говоря уже о семейных неприятностях. Ох, уж эти мне литераторы, с их неуемными фантазиями, как романтическими, так и эротическими. Ведь можно же войти в положение женатого человека. Допустим, я вступил в связь с некой дамой, именовавшей себя феей Морганой, а на поверку оказавшейся Медузой Горгоной, но ведь это была чистая случайность, можно даже сказать рок. К сожалению, и менестрель Бернар де Перрон и драматург Ираклий Морава почему-то именно этот малозначительный эпизод расписали во всех подробностях. Далась им эта Медуза Горгона, оказавшаяся вдобавок ко всем своим недостаткам еще и любовницей Люцифера. Я, правда, не берусь утверждать, что угробленный мною деятель и есть тот самый, известный практически всем, персонаж, но, согласитесь, даже совпадение имен говорит о многом. Словом, подвиг я совершил нешуточный. Ну и казалось бы, если вы приличные литераторы, сосредоточьтесь на описание именно этого моего бесспорно героического деяния, так нет же, они обязательно приплетут сюда и распутную бабенку, имеющую к основному сюжету косвенное отношение.

– Пожалуй, с этим твоим утверждением я не соглашусь, – вскольз заметил сир Марк де Меласс, потягивая вино из позолоченного кубка. – Все-таки липовая фея Моргана не была пятым колесом в созданной Люцифером колеснице.

Про благородного Марка могу сказать только одно – тот еще тип. В Российской Федерации он известен как актер Марк Ключевский, а в далекой от нас по времени и давно уже вроде бы почившей Атлантиде его знают как царевича Мрака сына Аталава, рожденного знатной женщиной из клана Белого Волка и потому имеющего склонность к оборотничеству. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что в Атлантиде и Гиперборее вся знать страдала этим недостатком, который их усилиями был возведен в ранг достоинства. Однако в благословенной Апландии оборотничество не в почете и даже более того. Во всяком случае, досточтимый отец Жильбер не раз намекал нам с Марком, что подобные способности к перевоплощению, возможно и невинные по своей сути, будут весьма негативно восприняты святой инквизицией, буде мы вздумаем демонстрировать их на публике. Разумеется, мы не настолько глупы, чтобы пренебречь советом знающего человека. И если бы не менестрель Бернар де Перрон никто из соседей никогда бы не узнал о некоторых особенностях наших в остальном вполне здоровых организмов. Справедливости ради надо сказать, что слава колдуна и оборотня принесла Марку кое-какие дивиденды. В частности когда он вздумал жениться на вдове недавно почившего графа де Грамона и прибрать к рукам его замок, во всей Апландии не нашлось человека, осмелившегося ему в этом помешать. Хотя недовольные, конечно, были, особенно когда новый муж благородной Дианы присвоил себе не только замок и земли, но и титул. Особенно усердствовал некий сир Антуан де Шаузель, доводившийся покойному графу дальним родственником. Впрочем, связываться с оборотнем и он не рискнул, зато во всю брызгал ядом по округе, пытаясь опорочить глупыми сплетнями не только графа Марка де Меласса де Грамона, но и вашего покорного слугу сира Вадимира де Ружа барона де Френа.

– А что, досточтимый отец Жильбер, крестового похода в ближайшее время не предвидится?

Отец Жильбер разделял с нами нехитрую трапезу и был активным участником беседы. Старый кюре был осведомлен о наших с де Мелассом недостатках лучше чем кто-либо в округе, но почему-то не предал нас анафеме, а пытался наставить на путь истины благочестивыми проповедями. Возможно, он полагал, что в краю, где нечистая сила правит бал вот уже многие сотни лет, иметь под рукой парочку прирученных оборотней не так уж плохо. Вопрос ему задал я, ибо считал крестовые походы полезным начинанием, поглощавшим неуемную энергию средневековых рыцарей, которая в противном случае выплескивалась на головы миролюбивых соседей, погружая в усобицу всю округу.

– К сожалению, я давно уже не получал вестей из папской курии, – развел руками кюре.

С информацией в Апландии дело обстояло еще хуже, чем с развлечениями. Ни телевидения, ни радио, ни Интернета. Мобильники и те здесь не работали. Чтобы обменяться парой фраз с тем же де Мелассом мне приходилось либо самому отправляться в замок Грамон, либо посылать к графу гонца, с приглашением пожаловать в гости. Все мои попытки цивилизовать местное население и ввести в обиход хотя бы телеграф с примитивной азбукой Морзе вызвали такую негативную реакцию духовенства, что я вынужден был оставить эту мысль до лучших времен, а точнее до начала двадцатого века.

– А если на побережье высадятся сарацины? – сокрушенно покачал я головой. – Или, скажем, нурманы вздумают напасть на беззащитную Апландию? А мы будем спокойно пить вино, пока они не доберутся до стен наших замков.

– Какие еще нурманы? – удивился отец Жильбер. – Никаких нурманов в наших краях отродясь не бывало. Правда, несколько столетий назад нас беспокоили варги с острова Рюген, но ныне упоминания о них сохранились лишь в старых летописях. Отпетые были разбойники, однако после разрушения капища их мерзкого идола в Араконе, набеги варгов прекратились.

– А этого идола случайно не Велесом звали? – насторожился я.

– Его звали Световидом.

К сожалению, в замке Руж не было Вацлава Карловича Крафта, знатока древних мифов, и мне не у кого было уточнить, кем был этот Световид, и к какому роду племени принадлежали загадочные варги, о которых упомянул отец Жильбер.

– Варги или руги, как их еще называли, были славянами, – пояснил мне Марк Ключевский. – А остров Рюген имел и другое название у наших славных предков, под которым он и сохранился в памяти потомков – остров Буян.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Мне рассказывал об этом монсеньор Доминго.

– А о Световиде тебе верховный жрец храма Тьмы ничего не рассказывал?