Калинов мост - Страница 2

Изменить размер шрифта:

– У вас дар убеждения, Всевидящая.

– Я работаю в зоопарке, – пожала плечами старуха. – Если могу убедить неразумных животных, то уж с разумными проблем быть не должно. Разве нет?

– Иногда мне кажется, что с дикими зверями проще, чем с людьми, – отозвался бизнесмен. – Ладно, с чего начать… У меня есть дело, которое стабильно приносит доход. Но в наше время ни в чем нельзя быть уверенным. Поэтому сейчас, когда скопилась некоторая сумма, я хочу вложиться в какое-либо совершенно новое направление, и…

Голос мужчины постепенно потерял четкость, расплылся, сливаясь, превращаясь из потока слов в ровный гул, вибрирующую волну. Она расслабилась, отдаваясь этой волне, и поплыла куда-то, теряя связь с реальностью. В этом гудящем нечетком еще «где-то» был и тот, что сидел напротив. Она видела его вполне четко, видела других людей.

Внутри что-то дрогнуло, засвербило неясной тревогой. Что? Ощущение было сродни тому, которое возникает, когда видишь лицо в толпе, по инерции пробегаешь взглядом дальше, а потом долго ищешь то, что мелькнуло только-только и снова потерялось из-за поспешности.

Интуиция не подвела. Вот оно! Среди живых людей она вдруг отчетливо увидела мертвеца. Затем еще одного и еще. А потоки лиц двигались куда-то, и вскоре вокруг были одни мертвецы. В голове дернулось болью, лица смыло темной волной. Теперь она видела до черноты красную, словно венозная кровь, реку. Вокруг было так же черно, лишь выделялся каким-то тусклым пятном горбатый мост. Мост был далеко от нее, и сейчас невозможно было понять, что на нем происходит, но что-то там происходило. Дальний край моста налился чернотой и…

– Эй, бабуля! Ты уснула, что ли?

Картинка рухнула. Возвращение к реальности было тяжелым. Она чувствовала себя не лучше, чем выброшенная на берег рыба. Сердце колотилось так, как не билось уже лет сто. Дыхание стало хриплым и порывистым.

– У тебя все нормально будет, только когда будешь свой бизнес строить, делай это подальше от центра города.

– Но я планировал парк за ЦДХ попользовать.

– Пользуй, – согласилась старуха. – Только учти, что тогда от твоего бизнеса через двадцать лет ничего не останется.

– И все?

– И все.

– А там ритуал какой? Или жертва?

Старуха покачала головой. Клиент кивнул и достал бумажник.

– Сколько с меня?

– Сколько не жалко, – небрежно отозвалась старуха. – Ты ж сам грозился, что за ценой не постоишь.

Сергей Грачикович долго возился в бумажнике, перебирая пальцами стодолларовые купюры, наконец решился и выволок какое-то количество зеленых бумажек на стол. Старуха кинула на деньги небрежный взгляд.

– До свидания, Сергей Грачикович.

– До свидания, – поднялся с табурета бизнесмен. – Но если что не так…

Он многообещающе показал зубы в странной, похожей на оскал улыбке и вышел вон. Хлопнула дверь. Старческая рука сграбастала стопку американских денег. Палец провел по ребру стопки, прошелестев купюрами.

– Жлоб, – констатировала старуха и поспешно метнулась следом.

Клиент не успел еще далеко уйти.

– Сергей Грачикович, – окликнула старуха.

Бизнесмен остановился и повернулся на голос. Старуха приблизилась, пристально, словно рентгеновский аппарат, заглянула в глаза клиенту.

– Вот еще что, – сказала ровным и бесстрастным голосом. – Насчет жертвы. Жертва должна быть детской.

– Что? – вздрогнул мужчина. – Это ребенка, что ли, убить?

– Не в том смысле. Вы сейчас сходите в ближайший роддом или школу какую-нибудь, узнайте их реквизиты и анонимно переведите на их счет вот эту сумму.

Старуха протянула бумажку с накорябанным числом. Брови бизнесмена взлетели вверх.

– А без этого нельзя?

– А без этого ничего хорошего вам не видать.

Сергей Грачикович кхмыкнул, сунул бумажку в карман и быстро-быстро пошел к выходу. Старуха довольно потерла руки. Подошел сторож:

– Что за жертва такая странная? – поинтересовался у старухи.

– Да не жертва это, – отмахнулась та. – Так просто… пусть что-то доброе в своей жизни сделает. Хоть и не по собственной воле.

* * *

Черные, поблескивающие в неясном свете волны катились и перекатывались. Река казалась гладкой и скользкой. Звуков тут не было. Точнее сказать, она их не слышала, только видела черные волны и маленький горбатый мостик, соединяющий этот берег с тем, не менее черным, чем вода в реке. И чернота эта, затаившаяся до поры, готова была сейчас перехлестнуть через мост, обрушиться на этот берег, похоронить под собой все, что можно.

На мостике происходило какое-то шевеление, но разобрать с такого расстояния, что там творится, было невозможно. Опоры моста почернели, дальний его край провалился в непроницаемую тьму, не то растворился, не то обрушился.

Тьма, словно живая, пожирала мост, приближалась…

Над рекой калина спелая,
Налитая соком.
Обожгла ты руки белые
В молодой осоке.
В молодой осоке прячутся
И дожди, и солнце.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся…

Голос прорвался сквозь видение, разрушив его, как камень, упавший в воду, разбивает отражение. Старуха вздрогнула и перевела дыхание. Она снова сидела у клетки и смотрела в блестящие черным глаза громадной пантеры. Песня оборвалась.

Ночной зоопарк жил своей жизнью, и звуки здесь были свои, совсем не московские. Что-то стрекотало, кто-то всхрапывал, откуда-то издалека доносились еще какие-то отголоски животного существования.

Лязгнуло металлом решетки. Послышались невнятные чертыхания. Потом совсем рядом зашелестели шаркающие шаги, и нетрезвый голос сторожа затянул прерванную песню.

Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся.
А калина поразвесила
Золотые гроздья,
У кого-то в доме весело,
За столами гости.
Гости пьют за парня русого,
За его невесту.
Отчего играют грустную
Гармонисты песню.

Из клетки утробно рыкнуло. Старуха глянула на своего любимца. Дикий кот сидел, уткнувшись лбом в металл решетки. Глаза огромной пантеры наполнились смертельной тоской. Со стороны могло показаться, что зверь понимает смысл песни.

Отчего играют грустную
Гармонисты песню.
Улыбнись, слезинка скатится
Со щеки на платье.
Пусть у них все в жизни ладится,
Будет в жизни счастье.

На дорожке между вольерами появился Егор Тимофеич с ополовиненной квадратной бутылкой в руке. Замер, вгляделся в ночь и направился к старухе.

В молодой осоке прячутся
И дожди, и солнце.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся.[1]

Сторож остановился и приложился к горлышку.

– Ой, кому-то нынче плачется, а кому смеётся, – повторил он обычным голосом. – Старая, а тебе смеётся?

– Мне улыбается, – отозвалась старуха. – Опять напился, Егорушко?

– А чё еще делать? – Сторож приложился к бутылке, крякнул и глянул на этикетку. – О! Знаешь что это? Абсент. Знаешь, сколько стоит? У-у-у. Можно было бы за те же деньги пол-ящика водки купить. А то и ящик…

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com