Калевала - Страница 66

Цвела и благоденствовала земля Калевалы, ибо даже обломки Сампо принесли ей изобилие и счастье, но не давала Вяйнемёйнену покоя мысль об утраченном кантеле. Горевал в душе песнопевец, что унесли его утеху волны и теперь достался многострунный короб на забаву Ахто и девам Велламо. Решил мудрый Вяйнемёйнен достать кантеле из глубин моря и, зная, что не вернет его своею волей Ахто, попросил Ильмаринена выковать ему железные грабли с медной рукояткой, чтобы смог он прочесать морское дно. И выковал кузнец песнопевцу грабли — в каждом зубе у них по сто сажен, а рукоять длиною в версту. Взял Вяйнемёйнен эти грабли и, спустив с катков лодку, отправился бороздись морские течения и сгребать волны. Смел он подводные травы, прочесал тростник, подцепил граблями рифы, но нет нигде его короба из щучьей кости — навсегда пропала его утеха в глубинах меж камней, где живут красномясые семги.

Вернувшись на пристань, пошел Вяйнемёйнен с поникшей головой к дому, думая печально, что никогда уже не услышать ему звуков щучьего кантеле и не найти утешения в певучих струнах. Не успел вещий старец миновать опушку рощи, как услышал неподалеку плач березы. Подошел Вяйнемёйнен к белоствольному дереву и спросил:

— Что плачешь ты, краса-береза? Отчего, зеленая, горюешь?

— Может, кто-то и скажет, будто весело мне жить и шелестеть листвою, — ответила береза, — да только скорби и печали в моей жизни куда больше. Весной приходят ко мне дети и вонзают в ствол острые ножи, чтобы испить сладкий сок из моего сердца. Летом срезает пастух мой белый пояс и плетет кузовки для ягод, девицы ломают мои ветви и вяжут веники, а уж если придет молодец с топором запасти поленьев, так и вовсе распростишься с жизнью! Вот и вся радость, какую вижу я от лета. А зимой и того хуже: уносит ветер мой зеленый наряд, студит иней мои ветки, и стою я голая на лютом морозе, дрожу да горько стенаю!

— Не печалься, моя березка, — сказал Вяйнемёйнен, — не горюй, зеленый дружок! Еще узнаешь ты счастье в своей новой жизни, еще заплачешь от радости и запоешь от веселья.

И вырезал мудрый старец из той березы короб для нового кантеле: целый день строгал его и получился короб на славу — прочный" и весь в затейливых прожилках. Стал думать Вяйнемёйнен: где раздобыть ему теперь хорошие колки для кантеле? И тут поднялся на его пути дуб с раскидистыми ветвями — на ветвях у дуба висели желуди, каждый желудь покрывала шапочка, а на каждой шапочке сидело по кукушке. Куковали звонко те кукушки, и слышались в их песне пять тонов; вместе с песней текло из клювиков кукушек на землю золото и серебро — из того металла и сделал Вяйнемёйнен колки для нового кантеле.

Вслед за этим задумался песнопевец о звучных струнах, чтобы смогло наконец кантеле обрести дивный голос. Отправился Вяйнемёйнен искать струны и вскоре увидел на полянке девицу, которая пела сама себе песню, чтобы скорее минул вечер и пришел к ней ее желанный. Подойдя поспешно к девице, попросил старец у нее нежных волос, дабы ими озвучить немой березовый короб. Дала девица ему шелковистых прядей, и сплел из них Вяйнемёйнен пять певучих струн, настроил их на пять тонов и тогда наконец забил родник вечной отрады.

На крыльце своего дома сел вещий песнопевец на ступеньку, положил кантеле на колени и пробежал весело пальцами по струнам. Зазвенел березовый короб, закуковали кукушки, запел в струнах нежный девичий голос. Громче заиграл старец, и возликовали струны кантеле — вздрогнули горы, загрохотали скалы, треснули морские рифы, заходила волнами гладь моря, в лесу пустились в пляс сосны и заскакали на полянах пни. Как река, текли дивные звуки, и побросал свою работу весь народ Калевалы ради того, чтобы прийти к дому Вяйнемёйнена и насладиться его игрой. Сколько ни было там мужей, все сняли шапки, сколько ни было жен, все рукой подперли щеки, сколько ни было девиц, все прослезились, внимая чудным звукам кантеле. И сказали люди, словно были у них на всех одни уста:

— Никогда доселе не слыхали мы столь прекрасной игры.

Далеко окрест разнесся дивный звон струн, и никого не осталось в светлой Калевале, кто не пришел бы послушать ликование кантеле: все как есть лесные звери, подобрав когти, окружили вещего старца, на ветках у дома расселись птицы, поближе к берегам подплыли рыбы, и вылезли, извиваясь, из земли черви, чтобы насладиться искусством Вяйнемёйнена и вечной отрадой многострунного короба.

День и другой без отдыха играл рунопевец, и такова была сила чудных звуков, что если в доме старца звучало кантеле, то ходуном ходил сосновый пол, подпевали кровля, потолок и двери, плясала каменная печь, восторгались окна и радовались притолоки, а если шел он лесом, то кланялись ему ели и сосны, роняя к его ногам с веток шишки, веселились кусты, пригибались сучья и с любовью смотрели на него цветы и травы.