Как живете, дети? - Страница 29

Не будь этой девочки, рискнул бы ты тогда? Ну, зачем говорить, что ничего подобного не было, что ты спрыгнул в обрыв одним из первых! Хочешь замять детское прошлое? Это же смешно!

Если в твоем детстве ничего не было или ты не помнишь, было или нет, то, значит, детство миновало тебя, и мне жалко тебя, потому что ты не прожил сказочный мир девяти солнц и девяти радуг, тысяч радостей и удовольствий и стольких же огорчений и неприятностей.

В этом мире дети творят и другие дела: сопереживают, помогают, делятся, радуют.

Таких случаев, по всей вероятности, припомнишь больше?

Да, мне жалко тебя! Ты прожил в мире детства как в тумане; жаль, что ты не можешь рассеять этот туман, чтобы увидеть там мальчишку в коротких штанишках, который боялся прыгнуть в обрыв. Может, это профессиональная беда тех педагогов, которые считают, что детские страсти — только помеха в воспитании? Из головы такого учителя обязательно сотрутся картины его детства, И он станет человеком без детского прошлого. Как же такому педагогу понимать своих детей?

Но это еще полбеды. Вторая причина непонимания детей более сложная. Иные учителя не понимают, почему существует детство в жизни каждого человека. Зачем человеку такой неустойчивый, нелогичный период жизни? Там столько недоразумений, столько нераскрытых тайн, столько капризов, болезней, шалостей, опасностей! Наделила бы мать-природа человеческое существо разумом с первого же дня появления на свет. Разве так трудно ей было сделать это? Бывают же существа в животном мире, которые, как родятся, сразу приступают к самостоятельной и «разумной» жизни! Даже мои дети смогли открыть такой удивительный факт природы. В нашем аквариуме гуппия-мать начала рожать маленькие точечные существа. «Рыбки, рыбки родятся!» — закричала Тамрико, которая первая заметила это явление, и все сразу собрались вокруг аквариума. Вот из живота матери выскакивает точка, и если она сразу не раскроется и не уплывет подальше от матери, не спрячется в водорослях, то сама мама тут же проглотит своего только что родившегося детеныша. Значит, могла же природа наделить человеческое существо разумом с первого же дня рождения? Как она облегчила бы этим труд миллионов воспитателей прошлых, настоящих и будущих времен! Скажешь ребенку всего один раз, и он сразу поймет, как вести себя, что хорошо и что плохо. Поймет без тысячи повторений, без педагогических ухищрений, когда порой теряешь самообладание и забываешь, что ты не есть такой же обыкновенный человек, как все, что ты воспитатель, учитель, педагог.

Закрой глаза и углубись в свое детское прошлое, потом присмотрись к своим воспитанникам, и ты обязательно увидишь, как бегаешь по школьным коридорам, как шалишь, как радуешься, как забываешь дома тетрадь и учебник, как отвлекаешься на уроке. Обязательно почувствуешь, как интересны тебе Элла или Тея, Магда или Эка, Лела или Лали, Марика или Нато. Может быть, ты и есть один из тех — Бондо или Гига, которые сейчас стоят в пустом классе друг против друга и не знают, как помириться, кому первому протянуть руку сопернику?

Многое из того, что ты забыл, напомнят люди, которые знали тебя в детстве, воспитывали тебя. От них ты узнаешь, каким ты был смешным или серьезным, какие штучки выкидывал. Вернувшись в свое детство, ты найдешь там золотой ключик понимания детей. Поделись с ними этими отрывочными воспоминаниями, дай им увидеть тебя таким же маленьким, какими являются они сами, и они впустят тебя в свой мир детства. Они доверятся тебе, потому что среди них ты живешь своим детством. А ты познаешь детей такими, какие они есть и какими становятся под твоим добрым влиянием.

Надо понять, почему существует детство, чтобы обратиться к своему детству и через него войти в жизнь своих ребятишек. Взрослым постоянно надо помнить, что детство существует вовсе не назло воспитателям, оно дар природы человеку, чтобы тот вечно познавал необъятное.

И я рассуждаю.

— Чтобы дети приняли меня в свой мир, я должен прийти к ним со своим детством как залогом того, что я не чужой.

— Если я стремлюсь понимать детей, то им тоже захочется понять меня и последовать за мной и моя педагогическая жизнь не будет противоречить их жизни.

— В таком случае я могу сделать их моими соратниками в их же воспитании и обучений.

Какой это будет воспитательный процесс?

Не тот, который был у меня раньше, когда я, не признавая существования детства, командовал детьми. Этот процесс я не могу назвать иначе, как императивным и фронтальным воспитанием.

А то, что у меня получается сейчас, когда я пришел к детям со своим детством и они впустили меня в свой мир, я называю гуманным воспитательным процессом.

Мы — я и мои ребятишки, воспитатель и воспитанники, учитель и ученики — живем единой жизнью. Каждого из нас всегда что-то радует и что-то огорчает, но эти радости и огорчения составляют суть нашей большой жизни со всеми своими коллизиями.

— Здравствуйте, дети! Как живете? — спрашиваю я каждое утро всех, и они отвечают:

— Спасибо, хорошо! А Вы как живете?

— Тоже хорошо, спасибо!

Что значит «живем хорошо»?

Это значит: мы боремся, побеждаем, терпим поражения, опять боремся, снова побеждаем и так в условиях дружбы, взаимопонимания и взаимной помощи каждый возводит в себе Человека, Личность. Это значит еще, что в нашем мире девяти солнц и девяти радуг существуют тысячи радостей и столько же волнений и переживаний.

О детской влюбленности

Бондо и Гига долго задерживаются в пустом классе. Обычно дети за минуту решают свои спорные проблемы, пожимают друг другу руки и выходят. Но тут, видно, ни один из них не хочет первым протянуть руку другому и первым сказать: «Мир!»

— Что они там делают? — волнуется Илико и хочет приоткрыть дверь, чтобы заглянуть, чем они заняты. Но девочки, которые караулят у двери, не разрешают.

— Оставь, они сейчас выйдут!

— А почему они подрались, не знаешь? — допытывается Марика, приставая то к одному, то к другому.

Никто ничего не знает, никто ничего не говорит.

— Я знаю, но не скажу! — говорит Марике Гоча.

— Сказали же они, — поспешил я объяснить Марике, чтоб Гоча тоже слышал, — это их тайна! Тайну надо беречь!

Тея уводит Эллу в сторону, что-то ей долго шепчет. Элла внимательно слушает, удивляется, краснеет, что-то ей доказывает. Потом нерешительно приближается ко мне.

— Можно? — говорит робко.

Я нагибаюсь, она прикасается губами к моему уху (для большей предосторожности, чтобы никто не услышал, что она мне скажет, и еще прикрывает их руками). Так она шепчет мне на ухо:

— Впустите меня в класс, я их помирю!

С помощью таких же мер предосторожности я шепчу ей:

— А ты знаешь, почему они подрались?

Элла молчит, краснеет еще больше.

— Ты уже подумала, что им скажешь?

Она кивает головой. Тогда я говорю девочкам, которые караулят у двери:

— Впустите Эллу, ей надо что-то взять из сумки!

Девочки догадываются:

— Она помирит их?

Эллу впускают и дверь опять закрывают.

Что она им скажет, как она заставит их протянуть друг другу руки? Ведь мальчики находятся в необычном для них состоянии, в состоянии влюбленности. Сами не понимают, что с ними творится.

Влюбленность!

Что это такое? Первая любовь? Прелюдия первой любви? Нет, конечно, не первая любовь, она удел юношей, девушек, отчасти старших подростков. Но прелюдией ее, пожалуй, можно назвать. Влюбленность, которую я наблюдаю у многих моих ребятишек, можно считать первым проблеском того, что ребенок способен полюбить, и сигналом того, что дар любви тоже требует заботливого воспитания.

Является ли влюбленность возрастной особенностью младших школьников?

Ой, как упорно молчат по этому поводу ученые-педагоги и психологи, молчат составленные ими учебники по педагогике и детской психологии! Да еще как опасно заговорить об этом, о том, что эти проблески любви требуют заботливого отношения, в среде учителей начальных классов. Большинство из них с жаром и раздраженно станут доказывать, что, во-первых, такие проявления следует принимать как аномалии, как результат превратного воспитания ребенка; во-вторых, их надо пресекать немедленно. Многие же учителя просто не желают видеть, какие изменения происходят в некоторых учениках. Они спешат сделать вывод, что в младшем школьном возрасте ничего подобного не может быть и всех нас, занимающихся делом воспитания, может не волновать проблема детской влюбленности.