Как зачать ребенка - Страница 3

И, при всей убедительности ее аргументов в пользу передачи детям нравственного строя жизни вместе с материальными ценностями, это последнее из высказанных Анной Сергеевной соображений все-таки кажется мне главным…

Конечно, люди рожают детей не только потому, что они хотят кого-то любить и хотят быть кем-то – да не кем-то, а родными людьми! – любимыми.

Кто-то в самом деле видит в ребенке нечто вроде страхового полиса на старость.

Кто-то мечтает, что ребенок продолжит дело его жизни.

Кто-то не хочет ловить на себе косые взгляды досужих сплетниц: вот, мол, уже сколько лет живут, а – пустоцвет.

Кто-то надеется, родив, удержать мужа от ухода к любовнице.

Кто-то мечтает о том, как наступит лето и он вывезет свое дитя на прогулку в открытой колясочке, а дитя будет все такое хорошенькое, все в таких розовых или голубых рюшечках. (Да-да, не удивляйтесь, я знала немало женщин, обычно очень молодых и очень благополучных, которые объясняли свое желание иметь детей именно этим.)

Одним словом, мотивы для деторождения могут оказаться самыми неожиданными – в диапазоне от пафоса до идиотизма. (Что, впрочем, очень часто одно и то же.)

Но дело в том, что на все эти мотивы жизнь может ответить не менее неожиданным образом.

Подросшее чадо заявит: «Я вас не просил меня рожать и никаких денег вам не обещал, так что отстаньте от меня со своей старостью».

Сын физика-ядерщика, вместо того чтобы продолжать дело жизни отца, станет воздушным гимнастом в цирке.

Досужие сплетницы, исчерпав тему «пустоцвета», найдут себе новую – например, станут болтать о том, что ребенок у вас получился неудачный: уж ему год, а он молчит как рыба, небось больной.

С уходом мужа к любовнице ситуация и вовсе складывается в точности по истории, которую рассказывал старый еврей, переживший бомбежки Москвы в 1941 году: «Вот вы мне говорите: судьба… А я вам скажу, что такое судьба. Один мой приятель во время бомбежки всегда бежал в бомбоубежище, а другой оставался дома, хотя жил на последнем этаже. И что вы думаете? Судьба таки есть! Тот, который бежал в бомбоубежище, выжил. А того, который сидел дома, убило бомбой». Вот и с мужем, которого ребенок призван удержать, «судьба таки есть». Один мужчина уйдет к любовнице, несмотря ни на что, роди ему хоть десять детей. А другой, не будь ребенка, ушел бы, но ради ребенка останется. А после того как он останется, закон «таки судьбы» начнет работать дальше: может быть, все с ним у жены перемелется и сладится, а может, эта предусмотрительная дама сто раз задумается, нужна ли ей даже ради ребенка жалкая видимость семейной жизни…

Ну, а уж радость от голубых и розовых рюшечек и подавно полиняет очень быстро: например, как только мамаше станет понятно, что ребенок ночами кричит, и потому по утрам ей уже не до того, чтобы умиляться всякой ерунде.

И только любовь – самая обыкновенная, ничем рациональным не объясняемая любовь к ребенку – оказывается тем единственным мотивом, который не подведет никогда.

Но как же трудно смириться с мыслью, что эта любовь останется невостребованной, что она просто повиснет в воздухе, как улыбка Чеширского Кота!

А многие и не собираются с этим смиряться.

Конечно, наша жизнь, даже в последние лет двадцать, сильно переменилась. Конечно, сейчас гораздо больше людей, чем во времена моей молодости, испытывают трудности с зачатием. Кто его знает, почему это произошло: одни винят экологическую ситуацию, другие – генетически модифицированные продукты, третьи – резко возросшие психологические нагрузки и стрессы…

Но дело-то в том, что и наука ведь изменилась за эти «модифицированные» годы до неузнаваемости! Если тридцать лет назад диагноз «непроходимость маточных труб» звучал для большинства женщин приговором, потому что искусственное зачатие могли себе позволить, наверное, только султаны Брунея с их золотыми унитазами, то теперь картина выглядит совершенно иначе. Трудно найти в цивилизованном мире человека, который никогда не слышал бы про «детей из пробирки». И в обществе (во всяком случае, в цивилизованном обществе) давно уже произошло осознание того, что ничего экзотического в таких детях нет.

Некоторое время, кстати, бытовало мнение, будто бы «пробирочные» дети отличаются от «обычных» тем, что они, дескать, умнее, но чаще болеют. Однако первое же исследование, предпринятое для того чтобы выяснить, так ли это, показало: просто родители, которым дети достались дорогой ценой, больше над ними трясутся – отдают в самые-самые школы и укладывают в постель после первого же чиха; вот тебе и ум, вот и болезни. Так что абсолютная, всеми исследованиями подтвержденная идентичность «пробирочных» детей «непробирочным» не вызывает ни малейших сомнений. In vitro, то есть в этой самой пробирке, с 1978 года были зачаты более миллиона детей, которые давно уже выросли, родили собственных детей и забыли думать о своем «искусственном» происхождении.

И все это должно внушать людям, которые по каким бы то ни было причинам не могут зачать ребенка, оптимизм и только оптимизм. Ведь процедура отработана если не до совершенства (а что в нашей жизни можно считать совершенным?), то уж до состояния налаженного процесса – точно. Метод искусственного оплодотворения относится к числу тех методов, которые принято называть пошаговыми: когда известно, что надо делать вначале, что потом. И все-таки…

Нет, я не об отсутствии оптимизма! Наоборот: чем больше я разговаривала с людьми, имеющими отношение к проблеме бесплодия и искусственного зачатия – с врачами, с супружескими парами и одинокими женщинами, с родственниками этих пар и женщин, – тем больше убеждалась: банальность про терпение и труд, которые все перетрут, – это на самом деле не банальность, а вечная истина. Если люди очень захотят зачать ребенка, то скорее всего они этого добьются; именно к такому выводу я пришла.

Но в ходе всех этих разговоров, при чтении бесчисленных страниц, посвященных искусственному зачатию, я поняла и другое: эта проблема по какой-то загадочной причине вызывает просто-таки жгучий интерес у огромного количества людей, для которых она в практическом смысле, как принято говорить, «по жизни», совершенно неактуальна.

В чем же здесь дело?

А дело только в одном: в тайне.

– Знаете, – сказал мне врач-репродуктолог, с которым я разговорилась об искусственном зачатии, – ведь давно уже признано, что медицину невозможно считать наукой. Потому что в науке всегда известно: такая-то причина обязательно приведет к таким-то и таким-то следствиям. Следствий может быть пять, шесть, сто двадцать восемь, но они известны и предсказуемы. В медицине же любая причина может привести к бесчисленному количеству следствий, которых мы совершенно не в состоянии знать заранее. А уж в нашей отрасли медицины!..

И он был абсолютно прав. Вся репродуктология пронизана тайной так же, как и процесс зачатия вообще. Мы не знаем, как зарождается жизнь, вот в чем дело. То есть с помощью множества увеличительных приборов мы, конечно, неплохо изучили зачатие как биохимический процесс; уже изучен даже геном человека. Но по сути, по самому высшему счету, то неуловимое дуновение тайны, которым овеяна жизнь, окончательному изучению не поддается. Этот загадочный дух жизни действительно веет где хочет – и над постелью, в которой зачатие происходит само собою, и над пробиркой, в которой оно вроде бы подчиняется просчитанному усилию. И это, кстати, еще один аргумент в пользу того, что искусственное зачатие – вовсе не вмешательство человека в дела Бога или природы, как кому угодно. С помощью этого метода человек всего лишь берет под свой контроль способ доставки двух половинок жизни друг к другу. А уж как пойдет дальше эта непредсказуемая жизнь, как поведут себя две эти половинки, можно только догадываться. И загадка эта поувлекательнее самого захватывающего детектива!

Ну почему у всех это происходит по-разному?