Как я боялась генералов - Страница 10

Не только я и мои однополчане - весь советский народ был уверен, что ликвидация группировки Паулюса - дело ближайших дней. Мы знали, что под Сталинградом сосредоточена масса нашей артиллерии: сто пятьдесят орудий на километр фронта! Это значит - на каждые сто метров приходится почти семь орудий или минометов: мышь не проскочит.

Мы с жадностью набрасывались на газеты, читали и перечитывали сводки Информбюро, дивились и завидовали героическим сталинградцам. Пытались себе представить весь размах Сталинградской битвы, и ничего из этого не получалось - мы еще такого не знали: наши бои местного значения, в которых каждому из нас до курсов приходилось участвовать, ни в какое сравнение не шли с таким стратегическим масштабом. Настроение в нашем полку было приподнятым, праздничным - хоть пляши. Молодежь рвалась в бой. Моих ребят тоже охватила наступательная лихорадка. Меня донимал то один, то другой: "Скоро ли? Когда?" И больше других досаждал младший сержант Лукин. По этому поводу дед Бахвалов ехидничал: "Ты гляди-ка: куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Нос отмыл и проснулся!" И по-своему увещевал самых нетерпеливых: "Цыц, мазурики! Ишь они - без войны развоевались! Что ее, проклятой, на вашу долю не хватит, что ли?" Мы давно уже с ним поладили и зажили душа в душу. Однако, как всегда не вникнув в суть дела, мой непосредственный начальник - командир пулеметной роты Ухватов чуть свинью мне не подложил. Почти накануне наступления он решил перевести моего деда во взвод Федора Рублева! Я уперлась категорически. Ухватов настаивал якобы из-за нашей с дедом свары. Я спросила с обидой старого пулеметчика: "Василий Федотович, вы хотите от меня уйти?" Дед Бахвалов ответил вопросом на вопрос в своей обычной грубоватой манере: "А что, хрен редьки слаще? Это с какого ж лешего я буду бегать туды-сюды? Нет уж, где поставлен - там и воюй". Мне ничего не оставалось, как пожаловаться на Ухватова, и я позвонила комбату. А тот: "Надоели мне ваши турниры! Ох, доберусь я до вас - мигом помирю!" Справедливо! Ничего не скажешь... Однако дед остался у меня. И вероятно, опять Ухватову перепало. Но и мне комбат кое-что выдал. И пожалуй, справедливо. Капитан Радченко, как я заметила, когда сердится, становится гениально-ядовитым. Вот и на сей раз:

- Что ж ты своим сержантам портянки не постираешь или подворотнички не подошьешь?

Я и глаза вытаращила:

- Как так?

- А вот так. Совсем парней задавила. Пикнуть не смеют. Пустяка самостоятельно не решат! Что ты их опекаешь, как младенцев? Скажи на милость, зачем ты каждый день в боевое охранение шастаешь? Что там пулемет неисправный? Или на Непочатова жалобы есть?

- Да нет, - промямлила я. - Думала, так лучше...

- Она думала! Нет уж, проверяй, но не подменяй! Пойми, в бою ты не сможешь быть со всеми пулеметами разом: сержантам придется действовать самостоятельно. Вот и готовь к этому, а не нянчи!

- Спасибо большое, товарищ капитан, - сдалась я. - Учту.

И в тот же день по телефону отчитала Нафикова, когда тот спросил, можно ли временно не ставить на пост Абрамкина по случаю флюса.

- Шамиль, хозяин вы там у себя или нет? - упрекнула я молодого сержанта. - Такого пустяка самостоятельно не можете решить! - И повесила трубку.

Пришел и наш черед. В наступление перешли сразу четыре фронта: Северо-Западный, Западный, Калининский и наш - Центральный. Предстояло разгромить Ржевско-Вяземский плацдарм, который все еще представлял собою реальную угрозу нашей столице на дальних подступах. Из данных агентурной и армейской разведки было известно, что, несмотря на критическое положение под Сталинградом, Гитлер с этого плацдарма не перебросил на юг ни одной боеспособной дивизии: следовательно, не оставил мечту предпринять еще одно наступление в лоб на Москву.

Острие наступления нашей Сибирской дивизии было нацелено прямо на город Вязьму и далее на Дорогобуж, с выходом на прямую дорогу к Смоленску.

Признаться, я очень волновалась за свой первый бой в роли взводного командира, хотя и знала, что хорошо передохнувшие за время обороны солдаты будут драться как никогда. Тревожило меня и другое. Я так сжилась со своими ребятами, так к ним привыкла, что даже мысли не допускала кого-то из них потерять. А ведь потери неизбежны. На войне как на войне: кто-то должен погибнуть. Но только кто-то, некто неконкретный, и уж во всяком случае не дед Бахвалов, не сержант Вася Непочатов, не Шамиль Нафиков, не веселый парнишка Сашка Гурулев и, конечно, не я!.. Вот так весь взвод по пальцам перебери - хоронить заранее некого, вернее, немыслимо. В последние дни я даже аппетита лишилась, похудела - так подмывала тревога. Евгений Петрович Рогов успокаивал: "С чего так нервничаешь? Все же хорошо. Ребята твои обстрелянные - дело знают и не трусы. Пулеметы исправные. Выше голову!" Я была согласна. И все равно тяжело мне порою вздыхалось. Ох как тяжело...

Артподготовка началась с рассветом. Сорок пять минут без передышки через наши головы на вражеские позиции летели сотни снарядов. Они пели песню смерти каждый на свой лад: шуршали, свистели, катились в воздухе с сухим шорохом, смачно чавкали, истошно завывали. Накал огня возрастал. Постепенно рев пушек, леденящие душу взрывы, стеклянный звон горячих осколков - все слилось в сплошной грохочущий вой и визг.

Мы стояли в траншее наготове, в полном боевом снаряжении и напряженно ждали сигнала в атаку. Ко мне подошла ротная санитарка Варя, единственная, кроме меня, женщина на переднем крае. Что-то сказала мне в самое ухо. Я не расслышала. Варя улыбнулась и поцеловала меня в щеку холодными с мороза губами.

Артподготовка кончилась, но с НП комбата так пока и не взлетела красная ракета. А мы напряженно ждали, и не часы - наши сердца отсчитывали секунды. Вот уже вражеские батареи стали приходить в себя, а сигнала все еще не было. Евгений Петрович Рогов, не спуская, как завороженный, глаз с НП, близоруко щурился. Когда ожидание достигло высшей точки напряжения и, казалось, уже не было сил ждать, артподготовка вдруг возобновилась. И снова наши пушки с четверть часа молотили по переднему краю немцев, а потом перенесли огонь вглубь - на батареи.

Красная ракета - толчок в сердце - вперед! "За Родину!" Разноголосое "ура" - и мы уже на нейтральной полосе.

Молчавшие доселе вражеские окопы ощетинились пулеметно-автоматным огнем. По наступающей цепи ударил ротный миномет.

"Живучи, как крысы", - подумала я и прислушалась к работе своих пулеметов. На флангах роты Лукин и Нафиков вели огонь безостановочно. Непочатов был при мне, в резерве и пока молчал. С дедом Бахваловым случилось ЧП: не успел сделать ни одного выстрела. Как только рота Рогова выскочила из траншеи и двинулась вперед, стрелки забыли про уговор и начисто закрыли Бахвалову сектор обстрела. Старый пулеметчик взревел на все поле боя: "Мазурики! Анчутки беспамятные! Куда прете под пулемет?!" Я бросилась к его позиции.

На половине пути до вражеских окопов стрелки залегли и стали наскоро окапываться: черные лопатки на белом снегу проворно мелькали. Я приказала деду:

- Выдвигайтесь в цепь! И не отставайте.

Дед опять рявкнул:

- Вперед, мазурики! За матушку Расею!

Едва мы достигли залегшей стрелковой цепи, она поднялась в атаку. Еще один почти неуловимый момент, и в немецких окопах закипела свалка: гвалт, автоматные очереди, взрывы гранат.

Было хорошо видно даже без бинокля, как немцы группами и в одиночку отходили к ближайшей деревне, маскируясь в заросшей кустарником лощине. Я тронула деда Бахвалова за плечо и пальцем показала направление стрельбы. Он моментально укрыл пулемет за развороченными толстыми бревнами вражеского дзота и открыл по отступающим прицельный огонь. Я спрыгнула в траншею и побежала на левый фланг: там вдруг замолчал пулемет Лукина. Траншея была полуразрушена нашей артиллерией, приходилось карабкаться через груды развороченной земли. Попадались убитые немцы, какое-то тряпье, куски исковерканного железа, брошенное оружие. Из-за крутого колена траншеи вдруг выскочил фашист, с белыми ошалелыми глазами, и, размахивая автоматом, как дубинкой, двинулся прямо на меня.