Как вам будет угодно, пастор! - Страница 4

И вот на тебе, повторял мистер Боггис, исподтишка глядя в щелку между пальцами, четвертый комод Чиппендейла! И кто нашел его? Он! Теперь он разбогатеет! Да еще и прославится! В мире мебели у каждого из трех знаменитых комодов было свое собственное название: Честелтонский комод, Первый Рейнхемский комод, Второй Рейнхемский комод. А этот войдет в историю под именем Боггиса! Представляю себе, какие рожи будут у ребят в Лондоне, когда они его завтра увидят! А какие заманчивые предложения посыплются от воротил Вест-энда, вроде Фрэнка Партриджа, Мэллета, Джетли и прочих! В «Таймс» дадут фотографию, а под ней подпись: «Великолепный комод Чиппендейла, найденный недавно мистером Сирилом Боггисом, торговцем мебелью из Лондона…» Господи боже, вот шуму-то будет!

Этот комод, думал Боггис, — точная копия Второго Рейнхемского. (Между собой все три, Честелтонский и оба Рейнхемских, имели маленькие отличия.) Комод был поразительно красив — в стиле французского рококо периода Директории, тяжелое массивное сооружение с ящиками, на рифленых ножках, приподымавших комод над полом примерно на один фут. Ящиков было шесть — два длинных посередине и по два поменьше с каждого боку. По краю изогнутой передней стенки, сверху, снизу и с боков шел великолепный орнамент из фестонов, завитков и гроздей. Причудливая резьба вилась также и по вертикали, отделяя ряды ящиков друг от друга. Белая краска не могла скрыть благородные формы бронзовых ручек. Вещь, разумеется, была «тяжеловата», но общий ее рисунок обладал таким изяществом и грацией, что некоторая неуклюжесть ничуть ее не портила.

— Ну как, вам лучше? — услышал вдруг мистер Боггис.

— Спасибо, спасибо, гораздо лучше. Это быстро проходит. Доктор говорит, ничего страшного, надо только, если что — немного посидеть спокойно. Да, да, уже лучше, — сказал он, медленно вставая со стула, — все прошло.

Неверным шагом он двинулся по комнате, неторопливо осматривая обстановку и отпуская вслух короткие замечания. Ему сразу стало ясно, что кроме комода здесь смотреть нечего — одна рухлядь.

— Стол дубовый хорош, — говорил он тем временем, — но, боюсь, интереса не представляет, недавняя работа. Стулья славные, удобные, но современные, да, совсем современные. Так, так, буфет, что ж, весьма неплох, но ценности не представляет. А этот комод, — он с презрительной миной прошел мимо комода Чиппендейла, небрежно щелкнув по нему пальцами, — на несколько фунтов, пожалуй, потянет, но не больше. Довольно-таки грубая подделка; если не ошибаюсь, времен королевы Виктории. Это вы его покрасили?

— Да, — ответил Рамминс, — Берт побелил.

— И очень правильно сделали. Не так грубо смотрится.

— Он сколочен на славу, — заметил Рамминс. — И резьба ничего себе.

— Машинная, — высокомерно отрезал мистер Боггис и наклонился, чтобы лучше рассмотреть искусную работу. — Сразу видно. Впрочем, по-своему он даже мил. Есть своя прелесть.

Он было двинулся дальше, потом остановился и не спеша снова подошел к комоду. Подперев пальцем подбородок, он склонил голову набок и нахмурился с видом глубокой задумчивости.

— Знаете что? — глядя на комод, начал он небрежным тоном, замолкая после каждой фразы. — Я тут вспомнил… Мне давно нужны как раз такие ножки для моего столика… У меня дома есть забавный такой столик, низенький; знаете, их еще ставят у дивана, ну, вроде кофейного… А в прошлом году, на Михайлов день, я переезжал на другую квартиру, и грузчики, медведи этакие, безбожно покорежили ему ножки. Я этот столик очень люблю. Всегда держу на нем Библию и черновики проповедей.

Он замолчал и почесал подбородок.

— Вот я и думаю. Пожалуй, ножки от вашего комода к моему столику в самый раз подойдут. Да-да, конечно, подойдут. Их запросто можно отпилить и приделать к моему столику.

Он оглянулся. Те трое стояли не шевелясь, и три пары глаз с подозрением следили за ним. Глаза были разные, но смотрели с одинаковым недоверием — и поросячьи глазки Рамминса, и большие туповатые глаза Клода, и непарные глаза Берта; один глаз был очень странный — мутный, словно вываренный, а в середине черная точка, ни дать ни взять рыбий глаз на тарелке.

Мистер Боггис улыбнулся и покачал головой.

— А впрочем, что я такое говорю? Можно подумать, это мой комод. Приношу извинения.

— Вы не прочь его купить, так надо понимать, — заявил Рамминс.

— Ну… Как вам сказать… — Мистер Боггис, нахмурив брови, опять поглядел на комод. — Не уверен. Можно, конечно. — Но с другой стороны… И все же… Да ведь хлопот не оберешься. Он того не стоит. Уж лучше не буду.

— Сколько бы вы дали? — спросил Paмминс.

— Боюсь, немного. Понимаете, это вещь не настоящая. Подделка под старину.

— А я об том другого мнения, — объявил Рамминс. — Он уже больше двадцати лет здесь стоит, а до того стоял у сквайра в доме. Когда старый сквайр умер, я его сам купил на распродаже мебели из поместья. И нечего мне рассказывать, что он новый.

— Не то чтобы новый, но лет ему не более шестидесяти.

— А вот и больше, — уверенно сказал Рамминс. — Берт, где та бумажонка, которую ты в ящике откопал? Ну, помнишь, старый счет.

Берт тупо смотрел на отца.

Мистер Боггис открыл рот, потом захлопнул его, не издав ни звука. Его буквально затрясло от волнения; чтобы успокоиться, он подошел к окну и стал глядеть на жирную черную курицу, подбиравшую во дворе редкие зернышки.

— Она вон в том ящике валялась, под силками на кроликов, — продолжал тем временем Рамминс. — Тащи-ка ее сюда, покажем пастору.

Когда Берт направился к комоду, мистер Боггис снова повернулся к ним. Упустить такую минуту было выше его сил. Он следил, как Берт взялся за один из средних ящиков, и отметил про себя, как плавно и легко он выдвигается. Бертова рука нырнула в ящик и принялась шарить среди обрезков проволоки и бечевки.

— Эта, что ли? — Берт вытащил сложенный листок пожелтевшей бумаги и отдал отцу; тот развернул листок и поднес его к самым глазам.

— Чего говорить пустое, сразу видно, это черт-те когда написано, — сказал Рамминс и протянул бумагу мистеру Боггису, рука которого затряслась крупной дрожью.

Бумага была ломкая и похрустывала под пальцами. Высоким каллиграфическим почерком с красивым наклоном там было написано:

Из последних сил мистер Боггис боролся с волнением, которое бушевало в нем так, что голова шла кругом. Господи, вот чудо-то! Если и расписка есть, цена еще выше подскочит. Бог ты мой, на сколько же он теперь потянет? На двенадцать тысяч фунтов? Четырнадцать? А может, на пятнадцать или на все двадцать? Как знать?

Ну, дела!

Он пренебрежительно швырнул бумажку на стол и спокойно сказал:

— В точности как я и говорил. Подделка времен королевы Виктории. Это всего-навсего счет: продавец или, вернее, мастер, который выдавал комод за антиквариат, послал его своему покупателю. Таких бумажек я много повидал. Он, заметьте, не пишет, что сделал его сам. Выдал бы себя с головой.

— Говорите что хотите, а бумага старинная, — отрезал Рамминс.

— Да, конечно, мой друг. Викторианская эпоха, точнее, ее конец. Года этак тысяча восемьсот девяностого. Ей лет шестьдесят или семьдесят. Я таких сотни видел. В те времена краснодеревщики дружно бросились изготовлять копии, подделываясь под прекрасных мастеров восемнадцатого века.

— Слушайте, пастор, — сказал Рамминс, тыча в него толстым грязным пальцем. — Я не говорю, что вы в мебели ни шиша не смыслите, я другое говорю: какого черта вы тут заявляете, что это подделка, вы ведь даже не знаете, что там под краской?

— Идите сюда, — сказал мистер Боггис. — Идите, я вам кое-что покажу. — Он стоял у комода и ждал, пока они подойдут к нему. — Есть у кого-нибудь нож?