Как стать никем. Апокалипсис по-питерски - Страница 8

– Лёха, ты чё, не уважаешь меня?! – орал пьяный Борис. – Женюсь я, понимаешь? Женюсь!

Толпа гопников вынесла меня к столу, где немедля вручили полную до краёв рюмку.

– Тихо! Ща студент скажет тост! – скомандовал жених.

Наступила тишина.

Соседи и куча других незнакомых людей внимательно смотрели на меня, взяв стопки в руки. Тут раскалённые тиски сжали яйца ещё на один оборот. От боли брызнули слёзы из глаз. Вместе со мною, приняв мои слёзы за милое проявление сентиментальности, прослезилось ещё полкомнаты. Плакали бабушки, дедушки, дядья и тётки, соседи и жених. Только невесты не было на месте. Что же это за добрый парень Алексей, который так любит новобрачных? Что же он сейчас скажет?

Ничего не скажет! В этот момент безумие нахлобучило меня по полной программе. Отбросив стопку в сторону, я резко спустил штаны, схватил тарелку с крабовым салатом и надел на промежность. Всё произошло в одно мгновение.

– А-а-а! – заорал я от удовольствия.

Прохладный майонезный салат основательно притушил разгоревшийся пожар, вызвав ни с чем не сравнимые ощущения. Какой тут половой оргазм, не смешите! У меня подкосились ноги, остановилось время, салат флегматично падал в спущенные штаны.

Посыпались на тело удары, боли от которых я не ощущал. Это отошли от культурного шока опешившие поначалу гопники, решая все вопросы привычно.

– Борькя, бросай студента! – вбежал в комнату папаша жениха. – Там твою невесту в ванной ябут!

Комната возмущённо взревела, взорвалась и мигом опустела.

Я поднялся, надел устряпанные крабовыми палочками штаны и тихо пробрался в свою комнату. Весь оставшийся вечер я прислушивался к доносившимся из-за дверей звукам побоища и обильно смазывал яйца майонезом.

«Ведь я только что на свадьбе, при всех, чпокнул, суканах, салат! – думал я. – Никогда бы не мог подумать о себе ничего подобного. Я же Пикуля читаю, военно-исторические романы, да… Пикуль о таком не писал и яйца финалгоном не мазал. Вряд ли даже помышлял в минуты сочинения особенно важных эпизодов…

И жениху Борьке не повезло, накуканили невесту. Невесту и крабовый салат. Может, и ещё что-то накуканили, о чём я не знаю. Контингент тут такой, глаз да глаз… Та ещё свадебка».

А потом я заснул, и в наступившей тишине забытья с неба донёсся еле слышный хохот:

– Я ж говорил тебе, какой из него космонавт. Ах-хах-хах… Йумористом чувак растёт. Гагач – Гагарин. Разница в три буквы, но один в космос слетал, другой яйца себе финалгоном намазал. Ах-хах-хах… – То распахивала мне свои объятия вечность.

А яйца? Работают как часы и до сей поры.

Три года жизни в коммунальной квартире на Английском проспекте стали для меня входным билетом, можно даже сказать, ключом в Санкт-Петербург. Город трёх революций и одной «Авроры», стоящей на мёртвом приколе. На всякий пожарный случай.

Квартира была населена замечательными людьми. Это были незамутнённые кристаллы питерского общажного рая, эссенция бытия и гиганты духа. Они были искренни в своих поступках, понятны в своих желаниях. Там не наблюдалось хамов и хабалок, не было зажравшегося быдла и марамоев: просто опустившиеся на дно люди, которые обрели свободу.

Они могли быть честными забияками, негодяями, маньяками, смешными неказистыми алкоголиками, добряками и неудачливыми ворами. Среди них обретались архитектор, художник, очень крупный ранее бизнесмен, имевший в альбоме фото с сильными мира сего.

Но рассказать я хочу о деде. Имя его я не помню, да и не называл его никто по имени. Пусть будет просто – Дед.

Появился он на второй год моей жизни в Питере. Как он нам потом сообщил – вышел из тюрьмы. За нечто очень страшное на нары он сел совсем молодым, а вышел в пятьдесят лет. Что натворил – Дед никому никогда не рассказывал.

Занял пустующую комнату и сразу взял под патронаж общий туалет. Выглядел новый жилец соответственно: ноги колесом, как будто с раннего детства ездил на бегемоте; при передвижении он пользовался двумя костылями, которыми ловко орудовал в разборках с соседями.

Нос у Деда был сломан несколько раз и представлял собой загогулину в форме латинской буквы S.

Эдакий росчерк от левой брови к правому углу рта. Гарри Поттер со своим шрамом может отсосать, не разгибаясь.

– Засранцы, уёбища, дегенераты! – так начиналось каждое наше утро.

Дед вставал в шесть часов и, гремя костылями, отмывал заблёванный и засранный за прошлый день толчок. Мы всё слышали, так как жили напротив сортира.

Закончив утренние дела, Дед ковылял в синагогу. Та стояла на соседней улице, её присутствие сильно отражалось на жизни Адмиралтейского района. Помимо того, что в ней подкармливали тянувшихся к иудаизму гоев, сюда ордами съезжались ортодоксы со всего города. Антисемитизма это не вызывало, но и обострения любви к маленькому, но гордому народу – тоже.

– Простите, у вас случайно не найдётся сигар-р-реткой р-растр-реллиться? – характерно картавя, спросил у меня как-то на улице молоденький еврей, наряженный соответственно традициям в чёрный костюм и украшенный пейсами.

Я молча протянул ему пачку. Семит быстро засунул сигарету за ухо. Схватил ещё две.

– Ой, спасибо, спасибо! А вы таки случайно не в синагогу собр-рались?

Пришлось счесть это хамством, дюже глумливое выражение лица было у ортодокса. Бить не бил, врать не буду, но подошвой слегка чиркнул по полужопию шустро убегающего юноши.

Но это так, зарисовка, непосредственно к Деду она отношения не имеет.

Вернувшись из синагоги, Дед нам долго рассказывал о преимуществах еврейства:

– Адам был евреем, значит, все мы евреи. Где твой хлеб, там твой дом.

Так он считал, и мы его за это не били. Мы уважали седины, чью бы голову они ни украшали, такой вот парадокс. Но хитрый Дед не оставил и православия, ради бонусной хавки он посещал все храмы, расположенные в округе.

Дед много лет не видел, не щупал и не имел женщин. Часам к шести вечера он наряжался в старый пиджак, рассовывал по карманам два или три пузыря «Снежинки» и отправлялся на Московский вокзал. Иногда возвращался поздним вечером с уловом в виде грязной и вонючей вокзальной бичихи.

Но вы не думайте, что он пал так низко, нет.

Я не знаю, что он делал с профурами в своей комнате, и знать не хочу, но перед визитом в его комнатушку дама должна была пройти процесс посвящения, который состоял из двух стадий. Для начала Дед, не раздевая, купал свою избранницу в полной ванне холодной воды, а затем погружал в некий своеобразный микс православия и иудаизма. Делалось это на «кресле просветления», так мы его называли. Оно стояло в коридоре напротив двери в мою комнату.