Как понять ребенка. В сердце эмоций: слезы, смех, испуг, удивление - Страница 11
Сюзанна призналась, что отношения со старшей дочерью у них довольно напряженные. Жеральдина ужасно ревнует ее к младшей сестре. Вообще с Кариной с самого начала было гораздо легче, но это как раз понятно – со вторым ребенком всегда проще. Сюзанна рассказала, что первые роды были очень трудными и болезненными, а потом она не смогла проявить к малышке столько же любви, сколько впоследствии досталось ее младшей сестре. Так какова же цель? Исправить допущенную несправедливость! Да, но как? Я ничего не стала предлагать Сюзанне, но она в тот же вечер пошла и купила Жеральдине ролики. И объяснила дочке, что очень ее любит, а если в прошлом чем-то ее обидела, то очень об этом сожалеет и в знак примирения дарит ей ролики. Сюзанна прислушалась к своему сердцу, и Жеральдина прекрасно поняла ее месседж. И мама, и дочка пережили волнующие минуты близости и взаимопонимания.
В другой ситуации у родителей может быть совсем другая цель и поступать они будут по-другому. Не существует универсального рецепта на все случаи жизни; ищите ответ в конкретной ситуации, исходя из отношения к своему конкретному ребенку.
На самом деле за каждым нашим действием стоит какая-то цель, осознаваемая лучше или хуже. Случается, что мы действуем вопреки своим осознаваемым целям. Как, например, Памела, которая на словах хочет, чтобы ее дети росли самостоятельными, а на деле каждый вечер готовит им одежду на завтра.
Цель определяет нашу реакцию, а следовательно, отношение к ребенку, и чем глубже в подсознании скрыта эта цель, тем острее реакция. «Вытаскивая» ее на сознательный уровень, мы открываем для себя возможность свободного выбора и строим с ребенком именно те отношения, какие считаем наилучшими.
Если моя цель – сохранять на кухне идеальный порядок, то я буду действовать иначе, чем если бы ставила себе целью внушить детям, что они в любых обстоятельствах могут мне доверять.
Если моя цель – позволить детям расти самостоятельными и думать своей головой, то я буду действовать иначе, чем если бы ставила себе целью воспитать послушных и во всем мне покорных людей.
Если моя цель – убедить ребенка в том, что я его люблю, я буду действовать иначе, чем если бы ставила себе целью заставить его постоянно испытывать фрустрацию.
Если моя цель – доказать мужу, что я представляю собой полное совершенство во всех отношениях, то я буду вести себя иначе, чем если ставила бы себе целью обеспечивать детям удовлетворение их потребностей.
Пока меня больше всего занимает чужое мнение, реальное или выдуманное мной же, я не смогу сосредоточиться на подлинных нуждах своих детей.
Признавать первостепенную важность детских потребностей и уважать своего ребенка вовсе не значит позволять ему «вытворять что угодно» или закрывать глаза на его недопустимое поведение. Это значит не скрывать от него своих чувств, продолжая любить его всем сердцем.
У меня был очень красивый стакан ручной работы, украшенный змейкой, – подарок моего мужа. Я запретила детям к нему прикасаться. Но однажды Адриен, которому было тогда два года, до него все-таки добрался и, разумеется, уронил. Когда мой любимый стакан разлетелся на сотню осколков на плиточном полу кухни, я расплакалась. Я правда очень дорожила этим стаканом. Но это не помешало мне осознать, что своих детей я люблю больше. Свою цель я понимала так: дать им понять, что моя любовь к ним безгранична и что они могут доверять мне в любых обстоятельствах. Я не стала скрывать, что огорчена, но не набросилась на сына с упреками: сквозь слезы я видела, что он и сам потрясен случившимся. Заметив, что мама плачет, Адриен тоже заревел. Я как могла утешила его, сказала, что люблю его по-прежнему, а плачу потому, что мне жалко разбитый стакан. Я говорила не о сыне, а о себе. Вместо того чтобы его осуждать, я поделилась с ним своими чувствами.
После этого он несколько раз вспоминал: «Один раз я разбил твой стакан, и ты плакала, и я тоже плакал». Он испытывал потребность говорить о том случае, как будто хотел его «переварить».
Каждый раз я отвечала: «Да, я плакала, потому что мне очень нравился этот стакан, а он разбился. Больше я не смогу из него пить, а это очень грустно, когда теряешь что-нибудь, что тебе нравится. Вот потому я и плакала».
Прошло несколько месяцев, и однажды Адриен, с великой осторожностью ставя на стол стакан, сказал: «Смотри, мама, я его не разбил! Помнишь, как я разбил твой стакан? И ты плакала? Я не люблю, когда ты плачешь! А я тогда тоже плакал, потому что я разбил твой стакан. Ты плакала, и я плакал…»
Сейчас Адриен намного бережнее обращается с вещами. Как выражается он сам, теперь он понимает, что есть вещи, которые дороги другим людям, в том числе мне. Он чувствовал свою вину, но это было здоровое чувство, основанное на внимательном отношении к окружающим, осознании того, что его поступки могут иметь нежелательные для них последствия, и своей ответственности за происходящее.
Если бы я стала на него кричать, ругаться, обзывать его косоруким, вполне возможно, он почувствовал бы, что он – плохой мальчик. Он испытал бы чувство стыда и вины, но это было бы нездоровое чувство, потому что следом за ним явилась бы злость как реакция на унижение. Выразить эту злость вслух он не смог бы – ведь на самом деле он и правда «провинился». Впоследствии, уверившись, что он «косорукий» и «всегда все ломает», он стал бы заботиться не о том, чтобы не разбивать стаканы, а о том, чтобы не быть «косоруким». Он пребывал бы в постоянном напряжении и думал не о достижении своей цели – донести стакан, не разбив его, – а о том, чтобы никто не догадался, какой он неловкий, и в результате стаканы бились бы в его руках все чаще. Человек, которого убедили, что он «вечно все ломает и портит», и правда рискует превратиться в «косорукого». Так какова ваша цель: вырастить ребенка умелым и ловким или сделать из него неприспособленного к жизни недотепу?
На самом деле, если вы будете защищать ребенка как нечто самое для вас ценное, ваши хрупкие вещи будут страдать намного меньше. Ребенок, чувствующий, что он представляет для родителей безусловную ценность, внимательнее относится к окружающим и лучше осознает последствия своих поступков. Он свободен от страха показаться «плохим» и действует с большим уважением к чувствам других и с большей ответственностью. Поэтому прежде чем осудить ребенка за то, что он «натворил», задайте себе вопрос:
Какая у меня цель?
8. Памятка «Семь вопросов, которые следует себе задать»
1. Что он пережил?
2. Что он говорит?
3. Какое послание я хочу ему передать?
4. Почему я это говорю?
5. В чем мои потребности противоречат потребностям детей?
6. Что для меня самое дорогое?
7. Какая у меня цель?
Часть третья
Жизнь не стоит на месте
Понять, какие эмоции испытывает ребенок, не всегда легко. При их бурном проявлении мы часто теряемся, начинаем сомневаться в себе. Мы бы предпочли, чтобы дети вели себя менее эмоционально.
Но дело в том, что эмоции – это самое ценное, чем они обладают. Эмоции позволяют ребенку осознать себя как личность, увериться в том, что он существует.
Чрезмерно послушный ребенок всегда спокоен, но ему не хватает живости. Жизнь – это движение. Эмоция – это движение жизни в душе человека.
Страх помогает подготовиться к опасности и защититься от нее. Грусть сопровождает траур. Радость придает жизни динамику. Гнев показывает нам границы наших прав, нашего пространства, нашей целостности и служит реакцией на фрустрацию. Любовь связывает нас с другими людьми.
Плач, крик, дрожь – это способы преодоления жизненных испытаний. Существование маленького ребенка наполнено фрустрациями, сомнениями, страхами и гневом. Каждый ребенок, как бы хорошо с ним ни обращались, испытывает потребность в плаче. Эмоции позволяют ребенку восстанавливаться после любых неприятностей. Эмоциональная гибкость – залог психического здоровья.
Люди склонны недооценивать пользу эмоций, но именно эмоции – основа осознания нами своего бытия.