Как несколько дней - Страница 70

Эта история никак не связана с историей жизни моей мамы, и поэтому я ограничусь коротким замечанием в скобках, что то был первый и последний раз, когда я отомстил кому-либо и обнаружил, что, хотя я ценю и уважаю природный инстинкт возмездия, сама месть не доставляет мне ни малейшего удовольствия.

Иногда мы, деревенская детвора, собирались вокруг двора Шейнфельда в надежде, что его работник выйдет показать нам какой-нибудь фокус или в очередной раз потягаться с камнем Рабиновича. Наши глаза силились что-нибудь рассмотреть сквозь цветное покрывало шатра, наши ноздри пытались приподнять крышки кастрюль. Запахи кушаний, которые готовил Ненаше, были удивительней и вкуснее всего, что варилось в наших домах, а его причудливые повадки нас завораживали. Все знали, что он чужак, но никто не подозревал, что Ненаше был беглым итальянским военнопленным. Война давно уже кончилась, лагерь был ликвидирован, а его территория перепахана, сам Ненаше говорил на иврите, одевался как все мы, и только много позже я узнал, что это Глоберман, по просьбе Якова, выправил ему все необходимые документы и бумаги.

Шейнфельд неожиданно появлялся во дворе, описывая круги каким-то странным шагом, и все дети тут же поворачивались ко мне, словно хотели понять, что я думаю об этом назойливом мамином ухажере. Их родители тоже порой смотрели на меня таким же взглядом, будто пытались понять, что я думаю о самой маме. Но у меня не было никакого мнения на этот счет, мама мне ничего не говорила, а я у нее ничего не спрашивал.

— Так, может, хотя бы ты, Зейде, может, хотя бы ты знаешь, чей ты? Может, сейчас, когда ее уже столько лет нет на свете, кто-нибудь наконец скажет? Может, ты сделаешь проверку в больнице, чтобы узнать, а? Я слышал, что у них есть теперь для этого специальный микроскоп. Но у тебя ведь все видно и без микроскопа. Посмотри сам, и ты увидишь, как это переходит от родителей к детям. Ступни у тебя большие, как у Глобермана, глаза голубые, как у Рабиновича, а плечи покатые, как у меня. Жаль. Если бы было наоборот, было бы намного лучше. Даже в нормальной семье ребенок не всегда похож на отца или мать. Иногда он больше похож на дядю, а иногда на брата дедушкиного отца. У нас в деревне одна женщина как-то родила дочь, которая была как точная копия первой жены ее мужа. Ну, что ты скажешь на такое, а, Зейде? Если бы она родила дочь, похожую на своего первого мужа, это тоже было бы не так уж приятно, но не очень трудно объяснить. Но такое?! Откуда это взялось? Это интересно, Зейде, все эти дела со сходством. Говорят, что не только дети и родители, но муж с женой тоже после многих лет становятся похожи. Может, это у них смешивается кровь? Или это его семя, что она его каждый раз получает и оно впитывается у нее там, внутри? А может, это, наоборот, из-за того, что когда у нее там становится мокро, он впитывает эту мокрость? Ведь у них у обоих очень нежная кожа там, и есть женщины, у которых там как очень сладкая река в эту минуту, чтоб я так был здоров, так что потом приходится даже вывешивать простыни снаружи, чтобы они высохли. У нас в деревне была одна такая местная, украинка, так вся деревня считала, сколько раз в неделю они вывешивали мокрые простыни, и шутники в синагоге говорили про нее и ее мужа, что «коня и всадника его ввергнул в море»^[69]. Ночные бабочки прилетали на эти простыни и умирали на них тысячами тысяч, а собаки прибегали даже из самых далеких деревень и сходили там с ума. Так что ты думаешь, Зейде, если бы я оставался все эти годы с Ривкой, может, сегодня я уже был бы похож на нее и тоже стал бы красивым, а? Вот возьми Моше и его Тонечку, они ведь и правда были очень похожи друг на друга. Но я думаю, что так было уже с самого начала, раньше, чем они встретились. Они были похожи прямо с рождения, наверно, поэтому они и влюбились друг в друга, потому что для мужчины самое привлекательное — это если женщина похожа на него. Тут он немедленно хочет войти в это тело, даже не постучав в двери. Как будто он сразу чувствует, что Господь дал ему разрешение делать все, что он хочет. Хотел бы я, чтобы у меня тоже был бы такой простой и хороший ответ на мою любовь… В общем, что тебе сказать, Зейде, все эти истории со сходством — это очень сложные дела. А тут, у Рабиновича, был еще более интересный случай, что девочка его Тони стала очень похожа на твою маму. И походку ее она получила, и лицо, и не говори мне, будто ты сам не видел, как сильно они похожи. Оно у них появилось медленно-медленно, это сходство, но под конец ты смотрел и мог голову дать на отсечение, что Юдит и Номи — совсем как мать и дочь.

Солнце вошло в комнату. Я открыл шкаф. Большое зеркало смотрело на мои соломенные волосы, покатые плечи, большие ступни.

— В сущности, — сказал я себе вслух, — во мне нет ответов. Во мне есть только новые вопросы.

Песок, сыплющийся из ее пустых глазниц. Тени кипарисов, ползущие по ее могиле. Белизна ее оголяющихся от плоти костей.

— Потанцуешь со мной?

Его руки — старые, мертвые, сморщенные — протянуты ко мне. Его ноги подгибаются. Ледяная ладонь ищет опору на моем плече. Воспоминание о его хрупком подбородке ложится мне на ключицу.

— Потанцуешь со мной?

Солнце поднялось, и я стряхнул его руку со своего плеча, и вернулся в постель, и закрыл глаза, готовый и созревший для короткого сна.

— А на свадьбу, ты ведь знаешь, Зейде, на свадьбу она не пришла! Все пришли на праздник, который я приготовил, все ели еду, которую я сварил, и она надела свадебное платье, которое я сшил, но я только сам с собой, в одиночку, танцевал танец, который выучил для этой свадьбы. Как это так случилось, Зейде? Ведь она уже была на пути ко мне, так что там случилось?

15

Ненаше продолжал свои поиски и нашел в сарае старую, заржавевшую косу альбиноса. Он наточил ее изогнутое лезвие, скосил всю траву во дворе и сгреб ее в кучу вместе со старым терновником, который накопило там время. Потом вытащил из кармана рубашки помятую сигарету, хотя до того никто никогда не видел его курящим, закурил, с большим наслаждением втянул в себя дым, а непогашенную спичку швырнул на кучу. Пламя шумно взревело, выстрелив длинные факелы, и бросило красные отсветы на лица нового поколения любопытствующих.

— А теперь займемся едой для свадьбы! — провозгласил он.

Он взрыхлил землю вилами, вбил клинья, натянул проволоку, разбил грядки и посеял овощи. Вскоре за домом канареек проклюнулись лук и баклажаны, перцы и кабачки. В передней части огорода поднялись чеснок, и петрушка, и всевозможные травы, приятный запах которых сплетался со звуками танго и щебетом канареек. Несколько старых маков, которые ждали в земле вопреки всем законам, подумали, посоветовались и тоже решили взойти вместе со всеми.

Ненаше велел Якову удобрять овощи кровью, но тот испугался:

— Почему кровью? Разве в деревне мало навоза? Со всеми этими коровами и курами?

— А почему навоз? — удивился Ненаше. — Если бы ты сам был помидором, что бы ты выбрал?

Бойня, это маленькое и деятельное царство мясников и скототорговцев, располагалась по другую сторону эвкалиптовой рощи, и фигура Якова с двумя небольшими ведрами на перекинутом через плечо коромысле стала появляться там три раза в неделю.

Трупные мухи, изнуренные вожделением и голодом, тянулись за ним зеленоватой фатой смерти. Мангусты и шакалы, блаженно зажмурившись, терлись о его ноги, обезумев от запаха крови, поднимающегося из ведер.

Как раз тогда Яков подарил мне ящик для наблюдений, и я часто прятался в роще, наблюдая за птицами, которые слетались на бойню полакомиться некошерными ошметками, срезанными острым ножом мясника.

И людей я тоже видел. Видел, слышал и запоминал.

— Если госпожа Юдит узнает, что некоторые поливают свой огород коровьей кровью, они ее больше никогда не увидят, — сказал Якову Сойхер, когда они встретились на тропе, пересекавшей эвкалиптовую рощу. — Будь добр, запомни, господин еврей, что говорил тебе Глоберман.