Как хорошо быть генералом - Страница 6

- Ах вот оно что! - облегченно засмеялся Истомин. - Смутно припоминаю проектик. И впрямь краса и гордость выпуска. Меня ж благодаря тебе на кафедре оставили, ассистентом, предложили тебя доработать, превратить в диссертацию и защититься. Кандидат технических наук Истомин. Звучит? рассмеялся вроде бы иронично, но сквозь деланную иронию прорывалась этакая горькая смешинка, этакая ностальгическая грустинка, этакая нежная лукавинка: мол, не стал бы писателем - был бы и вправду главным инженером, генералом от техники, самолетным великим конструктором, для кого "первым делом, первым делом самолеты".

Но Безымянный всю картинку обгадил.

- Не звучит, - пропищал он. - Не вышло из тебя кандидата. Продал ты свое кандидатство за тридцать сребреников.

- Что ты имеешь в виду, хам? - обиделся только что разнежившийся Истомин.

- Ушел в борзописцы. Поменял призвание на легкий хлеб.

- Это у кого легкий? У меня? - возмутился Истомин. - А ты сидел за письменным столом по десять часов в день? А ты дописывался до такой степени, что даже читать ничего не мог? Даже детективов... А ты геморрой себе нажил - от вечного сидения то за столом, то за рулем, то в президиуме?

- Нашел чем хвастаться, - укорил Безымянный, - постыдной болезнью. Ты же небось спортсмен: вон, сорок лет уже, а какой орел!.. Не о том речь. Надрываться можно и канавы роя. Ты вот скажи: какая польза от твоих сочинений? Кто-нибудь прозрел? Исцелился? Полюбил ближнего своего? Не пожелал жены его и осла его? Не обманул, не украл?

- Литература не обязана лечить, - терпеливо разъяснил Истомин, как делал это на всяких там читательских конференциях, как писал в статьях и откровенничал в интервью с журналистами. - Литература ставит диагноз, привлекает внимание к болезни - внимание всех или каждого, не суть важно. Писатель - это сигнальщик и горнист, он сигналит и горнит об опасности.

- Ишь ты, работенка! - восхитился Безымянный. - "Протрубили трубачи тревогу..." А кто в бой пойдет?

- Ну кто, кто... Люди, которые услышат сигнал.

- Демагогия! - отрезал Безымянный. - А если б ты строил самолеты, то на них можно было бы долететь от Москвы до Ярославля или от Ленинграда, к примеру, до острова Фернандо По в Атлантическом океане. Конкретная польза. Но тебе конкретика не нужна. Тебе шум-нужен. Труба трубит: тру-ту-ту, тру-ту-ту, все ее слышат, все трубача видят, все им любуются - ах, какой красавец, ах, как он славно дудит, как сверкает на солнце его труба... Куда это он нас скликает?.. Ах, туда, в светлое завтра! Это мы чичас... Где ероплан, чтоб в завтра лететь? А ероплана нету. Товарищ Истомин не захотел его сочинить, товарищ Истомин захотел малость потрубить. А ведь мог сочинить еропланчик, мог, еще какие надежды подавал... - и всю эту пакостную тираду пакостным же фальцетиком и по-прежнему подпрыгивая на сиденье, пуская из-под сюртучка серые облака пыли, почему-то подмигивая одним левым глазом.

Истомину расхотелось с ним спорить. Престранный субъект в самом деле, да и не субъект вовсе, а скорее объект: объект приложения юношеских несчитанных сил. И ведь посмотришь теперь - изумишься: за что золотую медаль отвалили? Пародия какая-то, а не серьезная работа. Сквалыжная чепуховина, которая изо всех сил пыжится, мнит из себя невесть что плюс к тому же и претензии создателю предъявляет.

- Вот что, милейший, - надменно сказал Истомин, - я перед тобой бисер метать не стану, уволь: Я тебя породил, как говорится, я тебя...

- А вот и нет, - вроде бы обрадовался Безымянный, - меня убить нельзя, я бессмертный. - И он, отогнув ручонкой сюртучный лацкан, показал Истомину фиолетовую чернильную надпись "Хранить вечно!".

- Это за что же такая честь? - удивился Истомин, испытывая тем не менее некую подспудную гордость за дело своего ума и рук бывшей жены Анюты, которая, если честно признаться, в ту былинную пору ночей не спала, чертила бездарному в черчении мужу запутанные карандашные схемы на плотных листах ватмана.

- Гордость студенческого научного общества, - поделился секретом Безымянный. - Меня гостям показывают. Здесь, - он постучал кулаком по сюртучку, - скрыта мечта, не ограниченная рамками здравого смысла, способная на свободный полет, но в силу обстоятельств свободы лишенная. Безымянный выражался высокопарно и витиевато.

А тем временем ходко бегущий "жигуленок" в почти свободном полете, присев на рессорах, чуть ли не прижавшись к нагретому асфальту картером, карданом и редуктором заднего моста, неуклонно приближался к границе Московской области, к владимирским владениям, к большой пограничной деревне с ласковым именем Верхние Дворики.

- Похоже, к границе приближаемся? - взволновался Безымянный. - А у меня и визы нет, и паспорт просрочен... Вот что, папуля, - деловито обратился он к Истомину, - мне дальше ехать не резон. Ты на меня поглядел, поумилялся, скупую слезу обронил - мавр может уходить. Вернусь восвояси, полка у меня уютная, теплая, мышей в архиве повывели, а ты кати себе. Миссия у тебя серьезная, истребительная, да тебе ж не привыкать: ты чужой крови не боишься.

- Чего ты несешь! Какой крови?

- Невинных агнцев.

- Это артисты-то цирковые - агнцы?

- А что такого? Обыкновенная гипербола, по-житейски - приписка. И что характерно, Истомин: вас, писателей, за гиперболы по головке гладят, а торговым работникам, к примеру, за них срок дают. С конфискацией. Парадокс, а?.. - И захихикал, забулькал, зашуршал листками, парадоксалист несчастный. И не хотел Истомин, а тоже засмеялся. Но строгости не утерял, распорядился:

- Пошел вон, дурак!

- Груб ты, Истомин, груб и не куртуазен. Не инженер ты душевный, а так - техник-смотритель. На кого орешь? На мечту свою орешь... Ну и хрен с тобой, я не обидчивый. Лежал на полке, не волновался, так нет - вызвал ты меня. Зачем, спрашивается, если гонишь?

- Я тебя вызвал?.. Ишь, размечтался!.. Сам явился, никто не звал.

- Сам бы я к тебе, предателю, ни в жисть не явился!.. Катись колбаской, Истомин, целуй фикус.

И с этими дурацкими словами Безымянный выпорхнул в открытое окно и полетел, мелко перебирая ножками в полосатых гетрах, замахал твердыми полами сюртучка и довольно быстро исчез в голубой дали, будто подобный способ передвижения был для него привычен и легок.