Как грабят корованы (СИ) - Страница 3

– Не зевай, – бросила Сила и потрусила на кривой козе дальше.

Что было дальше, Ванька толком не помнил. Вроде бы он успевал перезаряжать пищальку, потому что стрелял в прячущиеся по кустам рожи, вроде бы его чуть не задело стрелой. Вроде бы совсем рядом завязалась рукопашная, и Ванька отполз в сторонку, чтоб не мешали целиться. Дурными голосами орали козлы, веяло смрадом, и вроде бы его тошнило.

Всё разом замерло, когда над побоищем взвился отчаянный крик Силы:

– Джек!

Ванька обернулся, чтобы застать невероятную картину. Чубарь с оскаленной харей выдирал из пальцев Оззи невзрачный ларец. Старик намертво вцепился в сокровище, шипел, плевался и тряс плешивой головой.

У Ваньки в голове всё перевернулось – ах, предатель! То-то он Ваньке сразу не глянулся.

Он успел в последний миг: Оззи уже выпустил шкатулку из рук. Ванька налетел коршуном, сшиб супостата с телеги в пыль и вломил было по физиономии. Но и злыдень был непрост, вывернулся из-под Ваньки и по уху ему. И уже Ваньку к земле припечатал, и давай кулаками охаживать.

У Ваньки от боли в голове помутилось. Он сам не помнил, как нащупал кадыкастую супостатову шею и сдавил со всей мочи. Тот ещё успел по рёбрам заехать и зуб, кажется, вышибить, и обмяк.

Ванька тяжело поднялся, харкнул кровью, повозил языком по обломку зуба – ох, и скотина. Левый глаз не открывался, плавало перед взглядом мутное марево.

С телеги Оззи протягивал верёвку, шептал горячо:

– Эта шкатулка – самое дорогое. Древний вещунский эликсир, нельзя отдавать.

Ванька скрутил предателю руки-ноги и привалился к тележному колесу.

Грабители отхлынули к зарослям, оставив четверых убитыми.

В короване один викинг был совсем плох – корявая стрела из разбойничьего самострела застряла в груди. Высокий, плечистый, он будто усох, и только слабое биение жилки на шее говорило о том, что он ещё жив. Оззи осмотрел раненого и помрачнел.

Остальные отделались ерундой всякой: у того рука поранена, у этого ухо поцарапано. Зато у Ваньки совершенно опухла рожа, а обломок зуба натирал язык.

– Ну, хороший знахарь тебе, дуся, железный зуб сделает, – сообщил Оззи, заглянув Ваньке в рот. – А плохой остатки доломает, чтоб не мешал.

– Повезло, лучников не было у них, – сказала Сила. – С самострела навесом не пробьёшь, а лучники, бывает, полкорована через щиты перестреляют.

Корован только выбрался из леса, устроился на долгий привал. Кашевары, как ни в чём ни бывало, развели костры. Ванька поначалу дёргался: ночной дозор, оно конечно, а ну как опять налетят супостаты? Но Оззи только плечами пожал:

– Ну ты сам посуди, они ж тоже люди. Жрать-спать надо, раненых лечить опять же, а их там поболе, чем у нас. А в темноте соваться вообще дураков нету, разве что с факелами, но это ж весь товар спалишь, коров распугаешь, собирай их потом по болотам. Не, до утра не сунутся.

Ну, Ванька и поверил. Оззи-то настоящий вещун оказался, когда ещё о засаде предупредил.

– Джек, вставай! Джек!

Ванька спросонья не понял, с чего это его в бок пихают и собачьей кличкой обзывают. Потом вспомнил, аж замутило. Левый глаз за ночь совсем закрылся, и щека, где зуб сломан, распухла.

Снимались с места до рассвета. Оззи сказал, будет погоня, а впереди, мол, электричка. Что ещё за зверь такой?

Раненый викинг ещё дышал, но редко и тихо.

Дорога виляла меж плоских холмов, иногда ныряла в прозрачные рощицы, но видно было далеко, не спрячешься. Разбойники вроде отстали.

– Не надейся, дуся, – сумрачно сказал Оззи. – Настырные ребята и налегке, а коровану здесь одна дорога. Могут догнать, а могут обогнать и впереди встретить. Гляди в оба.

Ну, Ванька и глядел.

Оззи рассказал по секрету, что Сила дознавалась у Чубаря, кому он эликсир обещал. Молчит, злодей. Но вроде бы он не с теми грабителями, а сам по себе. И что теперь с ним делать, неясно. Может, в дороге имперским дружинникам отдадут на честный суд.

Вчера в горячке Ванька сам бы его до смерти забил, а нынче противно. Больно много насмотрелся всякого.

Коровы неспешно шагали вперёд. Два или три голоса завели нудную песню на незнакомом языке – не иначе, викингскую. Песня эта удивительно подходила монотонности дороги, и Ванька задремал в седле, забыв и про стёртый зад, и про ноющий зуб.

Подступил вечер, потом ещё один: Ванька тупо сваливался с козла, что-то жевал, проваливался в сон, и во сне снова трясся на жёсткой козлиной спине. Погони не было, и её устали ждать, незаметно умер раненый викинг, и его тело тряслось на телеге рядом со связанным Чубарем. Одному Оззи известно, куда его везли.

Ванька выпал из отупляющей дрёмы только, когда серые развалины подступили к самой дороге.

Стало холодно, как в погребе, и солнце боялось заглянуть за мрачные стены в чёрных дырах. Над головой нависали гнутые прутья. Ванька из любопытства потрогал один – твёрдый, вроде железного. Представились полчища железных червей, что вгрызаются в стены, крошат камень, а когда дом рушится, разом дохнут, застывая эдакими закорюками.

Надо бы у Оззи спросить. После.

– Стой! – пронеслось над корованом.

Впереди протянулась чудная дорога: две узкие железины, а между ними гнилые доски, как будто великанскую лестницу наземь уложили. Или гать мостили, так ведь где найти такую широкую телегу, да с такими узкими колёсами, чтоб на железки взгромоздить.

А Оззи уже хлопочет:

– Колбасу надо, дуся. Колбасу ей.

Разложили на деревянных палках круг духовитой колбасы. Ванька глянул в одну сторону, теряется дорога в развалинах, в другую глянул – уходит прямо в небо. Чего ждут.

– И мертвяка давайте.

Уложили вдоль дороги и покойника.

А тут разбойники из чёрных проломов высыпали. И Оззи-то не учуял.

Были это, видать, другие разбойники – грязные, дикие, с дубьём. На всех едва ли два ножа нашлось бы, но дубиной по черепу – тоже не фунт урюка.

Тут уж не до пищалей. Ванька цеп схватил и пошёл махать, а сам орёт нипойми-что. Само орётся. И рядом тоже крик, и лязг, и кости хрустят.

– Вперёд! – это Сила кричит.

– Нельзя! – перекрывая всё, вопит Оззи. – Нельзя перед электричкой!

С той стороны дороги-лестницы спешили ещё грабители. Ванька как раз им наперерез бросился, потому и видел всё, пусть и одним глазом.

Свистнуло, загремело, и вылетел из развалин громадный призрачный змей о тыще ног, с тыщей квадратных глаз по бокам. Такой змей весь корован сожрёт и не подавится. Да ещё на три корована места останется. Мчится змей, а на хвосте огненный вихрь несёт.

Вот, значит, для кого дорога строена.

Огненной вспышкой на миг глаза замстило. Остались на дороге три тела – одни головешки. Кто из них бывший мертвяк, а кто бывший живой – не разберёшь. Оззи подскочил, палкой ткнул – в золу рассыпались. Только засмердело; в жизни бы Ваньке больше такое не нюхать.

– Пустила! Пустила!

Ну раз электричка пустила, от разбойников и подавно отобьёмся. Так и вышло.

Вечером Ванька опять к старику пристал: к чему такая электричка.

– О, дуся, это такая вещь! Вот гляди, империя-то большая? Большая. Из конца в конец вона сколько дней ехать. А ведь люди везде живут. Как, думаешь, они до Лапландии добрались или вон хоть до Уралу? А это электричка их в одном месте сожрёт, в другом выплюнет, так и целые города строились. Ну а после большого бабаха обозлилась и теперь жжёт.

Ванька даже правый глаз зажмурил, левый-то пока не открывался.

– Вот уж не дал бы себя жрать.

– Эх, дуся, кто ж их спрашивал…

Козёл трусил по дороге, изредка от избытка чувств поддавая задом. Позади было три дня передышки на большом постоялом дворе, когда корованщики спали на настоящих кроватях, ели жареное мясо, пили молодое вино, мылись и опять спали. Приходилось, конечно, по очереди пасти коров и козлов, а заодно охранять телеги, но и там было тихо.