Как дети добиваются успеха - Страница 7

В сущности, смерть Дерриона Альберта в сентябре 2009 года ничем не отличалась от любого другого случая насильственной смерти чикагских школьников в тот год. Но сама драка и убийство Альберта были случайно засняты прохожим, и той же осенью видео стало лидером просмотров на YouTube, а затем и новостей кабельного телевидения.

Местные и национальные СМИ наводнили Fenger. В течение нескольких недель улицы, окружающие школу, были заполнены грузовиками с антеннами спутникового телевидения, а перед школой проводились молитвенные шествия и массовые протесты. Генеральный судья Соединенных Штатов Эрик Холдер приехал, чтобы встретиться с учащимися.

Затем, в октябре, Fenger снова попала в новостные программы, когда на трех этажах школы одновременно вспыхнули яростные драки между представителями разных банд. На место происшествия прибыли десятки полицейских машин, пятерых учащихся арестовали, и все здание было блокировано на три часа.

После этого массового школьного побоища Дозье установила порядок, который назвала «политикой абсолютной нетерпимости к насильственному поведению и поступкам, которые могут привести к насилию». Если учащиеся подавали друг другу характерные сигналы своей банды или обменивались «братскими» рукопожатиями в коридорах, Дозье автоматически отстраняла их от занятий на десять дней. Если они завязывали драку, она вызывала полицию, и подростков арестовывали, а потом она прикладывала все усилия, чтобы навсегда исключить их из Fenger.

Когда я начал появляться в Fenger, то есть больше чем через год после смерти Альберта, в холлах школы обычно соблюдался порядок, но все же атмосфера была далека от нормальной. Коридоры постоянно патрулировали мускулистые охранники; учащимся не позволялось входить ни в одно из помещений Fenger без идентификационных карточек на шее, а когда ученику требовалось воспользоваться туалетом посреди занятий, ему приходилось носить с собой гигантский коридорный пропуск 60 см длиной и ярко-желтого цвета.

На переменах между уроками в холлах играла специальная мелодия, и учащиеся знали, что они должны добраться до следующего класса до того, как прозвучит ее последняя нота.

Но, несмотря на все строгие правила, все равно периодически происходили взрывы. Когда я впервые прибыл в Fenger на беседу с Дозье, нас дважды прерывали громкие крики в коридоре, и ей приходилось выходить из кабинета, чтобы помочь разобраться.

В середине второго года своей работы Дозье сказала мне, что она начинает ощущать следующее: главные инструменты в ее распоряжении – это вовсе не те, которые связаны с классным обучением.

После гибели ученика Холдер и Эрни Дункан запросили федеральное финансирование на 500 тысяч долларов, чтобы учредить в Fenger внеклассные программы по укрощению гнева и консультации по травме, и школа начала консультировать не только своих учащихся, но и их семьи.

Дозье охватила 25 своих наиболее проблемных учеников интенсивной программой обучения. Она искала любого рода вмешательство, которое помогло бы разобраться с тем, что казалось ей наиболее острой проблемой Fenger, – и это была вовсе не академическая неуспеваемость учащихся. Хотя и эта проблема не теряла остроты и доставляла немало хлопот.

Речь шла о совершенно ином наборе проблем, порожденных неблагополучной и часто травматичной семейной жизнью учащихся, которая создавала для них ежедневные трудности.

– Придя на эту работу, я поначалу отмахивалась от вопросов – «Из какой семьи эти дети?» и «Какое воздействие нищета оказывает на детей?» – призналась мне Дозье однажды утром. – Но с тех пор, как я начала работать в Fenger, мое мышление изменилось.

Так какое же воздействие нищета оказывает на детей? На противоположном от Дозье конце страны тем же вопросом задавалась и Надин Берк-Харрис. Но она была врачом, а не педагогом, поэтому подходила к вопросу с точки зрения психического здоровья своих пациентов.

С 2007 года Берк-Харрис была ведущим педиатром Центра детского здоровья Bayview (Bayview Child Health Center) в Бэйвью-Хантерс-Пойнт, угрюмом индустриальном районе Сан-Франциско, где царят самые обширные и пропитанные насилием городские трущобы.

Когда Берк-Харрис основала свою клинику, она была недавней выпускницей Гарвардской школы общественного здоровья. Молоденькая идеалистка, которую Калифорнийский тихоокеанский медицинский центр – хорошо финансируемая сеть частных клиник – принял на работу ради исполнения смутно определенной, но благородно звучащей миссии: выявить неравенство в области здоровья в городе Сан-Франциско и что-нибудь сделать с ним.

За признаками этого неравенства не нужно было далеко ходить, особенно в Бэйвью-Хантерс-Пойнт: уровень госпитализации по причине застойной сердечной недостаточности здесь был в пять раз выше, чем в районе Марина, расположенном в пяти милях. И до того, как открылась клиника Берк-Харрис, на более чем 10 000 местных детей приходился только один частнопрактикующий педиатр.

Берк-Харрис изучала проблему неравенства в области здоровья в Гарварде и знала, как рекомендует действовать стандартный сценарий: улучшить доступ к медицине, в особенности к первичному приему, для семей с низким доходом.

Когда клиника раскрыла свои двери, Берк-Харрис нацелилась на «низковисящий плод педиатрии» – те проблемы здоровья, где неравенство между бедными и богатыми детьми было наиболее очевидно и лучше всего изучено: лечение астмы, проблемы питания, вакцинация от дифтерии, коклюша и столбняка. И всего за несколько месяцев ей удалось существенно продвинуться вперед.

– Оказалось удивительно просто поднять уровень вакцинации прививками и снизить уровень госпитализации по астме, – рассказывала Берк-Харрис мне, когда я впервые посетил ее клинику. – И все же, – объясняла она, – у меня было ощущение, что мы на самом деле не добираемся до корней этого неравенства. Насколько я знаю, ни один ребенок в этом районе не умирал от столбняка уже очень-очень давно.

Берк-Харрис оказалась в ситуации, очень похожей на ситуацию Дозье. Она получила работу, о которой мечтала. Она обладала обширными ресурсами, она получила хорошую подготовку, она трудилась изо всех сил – и все же, казалось, что ей не удается существенно изменить к лучшему жизнь молодых людей, которым она пыталась помочь. Они по-прежнему были окружены насилием и хаосом дома и на улицах, и эта обстановка определяла как их физическое, так и эмоциональное состояние.

Многие дети, с которыми она встречалась в клинике, страдали от депрессии или тревожности, а некоторые были откровенно травмированы, и стресс их повседневной жизни выражался в широком разнообразии симптомов – от приступов паники и нарушений питания до попыток суицида. Порой Берк-Харрис ощущала себя не педиатром, оказывающим первичную помощь, а хирургом на поле боя, которому нужно поскорее подлатать своих пациентов и отправить их обратно на войну.

Берк-Харрис начала искать ответы, и эти поиски привели ее к новым и непривычным взглядам на бедность и неблагополучие – к таким, которые обычно выражаются не в журналах, посвященных внутренней политике, и не на симпозиумах по политическим наукам, но в медицинских журналах и на конференциях по неврологии.

Постепенно Берк-Харрис стала убежденной сторонницей идеи, которая поначалу показалась ей слишком радикальной: в таких районах, как Бэйвью-Хантерс-Пойнт и Роузленд, многие проблемы, которые мы чаще всего считаем социальными – то есть епархией экономистов и социологов, – в действительности лучше всего анализировать и пытаться решить на молекулярном уровне, уходящем глубоко в царство человеческой биологии.

Путь Берк-Харрис начался со статьи в медицинском журнале, которую однажды в 2008 году Уитни Кларк, штатный психолог клиники, бросила ей на стол: «Зависимость здоровья взрослых от опыта неблагополучного детства: Как золото превращается в свинец».