Как дети добиваются успеха - Страница 11

Чтобы не терять нить этих разнообразных трюков, хитростей и исключений, требуется определенная доля контроля над когнитивными импульсами, и это навык, который неврологически связан с контролем над эмоциональными импульсами – над вашей способностью удержаться и не стукнуть ребенка, который только что схватил вашу любимую машинку.

И в тесте Струпа, и в инциденте с игрушечной машинкой вы используете префронтальную кору, чтобы преодолеть свой немедленный и инстинктивный набор реакций. И как бы вы ни использовали свой самоконтроль – в области эмоциональной или когнитивной, – эта способность имеет решающее значение в том, чтобы продержаться до конца учебного дня – в подготовительной группе детского сада, в старших классах или в университете.

Уже некоторое время известно, что способность к управляющим функциям стойко коррелирует с семейным доходом, но вплоть до недавнего времени не знали, почему это так.

В 2009 году два исследователя из Корнелльского университета, Гэри Эванс и Мишель Шемберг, разработали эксперимент, который впервые дал нам ясное понимание того, как бедность влияет на управляющие функции детей.

Конкретным навыком управляющих функций, который исследовался в этом эксперименте, была оперативная память, то есть способность одновременно удерживать в голове целый ворох фактов. Оперативная память сильно отличается от долговременной – умение помнить имя своей учительницы времен первого класса здесь ни при чем; речь о том, чтобы вспомнить все, что вы предполагали купить в супермаркете.

Инструмент, который Эванс и Шемберг избрали для измерения оперативной памяти, оказался довольно неожиданным – это была детская электронная игра «Саймон».

Если ваше детство пришлось на 1970-е годы, как у меня, может быть, вы помните эту игру: она представляет собой похожий на НЛО диск размером примерно с чайное блюдце, но потолще, с четырьмя панельками, которые загораются огоньками и издают звуки. Панельки загораются в разных последовательностях, создавая определенные рисунки, и вы должны запомнить порядок возникающих звуков и вспышек.

Эванс и Шемберг использовали игру «Саймон», чтобы протестировать оперативную память 195 семнадцатилетних участников эксперимента из сельской местности штата Нью-Йорк. Все они входили в группу, которую Эванс наблюдал с самого рождения. Примерно половина детей росла в семьях, живущих за чертой бедности, а другая половина – в семьях рабочего и среднего классов.

Первым открытием Эванса и Шемберг было то, что количество времени, которое дети провели в бедности, пока росли, могло предсказать, насколько хорошо они в среднем справятся с тестом «Саймон». Иными словами, дети, которые 10 лет росли в обстановке лишений, справлялись с ним хуже, чем дети, которых нужда касалась только 5 лет. Само по себе это было не слишком удивительно; исследователи и раньше обнаруживали корреляции между бедностью и оперативной памятью.

Но потом Эванс и Шемберг сделали нечто новое: они ввели биологические измерения стресса. Когда детям, участвовавшим в исследовании, исполнялось 9 лет, и еще раз – когда им было по 13 лет, исследователи под руководством Эванса снимали определенное количество физиологических показаний с каждого ребенка, в том числе показатели кровяного давления, индекс массы тела и уровни определенных стрессовых гормонов, включая кортизол.

Эванс и Шемберг объединили эти биологические данные, чтобы создать собственное измерение аллостатической нагрузки: физические результаты перенапряжения системы, реагирующей на стресс.

Когда после этого, собрав все данные, они начали сравнивать баллы каждого ребенка по «Саймону», «историю бедности» и показатели аллостатической нагрузки, обнаружилось, что все три измерения между собою коррелируют – большее время, проведенное в бедности, означало более высокие баллы аллостатической нагрузки и меньшие баллы по «Саймону». Но потом их ждал сюрприз: когда они воспользовались статистическими методами, чтобы «вынести за скобки» воздействие аллостатической нагрузки, «эффект бедности» полностью исчез. Вовсе не сама нищета вредила управляющим функциям бедных детей. Им вредил стресс, сопровождавший бедность.

Это было, по крайней мере в потенциале, большим шагом вперед в понимании бедности.

Представьте себе двух мальчиков, которые сидят вместе и впервые в жизни играют в «Саймона». Один из них – из семьи среднего класса, а другой – из семьи с низкими доходами. Ребенок из семьи среднего класса гораздо лучше справляется с запоминанием паттернов. Нас так и подмывает сделать вывод, что причина заключается в генетике, – может быть, дети из более богатых семей обладают неким «геном Саймона». А может быть, это как-то связано с материальными преимуществами семьи среднего класса, в которой растет ребенок, – там больше книг, больше игр, больше электронных игрушек. А может быть, в его школе лучше умеют учить навыкам оперативной памяти. А может быть, дело в какой-то комбинации всех трех факторов.

Но Эванс и Шемберг обнаружили, что гораздо более значимой проблемой, с которой сталкивается мальчик из семьи с низким доходом, является повышенная аллостатическая нагрузка. И если на его место придет другой мальчик из семьи с низким доходом, но с более низким уровнем аллостатической нагрузки – если по какой бы то ни было причине его детство было менее стрессовым, несмотря на нищету семьи – он, вероятнее всего, так же хорошо справится с тестом «Саймон», как и мальчик из богатой семьи.

Почему же этот тест «Саймон» имеет такое значение? Потому что в старших классах школ, в колледже и на рабочем месте жизнь переполнена задачами, для успешного выполнения которых жизненно необходима оперативная память.

Причина, по которой исследователи, изучающие пропасть между богатыми и бедными, так носятся с управляющими функциями, заключается в том, что по этим навыкам можно не только с большой точностью предсказать степень успешности человека в жизни; они еще и легко формируются, гораздо легче, чем другие когнитивные навыки.

Префронтальная кора с гораздо большей готовностью реагирует на педагогическое вмешательство, чем другие части мозга, и остается пластичной все время отрочества и начала взрослой жизни. Следовательно, если бы мы смогли изменить обстановку, в которой растет ребенок – так чтобы это привело к лучшему действию управляющих функций, – мы могли бы чрезвычайно эффективно повысить его шансы на успешную жизнь.

Именно в раннем детстве наш мозг и тело чувствительнее всего к последствиям стресса и травмы. Но к самым серьезным и долгосрочным проблемам вред, нанесенный стрессом, приводит в подростковом возрасте.

Отчасти это неотъемлемая черта взросления. Когда вы с трудом контролируете свои импульсы в начальной школе, последствия этого сравнительно ограниченны: вас могут отослать в кабинет директора; вы можете поссориться с приятелем. Но тот род импульсивных решений, которые подростки склонны принимать в отрочестве, – садиться пьяными за руль, заниматься незащищенным сексом, бросать школу, совершать мелкие кражи, – часто имеют последствия, воздействующие на всю жизнь.

Более того, исследователи обнаружили, что в мозгу подростка имеет место совершенно уникальный случай разбалансирования, которое делает этот мозг особенно падким на скверные и импульсивные решения.

Лоуренс Стейнберг, психолог из университета Темпл, проанализировал две отдельные системы, которые развиваются в детстве и раннем отрочестве и совместно оказывают глубинное воздействие на жизни подростков.