Как день вчерашний - Страница 6

— Откуда?

Ответа не последовало.

— А что будет, если я не пойму и третьего призыва?

— Прискорбно будет душе твоей.

— Откуда ты знаешь? Почему ты так уверен?

— Не грызи зелёную смокву, Всевлаад.

Глава 15

Путь назад показался не таким тяжёлым. Наверно, потому что дорога от источника шла чуть под уклон. Мы шли молча и без привалов. Вылили воду в выдолбленную в камне ёмкость, подобную небольшой ванне, и отправились назад, к источнику.

Феодосий снова шагал впереди. Я едва поспевал за ним. Наголовник, или попросту капюшон, естественно, с головы моей слетел. Как ни странно, я попытался повторять молитву, но мысли мои прыгали, а вслед за мыслями прыгали слова молитвы, разрывая связь друг с другом.

Феодосий остановился сам, примерно в том же месте, что и в первый раз. Я так запыхался, пытаясь от него не отстать, что даже не сразу начал задавать вопросы, которые роились в моей голове, как пчёлы возле улья.

— А как узнать, что я призван? — без предисловий начал я. — Что тогда будет?

— Ты это почувствуешь. Тебе захочется освободиться от нечистоты и покаяться. Это не спутаешь ни с чем. Это блаженство человека.

— Ну ты хватил! А как же дома, дворцы, яхты, девушки? Деньги!

— «Подлинно, как призрак, преходящ человек, только напрасно волнуется; копит и не знает, для кого он то соберёт». Это из псалма тридцать восьмого.

— Что, твой Давид предвидел все мои вопросы?

— Боговдохновенный Давид ответил и на те вопросы, которые ты никогда не задашь.

— Послушай, ну что это за блаженство — покаяться! Смешное блаженство!

— Значит, ты ещё не почувствовал призвания. Значит, скорби твои усугубятся.

— А если не усугубятся?

— Тогда я буду оплакивать твою душу. Это будет означать, что Господь оставил попытки призвать тебя, что душа твоя умерла раньше, чем умерло твоё тело. Это будет означать, что Господь, как сказано, оставил тебя упорству сердца твоего ещё глубже погрязать в грехах, без надежды спасения души.

— Значит, ты считаешь, чем мне будет хуже — тем лучше?

— Так, как это понимаешь ты — да.

— Ну ты даёшь!

— Если бы я мог — я бы тебе дал. Вставай. Снова мы карабкались по камням, на холм, на вершине которого, вопреки законам природы, пробивался источник чистой, свежей воды.

Вода была набрана. Опять я пил взахлёб, брызгался, умывал лицо и руки. В этот раз Феодосий молчал и только искоса поглядывал на меня.

«Скорее бы вниз, — думал я. — Полежу хоть, ноги вытяну. Вымучить бы ещё у этого аввы поесть чего-нибудь...»

Полдороги вниз я тешил себя сладкими мыслями.

Но спутник мой, видно, накаркал. Скорби мои умножились, ёлки-палки...

Где-то в середине пути у меня схватило живот. Да как! На дикой скорости я отклонился с прямого пути, чтоб хоть как-то спрятаться за камень.

Я скрылся, более-менее, от взгляда моего спутника. Но даже скрывшись от взгляда, я не мог скрыть звуков, вырывающихся из меня.

«Господи! Да что же это за наказание!» — мысленно кричал я в пышущие зноем египетские небеса, сидя на корточках, в самой неприглядной человеческой позе, и испуская самые непристойные человеческие звуки. Я испытывал резкие боли, рвущие на части мое ненасытное чрево. Запахи...

Как только я пытался встать, рези в животе начинались снова и я опять приседал, продолжая мучиться не только болью, но и стыдом.

А потом, когда всё стихло, я увидел, что вокруг меня растут только колючки. Извините, конечно, но из песни слов не выкинешь.

Египетская зелёная смоква проявила себя ничем не лучше нашей зелёной алычи. Не скроешься от себя даже в египетской пустыне.

Я выполз из-за своего камня в определённом состоянии чувств. Феодосий ждал меня поодаль, поставив рядом оба кувшина с водой. Он не сказал мне ничего. Молча встал, поставил свой кувшин на плечо и зашагал вперёд.

Ничего другого не оставалось, как взять свой кувшин и последовать за ним.

Я даже попробовал снова начать молиться: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного».

На этот раз я продержался минуты три, пытаясь вкладывать в слова молитвы и мысли, и сердце, как мне было указано. Если бы меня спросили, зачем я пытаюсь это делать, я бы не ответил.

И ни за что не признался бы этому монаху, что пытаюсь следовать его указаниям.

Кстати, «пытаюсь» — это громко сказано.

Через три минуты усилий сердце не выдержало напряжения, мысли не выдержали сосредоточения, и я незаметно для себя стал думать о своих проблемах, привычно перескакивая с одной на другую.

Глава 16

— Можно я прилягу? — спросил я, когда мы всё-таки достигли пещеры.

— Приляг. А там, где ты живёшь, какой сейчас год?

— Две тысячи двенадцатый.

— От Рождества Христова?

— Да.

— «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив», как в псалме сто втором сказано.

— А ты это к чему?

— К тому, что столько веков терпит нас Господь. Стольким поколениям оставил возможность покаяться.

— Скажи мне, Феодосий, что случается с человеком, если он призван? Что говорит твой Антоний?

— Скажу, если спрашиваешь. Сначала Дух призывает тело очиститься «многим пощением, бдением, и молитвами, и служением». Затем Дух — водитель начинает открывать очи души, чтобы и ей подать покаяние, и тем самым она бы очистилась. Ум начинает различать между телом и душой...

— Это как?

— Знаешь ли, что грех сидит в нас с первого ещё Адамова прегрешения?

— Что-то такое слышал...

— Вот Дух Святой и «отделяет нас от плодов плоти, которые смешались с каждым членом тела нашего... и приводит все члены тела к их первоначальному состоянию, которое не имело ничего от нечистого духа. И тело приводится в подчинение уму, поучаясь у Духа. ...Ум очищает его от еды и сна — одним словом, от всех его движений, и собственной чистотой очищает он тело даже от естественного извержения семени».

— Это потому ты не хочешь есть?

— Надеюсь, потому.

— И женщина тебе не нужна?

— Я грешный человек. Кто скажет тебе, что не нуждается в пище и может спокойно молиться в гареме, — скорее всего, прельщён нечистым. Поэтому женщинам запрещён вход в пустыню.

— Я хотел бы поверить тебе! Но насчёт женщин...

— Так верь, если хотел. «...Дух научает ум, как врачевать все душевные раны... И для глаз устанавливает он правило, чтобы они видели верно и чисто и чтобы не было в них греха. Затем устанавливает он правило для ушей, чтобы они слушали в мире и больше не имели бы жажды или желания слушать о дурном или же о падениях и унижениях человеческих, но радовались бы слушанию о добром... Затем Дух учит чистоте язык, поскольку язык был поражён тяжёлым недугом; тот недуг, поразивший душу, выходил наружу в словах посредством языка, который душа употребляла как своё орудие...».

Феодосий говорил нарочито медленно. Наверно, понимал, что мой ум легко терялся в оборотах старинной речи.

Как он был прав!

— Ты хочешь сказать, что весь человек очищается Духом?

— Наконец-то ты понял, о чём я говорю. «...Дух исцеляет движения рук, которые некогда двигались беспорядочно, следуя произволу ума... После этого Дух очищает чрево, как оно ест и пьёт; ибо пока душевные желания действенны в нём, оно не знает насыщения в своём алчном желании пищи и питья, и через это бесы совершают свои нападения на душу».

— Да уж!

— «И тем, кто ищет в этом чистоты, Дух предписывает: вкушать в меру потребного для укрепления тела, но, делая это, не иметь вкуса похоти, и тем исполнить сказанное Павлом: Итак, едите ли, пьёте ли... всё делайте во славу Божию».

— Я от этого бесконечно далёк.

— Хорошо, что ты умом вникаешь в мои слова. Тебе осталось только ощутить их сердцем. А теперь мы подошли к женщинам: «Затем в отношении плотского вожделения, которое располагается ниже чрева, ум получает поучение Духа... Все эти движения укрощаются силой Духа, Который устанавливает мир во всём теле и отсекает от него все страсти. Об этом говорит апостол Павел: Умертвите земные члены ваши: блуд, страсть, нечистоту, злую похоть и прочее».