Каирская трилогия (ЛП) - Страница 332

— Что тебе сказал врач?

Камаль мрачно ответил:

— У неё паралич и воспаление лёгких. Всему придёт конец в течение трёх дней…

Закусив губу, Ясин грустно сказал:

— Нет власти и могущества, кроме как у Аллаха…

Присев, он пробормотал:

— Несчастная, всё произошло так внезапно! Она не жаловалась в последние дни на плохое состояние?

— Нет, как ты знаешь, она не привыкла жаловаться, но иногда выглядела уставшей…

— Не стоило ли тебе позвать к ней врача раньше?

— Для неё не было ничего более ненавистного, чем советоваться с врачами!

Через некоторое время к их разговору присоединился Ридван, который сказал Камалю:

— Считаю, что её следует поместить в больницу, дядя!

Грустно покачав головой, Камаль заметил:

— В этом нет нужды. Фармацевт пришлёт сюда знакомую медсестру, чтобы сделать инъекцию…

С мрачными лицами они замолчали. Тут Камаль вспомнил одну вещь, которой не стоило пренебрегать по правилам вежливости, и спросил Ясина:

— Как состояние Каримы?

— Должна родить на этой неделе. Так, во всяком случае, утверждает акушерка..

Камаль пробормотал:

— Да поможет ей Аллах…

Ясин сказал:

— Новорожденный появится на свет, пока его отец пребывает в местах заключения…

Тут раздался звонок в дверь: то был Рияд Калдас, которого Камаль встретил и проводил в свой кабинет. По дороге туда Рияд сказал:

— Я спросил о тебе в школе, и секретарь передал мне новость. Как её состояние?

— У неё паралич. Врач сказал мне, что всё закончится через три дня…

Рияд нахмурился и спросил:

— Нет ли возможности что-то сделать?

Камаль в отчаянии покачал головой:

— Видимо, даже лучше, что она без сознания и не знает, что её ждёт…

Когда они оба присели, он саркастическим тоном заметил:

— Да и знаем ли мы вообще о том, что нас самих ожидает?

Рияд улыбнулся и промолчал, и Камаль продолжил:

— Многие считают, что мудрее всего использовать смерть как предлог, чтобы задуматься о ней. Но на самом деле смерть следует рассматривать как предлог задуматься о жизни…

Рияд улыбнулся в ответ:

— Это лучше всего, по-моему. Когда кто-то умирает, давайте спросим самих себя: а что мы сделали в своей жизни?

— Ну, если говорить обо мне, то я не сделал ничего в жизни. Вот о чём я думал…

— При том, что ты, Камаль, пока на середине пути!..

«Может быть да, а может и нет. Однако человеку всегда лучше задумываться над обуревающими его мечтами. Суфизм и мистицизм же — это бегство, так же как и пассивная вера в науку — бегство. А значит, убеждения необходимы для того, чтобы трудиться. Вопрос лишь в том, как нам создать себе убеждения, которые будут достойны жизни?»

Он сказал:

— Ты считаешь, что я искренне выполнил свой долг по отношению к жизни благодаря тому, что выбрал профессию учителя и писал философские статьи?

Рияд мягко заметил:

— Ты, без сомнения, выполнил свой долг!

— Но я жил с нечистой совестью, как и любой предатель!

— Предатель?!

Камаль глубоко вздохнул:

— Дай-ка я поведаю тебе, что сказал мне мой племянник Ахмад, когда я посетил его в тюрьме в полицейском участке, прежде чем его перевели в лагерь…

— Кстати, о них нет никаких свежих известий?

— Они вместе со многими другими направлены в лагерь Ат-Тур на Синае…

Рияд улыбнулся и спросил:

— Того, кто поклоняется Аллаху и того, кто не поклоняется Ему?

— Первым делом следует поклоняться правительству, чтобы жить спокойно…

— В любом случае, интернирование, на мой взгляд, легче осуждения по приговору суда!

— Это и моё мнение. Но вот только когда закончится всё это тревожное время? Когда будет снято военное положение? Когда будет восстановлена Конституция и вернутся нормальные законы? Когда с египтянами будут обращаться как с людьми?!

Рияд принялся поиграть своим обручальным кольцом на левой руке, затем печальным тоном заметил:

— Да, когда? Ну ладно. А что сказал Ахмад, когда находился в тюрьме при полицейском участке?

— Он сказал мне, что жизнь состоит из труда, брака и всеобщей человеческой обязанности. Конечно, это не подходящий случай, чтобы обсуждать долг индивидуума перед его профессией или женой. Общечеловеческая обязанность это вечная революция, что, в свою очередь, является постоянным трудом для воплощения воли к жизни в виде продвижения к идеалу…

Рияд немного задумался и сказал:

— Да, это прекрасная идея, хотя и здесь возможны различные противоречия…

— Да, и потому Абдуль Муним — его брат и полная противоположность — согласен в этом с ним. Я понял это, несмотря на то, что его идея — это призыв к ряду убеждений, независимо от того, какая у него политическая ориентация и цель. Поэтому я объясняю свои несчастья угрызениями совести предателя. Может показаться лёгким жить в футляре собственного эгоизма, зато трудно при этом быть счастливым, если ты на самом деле человек…

Лицо Рияда, несмотря на удручённость, соответствующую случаю, просияло:

— Это предвестник серьёзной революции, которая вот-вот грянет!

Камаль предостерёг его:

— Не издевайся надо мной. Проблема моего вероубеждения по-прежнему не решена, и самое большее, чем я могу утешиться — тем, что эта битва ещё не закончена, и не закончится, даже если мне осталось жить не более трёх дней, как и моей матери…

Тут он тяжело вздохнул:

— Знаешь, что он мне сказал ещё? Он сказал: «Я верю в жизнь и в людей, и считаю себя обязанным следовать высоким идеалам, пока убеждён, что в этом и заключается правда, а отступление от этого является малодушием и бегством. Я также считаю своим долгом восстать против тех идеалов, что считаю ложными, и отступление от этого будет предательством. В этом заключается смысл вечной революции!»

Пока Рияд слушал, он кивал головой в знак согласия. Поскольку Камаль казался утомлённым и напряжённым, он предложил ему:

— Я вынужден уйти. Как ты смотришь на то, чтобы проводить меня до трамвайной остановки? Возможно, прогулка пешком расслабит твои нервы!

Они вместе встали и вышли из комнаты. У входа на первый этаж встретили Ясина — тот поверхностно был знаком с Риядом, — и Камаль позвал его вместе с ними. Но прежде Камаль попросил у них несколько минут, чтобы бросить взгляд на мать, и прошёл в её спальню, где и застал в том же бессознательном состоянии, в котором и оставил. Хадиджа сидела на постели в её ногах с красными от слёз глазами. Лицо её выражало отчаяние, не покидавшее её с того момента, как правительство прибрало к рукам её сыновей. Зануба, Аиша и Умм Ханафи сидели молча на диване. Аиша торопливо и беспокойно курила сигарету. Глаза её нервно блуждали по комнате. Он спросила их:

— Как её состояние?

Аиша громко ответила, что свидетельствовало о её взволнованном протесте:

— Она не хочет поправляться!

Камаль посмотрел на Хадиджу, и они обменялись долгим взглядом, говорившем о грустном взаимопонимании и разделяемом обоими отчаянии. Он не выдержал и покинул комнату, чтобы присоединиться к своим спутникам…

Они не спеша прошли по дороге, пересекли базар ювелиров в направлении к Гурийе, почти не перекинувшись ни словом. Когда они достигли улицы Санадикийа, неожиданно столкнулись с шейхом Мутавалли Абдуссамадом, который, покачиваясь на каждом шагу, сворачивал в сторону Гурийи, опираясь на свою палку. Он был слеп, и руки его дрожали. Обращаясь к людям вокруг, он громко спросил:

— Какая дорога ведёт в рай?

Какой-то прохожий, засмеявшись, ответил ему:

— Первый поворот направо…

Ясин сказал, обращаясь к Рияду Калдасу:

— Верите, что этому человеку уже перевалило за сто ещё лет этак десять назад?..

Рияд засмеялся:

— В любом случае, это уже не человек…

Камаль с нежностью смотрел на шейха Мутавалли: тот напомнил ему отца. Он считал его одной из достопримечательностей этого квартала, как и старую дорогу, мечеть Калауна, Красные Ворота. Он встречал многих людей, которые сочувствовали шейху, хотя старик не смирился с озорством мальчишек, которые свистели ему в лицо или ходили за ним по пятам, подражая его жестам.