Кайф - Страница 3
Стоит вспомнить, как концертировали первые рок-группы. Контингент болельщиков был не столь велик, сколько сплочен и предан, рекрутировались в него в основном студенты. В вузах же, под видом танцевальных вечеров, и проходили концерты. Зал делился по интересам - к сцене прибивались преданные, а где-то в зале все-таки выплясывали аутсайдеры прогресса. Муха, Университет, Академия, Политехнический, Бонч, Военмех- надо б там вывесить мемориальные доски.
Рок-групп наплодилось, словно кроликов, каждую субботу выступали в десятке Мест. Героические отряды болельщиков проявляли поистине партизанскую изворотливость, стараясь проникнуть на концерты, поскольку на вечера пропускали только своих учащихся, а посторонних боялись, зная, чем это может кончиться. Но все одно кончалось. Отчего-то наиболее удачно просачивались через женские туалетные комнаты. Иногда влезали по водосточным трубам. Иногда приходилось разбирать крышу и проникать через чердак. Главное, чтобы пробрался в здание хотя бы один человек. Этот человек открывал окна, выбивал черные ходы. Если здание оборонялось, и местные дружинники перехватывали хитроумных лазутчиков, шли повзводно напролом, пробивали бреши, срывая с петель парадные двери, и растекались по коридорам. Бред какой-то! Видимо, не я один сошел с ума той осенью семидесятого года...
Мы привозим На Красную улицу нашу электрическую рухлядь. Там в низеньком особнячке, дугой обнявшем двор с булыжным старинным покрытием, расположился факультет психологов. Актовый зал оказался с небольшой низкой сценой, с большими, до пыльного потолка, окнами.
Расставляли с брательниками и Мишкой усилители и акустику, пробовали микрофоны и пытались разобраться в проводах. Эти красивые рослые парни не волновались. Я им заговорил зубы, затерроризировал уверенностью, а сам же уверен не был, и теперь мне было зябко, нервничал. Жизнь еще только была впереди и это теперь легко делать выводы и теоретизировать о происхождении и социально-музыкальных составных рок-музыки и причинах ее успеха.
Громко появилась Жанна, рок-мама:
- С премьерой вас, мужики! - Голос у нее высокий и ломкий. Она на таких, как мы, насмотрелась, а на меня, тогда глянув, добавила: - Перестань, право, дурить. Теперь уже ничего не исправишь, - и довольно засмеялась.
- Н-нет. Н-надо пор-репетировать. - Я еще и заикаться стал.
- Какие к черту репетиции! Поздно! Идите в комнату и ни о чем не думайте. Будете слушать рок-маму или нет?
- Жанна! - крикнул Мишка. - Из Мухи человек двадцать придет. Не знаю, как провести.
- Да, - сказал Серега, отрываясь от гитары, а Володя пояснил: - И из Академии притащатся. Надо провести. Они все с бутылками притащатся.
- Какие бутылки! - прикрикнула Жанна. - У вас, же премьера!
- Я вам дам бутылки! - Я вспомнил о диктаторских полномочиях, перестал заикаться и дрожать.
- Шутки, шуточки, - успокоил Серега, а мне опять стало страшно.
Особенного ажиотажа устроителями вечера не ожидалось, так как Санкт-Петербург еще никому не известен. Возможно, нас именно поэтому и пригласили. Но к вечеру народ начал подтягиваться. Аргонавты играли в тот день в Военмехе, а туда было пройти труднее всего. Кто-то, видимо, знал, что на психфаке вечер, и рок-н-ролль-щики с кайфовальщиками (как-то надо называть ту публику), сняв осаду с ВоенМеха, рванули на Красную улицу. Особнячок взяли на копье, между делом, даже не причинив ущерба.
За сценой находилась небольшая артистическая, я смотрел в щелку на толпу, запрудившую зальчик. Холодели конечности, била дрожь, а моим нигилистам - хоть бы что. А Жанне - только б веселиться в центре внимания.
Я не боялся публики, привычный к публике стадионов, и вдруг разом мое безумие устремилось в Новое русло:
- Встали! Готовность - минута! Первой играем Осень!
Я стоял в гриме, разодетый в малиновые вельветовые брюки и занюханную футболку. На ногах болтались разбитые кеды. Коллеги мои были под стать, а тогда, надо заметить, на родную сцену даже самые отпетые рокеры выходили причесанные и в костюмчиках.
- Ну и ну, - сказал Серега и подкрутил рыжие усы.
- Во, правильно. Щас покайфуем, - улыбнулся Летающий сустав.
- Облажаемся, вот и покайфуем, - хмыкнул Володя.
- Пора, мужики, - засмеялась Жанна, - Я пока окно открою. Ничего, со второго этажа спрыгнете, если бить станут.
- Играем Осень, а потом блюз! И провода не рвать! - Я устремился к двери, коллеги за мной. Дернул ручку на себя, помедлил, - из зала неслись голоса и табачный дым - помедлил, сбросил кеды и выбежал на сцену босиком.
Мы врезали им и Осень, и Блюз номер 1 и Сердце камня без пауз, поскольку страшно было останавливаться, а остановившись поневоле и услышав ликование, выразившееся в свисте, топоте, битье в ладоши, бросании на сцену мелких предметов, остановившись и сфокусировав зрение, и различив их лица, насмешливо-приветливые, возбужденные, вакхические и юные, эти милые теперь мне лица моей юности, остановившись поневоле, я зло понял, что зал теперь уже наш.
Мы играли дальше под нарастающий гвалт, я метался по сцене, как пойманный зверь, размахивая грифом гитары и падая на колени, хотя никогда не метался и не падал на репетиции, и не собирался метаться и падать, но так подсказал инстинкт и не подвел, подлец, поскольку вечер рухнул триумфом и началась на другой день новая и непривычная жизнь, жизнь первой звезды городского молодежного небосвода волосатиков, властелина сердец, властелином стал на четыре Долгих года Санкт-Петербург...
Через неделю мы выступали в Академии и весь город (условный город волосатиков) пошел на штурм. Двери в Академии сверхмощные, а лабиринты коридоров запутанные и шанс устоять у администрации имелся. Но вокруг Академии стояли строительные леса, замышлялся ремонт фасада, и это решило исход дела.
Санкт-Петербургу предоставили в распоряжение спортивный зал и теперь нам обещали через профком шестьдесят рублей.
Все желающие не смогли пробиться в Академию. Главные двери уцелели, но защитникам пришлось распылить и без того ограниченные силы и гоняться за волосатиками по лесам, походившим издали, говорят, на муравейник. Администрация пыталась перекрывать двери внутри здания и это, отчасти сдерживая натиск, лишь отдаляло развязку.
Случайный имидж премьеры, вызванный страхом и инстинктом самосохранения, стал ожидаемым лицом Петербурга и было б глупо не оправдать ожиданий.
Малиновые портки оправдали себя, а босые ноги - особенно. Я добавил к костюму таджикский летний халат в красную полоску, купленный год назад в Душанбе, а на шею повесил огромный будильник.
В спортзале не предполагалось сцены и мы концертировали прямо на полу. На шведских стенках народ сидел и висел, как моряки на реях, перекладины хрустели и ломались, кто-то падал. В разноцветной полутьме зала стоял вой. Он стоял, и падал, и летал. И все это язычество и шаманство называлось вечером отдыха.
Я сидел на полу по-турецки или по-таджикски и сплетал пальцы на струнах в очередную композицию, когда вырубили электричество. Сквозь зарешеченные окна пробивался белый уличный свет. В его бликах мелькали тени. Стоял, падал, летал вой и язычники хотели кого-нибудь принести в жертву. Тогда Володя стал лидером обесточенного Петербурга и на сутки затмил славу моей Осени. Он проколотил, наверное, с час, защищаемый язычниками от поползновений администрации. Он был очень приличным барабанщиком, даже если вспоминать его манеру играть теперь. Особенно хорошо он работал на тактовом барабане и особенно удавались ему синкопы. Он играл несколько мягковато и утонченно для той агрессивной манеры, что желал освоить, но таков уж его характер, а ведь именно характер формирует стиль...
Братьев Лемеговых все же не исключили из Академии. Наше выступление даже пошло на пользу - ремонт здания уже нельзя было откладывать на неопределенное потом.
В родительской квартире на проспекте Металлистов (то ли в честь Фарнера или Гилана на радость теперешним металлистам) я оставался один и с утра телефон не умолкал, напоминая о славе и подстегивая самолюбие.