Кафедра - Страница 11

– Насчет довольна – не довольна, сказать не могу, меня в эти дела не посвящают. А так – руководит. Сказала, что научные интересы кафедры не изменятся – будем вести ту же тему – и что вы остаетесь профессором – консультантом, и ваш авторитет ничуть не пострадает.

– Да уж, не пострадает, – горестно вздохнула Зоя Павловна. – Уже пострадал.

– А вы – ничего, хорошо выглядите, – польстил Митя.

– Помирать не собираюсь, не дождутся! Ко мне тут девочки с кафедры заходили. Ольга Геннадьевна с ними записку прислала, в которой извинялась за все. Хочет отказаться от заведования.

“Во врет, сука! Черта-с два она откажется! Вон она как за кресло вцепилась, не оторвать!”– подумал Митя. – Значит, вы снова будете заведовать? Здорово! – Митя слегка переиграл, и Зоя Павловна это заметила.

– Да нет уж, ничем я больше заведовать не буду! Хватит с меня одного раза – мордой в грязь! Теперь у меня времени много – буду книжку дописывать, аспирантами руководить. Надеюсь, вы не откажетесь от своего руководителя?

– Да нет, что вы! – смутился Митя.

– Ну и хорошо. В библиотеку ходите, литературу к теме читаете? Я выпишусь, спрошу с вас за прочитанное.

Митя неопределенно кивнул. Пока что он не открыл ни одной книги. Некогда было.

– Митенька, я вас попрошу: у меня в столе лежит папка с надписью “Монография”, вы мне ее в следующий раз принесите, пожалуйста.

– Конечно, конечно, – кивнул Митя и посмотрел на соседку, та все также лежала лицом к стене и, кажется, спала. – Ну что, я, наверное, пойду. Вы не думайте ни о чем плохом, поправляйтесь побыстрей.

– А я, Митя, и не думаю. В моем положении остается надеяться только на лучшее, – Зоя Павловна протянула ему свободную от капельницы руку. Митя ее осторожно пожал. – Работайте, работайте!

Выйдя в коридор, Митя вздохнул. Выглядела Зоя Павловна после операции плохо: круги под глазами, отечность на лице. Какая-то неизбывная тоска в глазах. Даже голос изменился, стал старушечьим, дребезжащим. Уездили старушку своим Ученым Советом в один миг!

– Здравствуйте, товарищ лаборант, – услышал он за спиной.

Митя обернулся на приветствие. Задумавшись о чем-то своем, он часто не замечал людей вокруг. Настя! Бледная, уставшая, с осунувшимся лицом. На Насте был белый халат с короткими рукавами. В руке она держала точно такой же, как у него, пакет.

– Здрасьте, Настя. Вы меня извините, что я вас тогда тут бросил.

– Да что вы! Все в порядке. Меня все-таки пустили, представляете? Вышел лобастый мужик, какой-то их местный светило, да как забасит: “Что это за девка?”– а я – плакать. Плачу, что-то бормочу сквозь слезы. Он меня взял под локоть и повел куда-то. Дал успокоительное, посадил на кушетку в коридоре. Сиди здесь, говорит, мать очнется, я ей скажу, что ты рядом. Я на кушетке до утра и проспала. Это ведь очень важно, когда родной человек рядом, правда? Поэтому мама и поправляется быстро.

– Правда, – кивнул Митя растерянно. Ему было стыдно за прошлый раз. Он подумал, что Настя – наивная маленькая девчонка. Ему захотелось погладить ее по волосам, как какого-нибудь котенка. – Хотите, я вас внизу подожду?

– Хочу, – кивнула Настя. – А у вас есть время? Я долго. Буду маму кормить.

– Это ничего, мне некуда торопиться, сказал Митя.

Он вышел на крыльцо больницы, закурил. Рассеянно смотрел на прогуливающихся у корпуса больных и их родственников, думал о своем. Думал о деньгах, которые надо заработать, о том, что должен обязательно отправить Вику с Дашкой на юг. Пускай еще и тещу с собой прихватят. Прошлое лето жена просидела в пыльном городе, мучаясь от токсикоза, ничего вокруг не видя и не слыша. Нервничала, орала, придиралась по пустякам. Сейчас, после рождения Дашки она очень изменилась, стала спокойной и медлительной, как черепаха. Самое время отдохнуть, расслабиться. А он в их отсутствие пока займется Зойкиными книжками и учебниками – нельзя подвести старуху, тем более, в том положении, в каком она оказалась с этими перевыборами. Сука Игонина, а Маркуша – трус! Еще похлеще его трус – только орет много и руками машет.

Неожиданно яркое июньское небо затянула сизая туча, стал накрапывать мелкий дождь. Больные с родственниками заспешили к крыльцу. Митя поежился от нахлынувшей с дождем свежести. На крыльце появилась Настя. Она ему широко улыбнулась.

– Ну что, покормили?

– Да, все в порядке. Знаете, мама очень обрадовалась, что вы пришли. Вы ей нравитесь. Говорит, хороший мальчик, жалко, что женился рано.

– Ничего не рано! – Митя от смущения покраснел. Он кивнул на пелену дождя. – У меня зонта нет.

– У меня есть. Вот вам за машину, – Настя раскрыла сумочку, протянула Мите деньги.

Он отрицательно замотал головой.

– Не придумывайте, Настя, я все равно ничего не возьму.

– Возьмите, возьмите, так нечестно. Мы ведь договаривались, – девушка попыталась сунуть деньги ему в руку, но Митя отстранился.

Возникла неловкая пауза.

– Ну ладно, тогда я вас приглашаю в кафе. Жрать охота и вообще – у меня сегодня праздник – сдала последний экзамен по русской критике. Такая гадость! Надеюсь, ваша жена не будет ворчать, если вы задержитесь на пару часов?

– А чего ей ворчать? Она у меня все понимает, – сказал Митя, еще больше смущаясь.

– Вот и чудесно. Я знаю здесь поблизости одну уютную забегаловку, – Настя раскрыла зонт, подхватила его под руку и потащила за собой в пелену дождя.

Александр Антонович обедал в профессорском зале. Официантка принесла горячее – люля-кебаб с жареным картофелем.

– Без лука? – поинтересовался проректор.

– Конечно без, Александр Антонович, – улыбнулась официантка. – Кушайте на здоровье!

Он увидел, как в зал вошла Игонина, направилась к его столику. Александр Антонович нахмурился – сейчас ему вовсе не хотелось вникать в ее кафедральные передряги, тем более, после случившегося на Ученом совете слишком многие профессора на Ольгу Геннадьевну посматривали искоса.

– Приятного аппетита, Александр Антонович, – сказала Игонина, садясь напротив.

– Оля, ты не могла бы зайти в кабинет минут через тридцать – здесь неудобно.

– В кабинет я раз двадцать заходила. У твоей секретарши один ответ – недавно вышел. Ты что, бегаешь от меня?

– С чего ты взяла? Просто дел по горло. Как там у тебя на кафедре, поспокойней?

– Шутишь, что ли? Я даже за ее стол сесть не могу, не то что руководить – как на зверюгу смотрят. Хочу отказаться от заведования.

– Ты что, с ума сошла! В каком виде ты меня перед Калерием выставишь? Сначала просила, а теперь, при первых трудностях, в кусты? Не можешь характер проявить? Возьми всех этих преподов за шкирку, кулаком по столу ударь. Не хотят с тобой работать? Пожалуйста, скатертью дорога, хоть всей кафедре заявления подпишем. Других найдем. Кто там воду мутит?

– Не знаю, – Ольга Геннадьевна пожала плечами. – Долгышева, наверное. Она за Зоей, как за каменной стеной. Конечно, диссертацию за нее, за дуру, написала, на доцентскую ставку пристроила.

– Ну вот и поговори с ней с глазу на глаз. Предложи уволиться. Вообще, действуй тоньше, подходи индивидуально. Каждого вызови и спроси прямо: за или против. Люди в таких ситуациях, обычно, пасуют. Кто же знал, что со старухой случится такое?

– Да, это верно, сплоховала Зоя Павловна, – Игонина вздохнула.

– По-доброму, нам лучше, чтобы старуха больше не выздоравливала. Иначе кафедра может окончательно расколоться не в твою пользу. Поняла?

Ольга Геннадьевна кивнула.

– И что теперь делать?

– Ничего. Сиди на своем месте, хвост прижми. На все воля божья. А старушку следовало бы навестить. Поговори с ней ласково, без апломба. Подчеркни вклад в науку. Скажи, что зависишь от нее во всем. Ты ведь ее ученица? Раз ее мнение много значит, пусть она сама тебя на свое место посадит. Ладно, иди отсюда, дай поесть спокойно.

– Тяжело мне, Саша, – вздохнула Ольга Геннадьевна, вставая.

– А кому сейчас легко? – Александр Антонович на прощание ободряюще подмигнул Игониной и принялся за еду.