К звездам (Клуб Любителей Фантастики — « F») - Страница 56

— Мы ввели, но оно, похоже, не действует. Нам нужен доктор

— Вы его не получите. Мы не остановимся. Он все равно ничего не сможет сделать, кроме как ввести противоядие. Свяжитесь с ним сейчас же и опишите симптомы. Он посоветует вам, что делать. Но останавливаться мы не будем.

Ян выключил рацию.

— Мы не можем остановиться, — сказал он сам себе. — Неужели они не понимают? Мы просто не можем остановиться.

После наступления темноты на Дороге стало больше жизни Существа стояли, ослепленные светом фар, до тех пор, пока не исчезали под колесами. Некие создания выныривали из темноты и разбивались о ветровое стекло. Поезда шли. Не раньше заката они достигли гор и нырнули в темную пасть туннеля, как в убежище, Дорога поднималась. Покинув туннель, они оказались на высоком и пустынном плато — каменной равнине, появившееся после того, как сравняли горную вершину. По обе стороны Дороги громоздились танки, измученные водители спали. Ян замедлял ход поездов, пока последний не появился из туннеля, затем дал сигнал остановиться. Когда тормоза были включены и двигатели заглушены, ожила рация.

— Это восьмой поезд. Нам бы теперь доктора. — В голосе была холодная горечь. — У нас семь больных. И трое детей умерло.

Ян глядел на зарю и потому не видел лица Элжбеты.

Они ели, сидя вдвоем за складным столиком в жилом отсеке движителя. Дорога была прямой и ровной. Отакар в одиночестве сидел за баранкой. Они говорили тихо, он не мог их услышать. Гизо был внизу вместе с Эйно, — случайные крики и шлепанье карт указывали на то, чем они были заняты. У Яна не было аппетита, но он ел, потому что знал, что надо есть. Элжбета ела медленно, словно не понимая, что делает.

— Мне пришлось, — сказал Ян почти шепотом. Она не ответила. — Ты что, не понимаешь? Ты с той поры не сказали ни слова. Уже два дня. — Она смотрела вниз, в тарелку. — Ты сейчас же ответишь мне, или отправишься в семейную машину к остальным.

— Я не хочу с тобой разговаривать. Ты убил их.

— Я знаю, что не хочешь. Я не убивал их, они сами погибли.

— Они были всего лишь детьми.

— Глупыми детьми, потому и погибли. Почему родители за ними не следили? Где были смотрители? В ваших семьях глупость просто культивируется. Всем известно, кто живет здесь в джунглях. Мы никогда здесь не останавливаемся. Что мог сделать доктор?

— Мы не знаем.

— Мы знаем! Дети умерли бы в любом случае. А возможно, и доктор, и другие. Ты что, не понимаешь, что у меня не было выбора? Мне надо было думать об остальных.

Элжбета смотрела на сложенные ладони, пальцы ее были крепко сцеплены:

— Все это выглядит неправильно.

— Я знаю, мне нелегко было это сделать. Ты думаешь, я спал после их гибели? Это на моей совести, если тебе от этого легче. Но каково было мне, если бы я остановился, и жертв стало бы больше? Дети все равно бы умерли до прихода доктора. Остановка могла лишь усугубить положение.

— Возможно, ты прав. Я уже не уверена.

— А возможно, я ошибаюсь. Но так это или иначе, я сделал то, что сделал. Выбора не было.

Они оставили эту тему. Путешествие продолжалось — по цепи островов, по срытым горным пикам. Временами они видели по обе стороны океан, и отсюда, с этой высоты, он казался чуть ли не привлекательным. Изобилующей здесь жизни видно не было, — лишь белые барашки и рады волн. Очень скоро пятно на горизонте превратилось в длинную горную гряду. Прежде, чем они оказались на южном континенте, Ян распорядился о привале на полных восемь часов. Все передачи, тормоза, провода, колеса — все подверглось проверке, все воздушные фильтры были прочищены, хотя в этом не было особой необходимости. Впереди вновь ждали джунгли, и там тоже нельзя было останавливаться. Полоса южных джунглей не столь широка, как на севере островной цепи, но столь же ядовита.

Это был последний барьер, последнее испытание. Они прошли его не останавливаясь, за три дня, и вошли в туннель. Когда последний поезд скрылся в туннеле, они остановились на отдых, затем, спустя несколько часов, отправились дальше. Это был самый длинный из туннелей, поскольку он пронизывал всю горную гряду. Когда они вышли на солнечный свет, их окружала пустыня: песок и камни, мерцающие в свете фар. Ян справился о температуре наружного воздуха.

— Девяносто пять градусов! Мы победили! Мы прошли! Гизо, свяжись со всеми водителями. Мы остановимся на один час. Они могут открыть двери. Любой, кто пожелает, может выйти. Все же предупреди, чтобы не касались металла, он, возможно, еще не остыл.

Разрешение было встречено восторгом. Наступил праздник освобождения из плена. По всем рядам поездов распахнулись двери и начался исход. Лестницы со стуком падали на твердую поверхность Дороги, и люди, перекликаясь друг с другом, спускались по ним. Тут было жарко и неуютно, но все же вольготно после скученности и тесноты машин. Все они были здесь, мужчины, женщины и дети, все они разгуливали в свете фар и окон движителей. Некоторые дети бросились к обочине Дороги, стали копаться в песке, и Яну пришлось приказывать, чтобы восстановить дисциплину. Кроме «бугров», в пустыне мало что представляло опасность, но он не хотел рисковать. Он дал им час, и к концу этого срока большинство из них, усталые и мокрые от пота, вернулись в машины. Ночной воздух их взбодрил.

Короткая осень халвмеркского года уже почти закончилась, и дальше к югу дни становились все короче. Вскоре солнце перестало вставать, и в южном полушарии началась зима, четыре земных года сумерек. Сельскохозяйственный сезон.

Когда пустыня поплыла мимо окон машин, пассажиры забыли обо всех неудобствах и предложили даже увеличить срок дневного перехода. Вскоре им предстояло оказаться дома, а это означало конец лишениям. Ян, который вел первый движитель, первым увидел столбы. Солнце садилось за горизонт, и тени становились длиннее. До сих пор, в течение долгих дней они видели лишь неизменные песок и камень пустыни. Перемена была внезапной. Ряд столбов изгородей обозначал границы выжженных, изрытых полей. Вот появилась пригородная ферма, за ней другая. Во всех поездах сразу поднялся радостный гомон.

— Вот и хорошо, — сказал Отакар. — Вот и приехали. А то я уже начал уставать.

Ян не радовался, даже не улыбался.

— Ты еще очень устанешь, прежде чем все закончится. Нам надо выкачать кукурузу и разгрузить поезда.

— Лучше не напоминай. Тебе придется выслушать много протестов.

— Пускай. Если у этой планеты и есть будущее, то лишь потому, что урожай будет здесь, когда прибудут корабли.

— Если… — сказала Элжбета.

— Да, все время это «если». Но мы должны действовать так, как если бы это уже случилось. Потому что, если не прибудут корабли, все будет кончено. Но это начнет нас волновать позже. Нет смысла сидеть, как скелеты на пиру, остановим поезда на Центральном Пути, поставим на тормоза и поглядим, нельзя ли сегодня устроить вечеринку. А к разгрузке кукурузы мы сможем приступить и после того, как выспимся.

Вечеринка вполне соответствовала порядку вещей, протестов не последовало. Температура снаружи упала до восьмидесяти градусов, и праздник можно было устроить на свежем воздухе, чтобы никто не толкался локтями. Когда поезд окончательно остановился между рядами фундаментов, двери распахнулись. Ян смотрел, как людской ноток выплескивается в сумерки, затем медленно поднялся по скобам спустился из кабины на землю.

У него была еще работа. К тому времени, когда он вошел в заднюю часть главного хранилища силоса, из машин уже были вынесены первые стулья и расставлялись первые столики. Он шел мимо толстых стен, которые еще излучали тепло жгучего лета. На тяжелой металлической двери толстым слоем осела пыль. Дверь была заперта на два механических замка и один электрический. Он испробовал все свои ключи один за другим, затем надавил. Он запер за собой дверь и огляделся. Обстановка была знакомой.

Это помещение центрального контроля за водоснабжением было идентично тому, которое он запер в Севгороде, прежде чем отправиться в рейс. Две комнаты управления были единственными, в которых постоянно работали кондиционеры и поддерживалась определенная температура воздуха.