К строевой - годен! - Страница 55

– Э-э-э, э-э-э, – Батраков потряс за плечо водителя за десять минут до подъема.

– Чего надо, химия? – зашипели побеспокоенные местные дедушки. – Вали отсюда.

– Олег, Олег, пошли выйдем.

– Женек, чего надо? – Маленький, крепенький Витько хотел сна.

– Дело срочное.

Все произошло опять же в туалете. Все главные события происходят в армии в туалете. Это единственное место, где не очень действует устав. Зато дедовщина действует везде и всюду, а потому здесь самое место внушать не столь старослужащему и не столь крепкому сержанту Витько, что у него сегодня неожиданно, как и положено для данного заболевания, скрутило живот и он рулить может, только разве сидя на нежно-розовом унитазе.

– Женек, ты сдурел. Комиссия не уехала. Хряк меня загрызет.

– Давай ключи. Сегодня я за тебя кручусь.

– Зачем? Не дам. Иди ты на хрен со своими приблудами.

– Кто тебе, мальчик, машину вылизывает?

Олег в двигателях понимал не больше обычного автолюбителя. А комбат любил слышать размеренный рев движка. Ему частенько казалось, будто машина много жрет, или слишком медленно трогается с места, или коробка передач не втыкается как положено, или просто не тянет, потому как они не могут на трассе обойти какую-то там «Ауди».

Приходилось идти к деду Жене, первыми игрушками которого в детстве были, по его собственному признанию, прожженные поршневые кольца от «ГАЗ-53».

– Я не могу, – Олег не надеялся отвязаться от Батракова, но просто так сдаться он не мог.

– Давай, – сержант взял водителя за грудки и припер к стене, украшенной голубой плиточкой с розовыми узорчиками.

– Зачем?

Батраков сам залез в карман штанов к водителю. Достал ключи на зеленом шнурке, другой конец которого для страховки был привязан к ременной петле на штанах. Ухватившись за связку, он подтянул оппонента к умывальнику, где уже до официального подъема умывался один из солдат. Бесцеремонно взяв лежащую на раковине бритву, он отсек ключи от шнурка.

– Ну, – потянул умывающийся, но быстро успокоился, когда ему вернули его имущество.

– Иди болей, – Батраков, довольный, помотал ключами в воздухе. – И не вздумай сказать кому-нибудь, что ты здоров.

Утро выдалось теплым. На ладонях еще остались ощущения штатной проверки жинкиных прелестей. Все в порядке, все на месте. Стойлохряков посмотрел на вставшее солнце. Хорошо дом стоит, утром свет в окна. Вставать легко.

Подойдя к служебной машине, комбат нахмурился.

– Где Витько? – ездить с другим водителем он не любил.

– Живот у него разболелся, товарищ подполковник, – Батраков честно и преданно смотрел на комбата. – Новый туалет интенсивно обкатывает.

– Давай в штаб.

С утра пораньше Евздрихин вышел из дому с миской каши в руках и свистнул пса. Собака не прибежала на зов, чего никогда не случалось. Спустившись к будке, прапорщик огляделся и увидел овчарку, дрыхнувшую рядом с колесами машины. Только лишь когда он снова свистнул над самым ухом, пес проснулся, виновато посмотрел на хозяина и завилял хвостом.

– Старый, старый стал, – Евздрихин трепал лохматый загривок. – Иди ешь, – он понес миску к месту кормежки. «Немец» лениво потянулся, оттягивая задние лапы и немного прогибая спину, зевнул и пошел трапезничать.

Но до того как коснуться каши, пес выслушал ненормированную прозу в исполнении хозяина. Человек распекал сам себя за распиз...ство, нажимая на какие-то кнопки в машине.

Лейтенанта растолкал Резинкин, после того как притопал с завтрака.

– Товарищ лейтенант, вы просили разбудить.

Не успел Мудрецкий свесить с койки белы ноженьки в черных вонючих носочках, как дневальный на тумбочке гаркнул: «Смирно!» По тяжеленным шагам Юра безошибочно определил поступь комбата. Сюда идет. Завязать шнурки на берцах он не успел. Так вскочил.

– Мудрецкий! – Толстопузый здоровый командир батальона загородил собой белый свет, нависнув над лейтенантом, спешно примастрячившим очки на носу. Даже дышать тяжко стало. Взводный почувствовал боль в коленках от того, как он, сам того не желая, вытягивается в струнку.

– Я, – пискнул Юра.

– Чего бледный такой, мастурбировал всю ночь? – В казарме никого не было. Будивший Резинкин, понятное дело, резко исчез, а тет-а-тет Стойлохряков позволял себе достаточно. Но и зрителей любил, концерт мог дать перед строем, с народом задора больше и фантазия на языке вертится.

Измотанный службой лейтенант молчал.

– Пойдем, вместе полюбуемся на евротолчок.

Вошли. Встали посредине.

– И где ж ты, дорогой товарищ, взял материал?

Юра сморгнул, сглотнул и поджал губы. Надо что-то отвечать или не надо?

– Я выполнял приказ.

– Чей, чей приказ?!

Солдатики, почуяв настроение комбата, мигом шуганулись прочь, кто недописавши, кто недокакавши.

– Ваш.

– Хамишь?! Что-то я не помню, чтобы я приказывал моим личным кафелем и выписанными из города унитазами для офицеров оформлять ротное отхожее место!

Мудрецкий молчал.

В туалет, хватая ртом воздух, вбежал ефрейтор Петрушевский.

– Товарищ подполковник, майор Холодец велел передать, что генерал встал и завтракает.

Стойлохряков взглянул на часы.

– Оклемался с опережением графика, ох уж мне эти десантные войска, пидрилы крылатые, мать их, – вобрав в себя побольше воздуха через нос, так, чтоб прошибло, он хотел было сплюнуть под ноги, но сдержался и дошел до унитаза. – Не трясись, Мудрецкий, все путем. Только люстру сними и со всеми висюльками в штаб ее, ко мне в кабинет. Смотри, чтоб ни одну детальку не просрали.

На выходе из казармы подполковника поджидал Батраков.

– Товарищ подполковник, два баллона спустили.

– Что?! Нормально ж доехали?

– Где-то стекло поймали. Запаски нет.

– Евздрихина сюда, чтоб через десять минут он стоял у штаба под парами. Не хватало мне в такой день обосраться.

Генерала Веретенко вместе с сопровождающими разместили прямо в штабе. Две комнаты, зная о приезде комиссии, загодя облизали. В поселке размещать гостей, век бы их не видеть, просто негде.

Постучав и услышав «да», подполковник вошел к генералу ВДВ, изобразив на лице бодрость.

– Заходи, Петр Валерьевич, – пригласил инспектор. – Встречаешь хорошо, – на столе перед гостем стояла огромная порция яичницы с салом, с которой он еще не разобрался, и стопка водки, наполненная до краев. – Садись, выпьем.

Подполковник был готов пить с ним сутки напролет, лишь бы только они никуда из штаба не выходили.

Не вышло.

Евздрихин прилетел через девять пятьдесят девять после звонка по полевому телефону. Вот не у каждого ротного телефон стоит, а у него, у прапорщика, есть. А все потому, что он, Евздрихин, может в нужную минуту понадобиться. Приятно.

Только не сегодня. Усатый человечек нарезал круги вокруг своей машины, двигатель которой продолжал работать, пожирая ценный, украденный, а от этого его ценность еще больше, бензин. Когда он в последний раз покупал горючку? А насрать, вспоминать некогда. Тут такое!

Как мог он не выключить фары? Вчера ведь даже ни капли, бля, ни единой. Аккумулятор недавно заряжал. Какое горе! Надо же, как все плохо, это надо же!!! Если машина по дороге заглохнет, придется заводить кривым стартером. Позориться перед начальством. Колеса переставить с его на комбатовскую они не успевают. В любой момент может выйти генерал. Еще Мудрецкий с толку сбивает, крутится здесь, зудит над ухом:

– «Мерс» по дороге в парк не пройдет, на брюхо сядет. И «Волгам» там делать нечего. Придется вам, Петр Петрович, всех везти на своем «УАЗе».

Евздрихин вставлял в рот цигарки одну за другой, продолжая натаптывать вокруг авто.

– Юр, ну как же я свет-то не выключил? Я ж старый воин. Готовился. Э! А ну давай аккумулятор со служебной, – прапорщик осекся.

– А? – притворился не въехавшим в ситуацию лейтенант.

– Нет, ничего. Дурная мысль.

«Ну да, ну да, придется капот открывать. А номерок-то двигателя я помню. Наизусть выучил. Теперь он мне снится вперемешку с девичьими упругими титьками».