К дальним берегам - Страница 12

– Да, сэр, – произнес Хокинс, почти не разжимая губ, и посмотрел на Генри, который с помощью Элизабет пытался встать.

В глазах казначея Элизабет увидела настоящую ненависть, причем ей показалось, что ненавидел он не только мальчика, но и ее. Она вся съежилась. «Почему?» – спрашивала Элизабет себя. Неужели потому, что сейчас одержала над ним победу? Нет, глубоко в душе она чувствовала, что дело совсем не в том. Элизабет оказалась свидетелем его унижения, и этого он ей не простит. Хокинс был очень тщеславным человеком и не любил получать выговоров, особенно когда при этом присутствовала женщина. Она подозревала, что он никогда не простит ни ее, ни капитана, ни мальчика за свое сегодняшнее унижение; обязательно захочет отомстить, возможно, не капитану Милзу, но уж, во всяком случае, ей, или Генри, или им обоим. Теперь они станут объектами его мести. Более чем когда-либо она поняла, что этого человека следует избегать.

– Можете идти, – кивнул в его сторону капитан Милз. Хокинс отсалютовал, бросив напоследок уничтожающий взгляд на Элизабет, и удалился. Капитан тем временем обратил внимание на Генри, который с трудом пытался подняться на ноги.

– С тобой все в порядке, мальчик?

– Да, сэр, – его голос звучал слабо, и Элизабет заметила, что он пытается скрыть слезы.

– Капитан, – произнесла она быстро, – разрешите Генри, прежде чем он снова примется за выполнение своих обязанностей, отдохнуть немного в моей каюте. Он ведь скоро должен принести мне еду и, если можно, пусть захватит с собой собственный обед. Может быть, сегодня ему будет позволено поесть у меня? – она умоляюще посмотрела на капитана. Тот утвердительно кивнул.

– Хорошо, мисс. В таком состоянии от него все равно мало пользы. – Он ласково улыбнулся Генри. – Эй, парень, приходи в себя. Мисс Трент присмотрит за тобой, а потом можешь снова приступить к работе. – Потом повернулся к Элизабет. – Всего хорошего, мисс. И не забудьте, пожалуйста, вашу дополнительную порцию лимонного сока!

Он поклонился и пошел от нее прочь, попутно отдавая приказания матросам, которые, разинув рот, глазели на то, что происходит на палубе. Услышав приказания, они вдруг почувствовали прилив активности и бросились их выполнять, совершенно не желая оказаться на месте злополучного казначея.

Элизабет между тем привела Генри в свою каюту, бережно усадила на кровать, смочила платок в холодной воде и начала поочередно прикладывать его к многочисленным синякам. Лицо мальчика распухло и, как ей казалось, сильно болело.

– Все будет хорошо, – приговаривала она, чтобы ободрить Генри, потому что слезы все еще продолжали течь по его бледным щекам. – Этот человек больше никогда не посмеет тронуть тебя даже пальцем!

– Я… я боюсь, – пролепетал он, безуспешно пытаясь побороть слезы. – Теперь он обязательно сделает что-нибудь страшное!

– Ты слышал, что сказал капитан? – напомнила ему Элизабет. – Поверь мне, он теперь даже пальцем тебя не тронет!

В его больших детских глазах промелькнуло удивление.

– Неужели вы действительно так думаете, мисс?

Она улыбнулась.

– Я в этом совершенно уверена. И знай, если он снова попытается причинить тебе какой-нибудь вред или просто начнет угрожать, ты должен сразу же мне сказать. Капитан Милз не потерпит на своем корабле такое поведение, и нет никаких причин бояться сказать ему обо всем. Уж он-то знает, как поступить в таком случае. – Она взяла мальчика за подбородок и заглянула ему в глаза. – Ты обещаешь в случае чего сразу же рассказать мне?

Генри кивнул, и хотя слезы все еще текли, счастливая улыбка тронула уголки его губ.

– Благодарю вас, мисс, – выдохнул он и, закинув руки, обнял ее за шею. Она тоже слегка сжала его в своих объятиях. Так они просидели некоторое время.

– Ну а теперь, если ты чувствуешь себя лучше, – сказала Элизабет, разжимая объятия, – может быть, принесешь мне мой обед? А заодно и свой. Сегодня мы с тобой устроим маленький праздник!

Генри быстро вскочил на ноги и, не дожидаясь дальнейших указаний, бегом бросился по коридору. Через минуту его торопливые шаги уже раздавались по палубе.

Элизабет поднялась и начала медленно вышагивать по каюте. Перед ее мысленным взором все еще стояло лицо Хокинса, ужасное, перекошенное от гнева. Она никак не могла отогнать от себя этот образ и с беспокойством думала о том, что он обязательно попытается отомстить. Но как и когда?

Во всей этой истории хорошим было только то, что после инцидента на палубе Хокинс перестанет так грубо обращаться с ребенком. И она снова принялась размышлять о судьбе маленького мальчика, совершенно лишенного каких-либо радостей детства. Как все это несправедливо! Она с горечью подумала, что такой же была судьба бесчисленного количества других английских детей, которые имели несчастье родиться в нищете.

Праздный досуг и роскошь, привычные ей с детства, были уделом аристократии. Другие же дети совершенно не знали каких-либо удовольствий, не могли себе позволить, например, покататься на пони или отправиться на воскресный пикник. А что в дальнейшем ждет Генри? Она прекрасно понимала, что и дальше у него будет только тяжелая работа. Безродный корабельный юнга никак не мог рассчитывать на то, что сможет высоко подняться по служебной лестнице. В лучшем случае после многих лет ученичества и прислужничества он станет матросом, и никем больше. Его место в мире было предопределено заранее, в момент рождения, и у него не было никаких шансов, чтобы изменить свое положение.

«Как стыдно, – вдруг подумала Элизабет, – что ребенок, такой милый и смышленый, осужден на столь жалкое существование». Внезапно девушку поразила мысль: никогда раньше несправедливость английского общества не волновала ее. Ни разу за все счастливые годы жизни она не задавала себе вопросов, что это за система, которая позволяет ей жить в роскоши, в то время как другие бедствуют в нищете. Если бы не это путешествие, Элизабет никогда бы не стала общаться с представителями низших классов. Ведь она привыкла вращаться в замкнутом кругу избранных, тех, которые составляли в Англии сословие пресыщенных, наделенных властью и богатством людей. Элизабет невесело улыбнулась, представляя себе, как бы отнеслись к подобным рассуждениям эти самые леди и джентльмены, если бы случайно подслушали ее мысли.

Шторм начался с новой силой около полуночи, безумствовал до рассвета, а затем перешел в бесконечный, беспросветный ливень, продолжавшийся большую часть следующего дня. Элизабет не выходила из своей каюты. За ужином Генри сказал ей, что дождь наконец перестал, и она решила перед сном ненадолго выйти на палубу.

Ветер стих, и погода стояла удивительно спокойная. На небе не было видно ни звезд, ни луны, а шум моря доносился до нее, как будто где-то там, внизу шевелились тысячи темных невидимых существ. Элизабет поежилась. Несмотря ни на что, туман был даже гуще, чем прежде, он нависал над морем, как тяжелое, непроницаемое одеяло, поглощая все звуки и цвета.

Облокотившись на поручни, Элизабет с жадностью пыталась представить, что сейчас происходит в Лондоне. Без сомнения, в доме Алмаков проходит ассамблея, в театре уже началось представление, где-то наверняка назначен на сегодня вечер виста. Лондонская жизнь теперь была от нее так далека, что вспоминалось о ней, как о далеком прошлом, хотя… Боже мой… неужели? Прошло всего десять коротких дней? Что-то похожее на сожаление вкралось в ее сердце, но она без промедления запретила себе думать о доме. Что хорошего может быть в воспоминаниях о прошлом? Какая от этого польза? Она сделала свой выбор, и нельзя давать ни малейшей лазейки для бесполезных сожалений, следует думать только о будущем. После того как дядя Чарльз поправится, она вернется в Англию и снова начнет жить прежней веселой и счастливой жизнью, забудет ужасное путешествие со всеми его неудобствами и лишениями, как будто ничего не было!

Элизабет плотнее запахнула плащ и отошла от перил, направляясь обратно в свою каюту. На лестнице было темно и сыро, она с трудом нащупывала скользкие деревянные ступени. Коридор был пуст и непривычно темен. Интересно, почему это не горят свечи? Она ощупью пробиралась в темноте, держась рукой за шершавую деревянную стену, направляясь к первой двери налево – к ее двери. Элизабет не покидало чувство смутной, непонятной тревоги. Она никак не могла найти ключ, хотя сама же его положила в карман своего голубого муслинового платья. Наконец нашла ключ и попыталась нащупать замочную скважину, чтобы открыть дверь. Темнота была непроглядная, ей стало душно, но внезапно холодок ужаса пробежал по ее спине. В следующую секунду она уже поняла почему, ибо в ноздри ударил едкий запах жареной рыбы и подгоревшего масла. Не успела она закричать, как волосатая рука грубо зажала ей рот и голос Хокинса, отвратительный свистящий шепот, язвительно раздался у нее над ухом.