Изюм из булки. Том 2 - Страница 9

Газета «Московские новости» затеяла рекламную компанию на цитатах из классики, но уже через пару дней московское правительство без лишних слов принялось демонтировать все щиты и перетяжки…

Правительство можно понять.

Это ж катастрофа! – среди бела дня, посреди Москвы, огромными буквами, поперек улиц: «Честность неотделима от свободы, как коррупция от деспотизма», «Россия – страна фасадов», «Услужливый дурак опаснее врага»…

А то вообще убийственное: «Русская история до Петра Великого – одна панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело»… Ужас!

Анатоль Франс, граф де Кюстин, дедушка Крылов, Федор Тютчев – ну все против Путина, все!

Шапка на воровской голове горела регулярно, и дедушка Крылов не вылезал из оппозиционеров.

В конце нулевых на юбилейном вечере телеканала «Культура» Михаил Козаков прочел басню «Пестрые овцы» – про Льва, который, будучи связан проблемами имиджа, не решался лично задрать отвратительных ему овец, но – «приказал овец волкам пасти»…

Хохот аудитории сдетонировал в руководящих мозгах, и басню вырезали из трансляции. Так аллюзия стала явкой с повинной.

До «Речного» меня вез милейший узбек на «жигуле».

В Москве он, по его словам, жил уже год. Первые полгода было плохо, потому что не было машины. Теперь машина есть – и теперь хорошо.

– Ты кто по профессии? – спросил он спустя какое-то время.

– Журналист.

– Журнали-ист… – с уважением протянул узбек. – А знаешь, что сын Лужкова отравился арбузом?

Я не знал.

– Какой же ты журналист… – Он подозрительно покосился на меня и предположил: – Ты не русский вроде.

Я подтвердил его подозрения.

– А кто? – поинтересовался он.

– Еврей, – признался я.

– Лев Толстой был еврей, – сообщил узбек. Кажется, он пытался меня успокоить.

Насчет Толстого я поверил не сразу, но узбек отмел все сомнения: еврей-еврей! И поскольку я уже второй раз оказался не в курсе, посоветовал:

– Тебе книги надо читать.

С минуту после этого мы ехали, думая каждый о своем.

Я думал о том, что надо, действительно, подтянуть образовательный уровень, а то тут, в борьбе с режимом, важные новости пропускаю. Узбек же, оттолкнувшись от Льва Толстого, вынырнул мыслями в самом неожиданном месте.

– Книгу хочу написать, – сказал он. – Книгу где издают? На Поварской Дом писателей есть – там?

– Не там.

– А где?

– В издательстве.

– А где издательство?

– А вот, например…

Мы как раз проезжали мимо одного издательства, где со мной однажды обошлись не слишком хорошо. Но отомстить издательству не удалось.

– К Путину пойду, – сообщил мне узбек о будущем книгопечатания в России.

– Зачем?

– Путин должен дать добро!

Узбек был мало похож на носителя государственных тайн, но я все-таки уточнил:

– А о чем книжка?

– О моей жизни, – просто ответил узбек. – Шесть-семь книг будет.

Владимир Владимирович! На днях к вам зайдет узбек с рукописью. Ждите.

Дело было в 2004 году.

Виктор Петрович, левачивший на своем «мерседесе» восьмидесятых годов сборки, узнал меня по голосу, на светофоре разглядел – и завел разговор о политике. Через некоторое время он вслух рассуждал о неисповедимых путях собственного волеизъявления.

Сначала, сказал он, я думал вообще на выборы не ходить. Ну их всех. А потом че-то посмотрел, посмотрел – и решил пойти.

– И за кого проголосовали? – бестактно поинтересовался я.

Виктор Петрович пожал плечами:

– За Путина. За кого ж еще?

Я не стал помогать с ответом, и Виктор Петрович самостоятельно провел анализ претендентов на второе место. Анализ начался у «Тургеневской», а к Сретенке уже закончился, причем ехали мы быстро.

– Ага, – сказал я. – А Путин?..

Ответ на этот вопрос тоже был готов.

– Во-первых, не пьет, – уверенно сообщил Виктор Петрович. – Во-вторых: я помню, включаю телевизор, а он по-немецки говорит. Значит, голова-то на плечах.

Возразить было нечего.

– Вот только я не понимаю, – продолжил Виктор Петрович, – чего он вообще хочет?

– То есть? – не понял я.

– Ну чего хочет? Вообще.

– Вы у меня спрашиваете? – уточнил я.

– Ну.

– А почему у меня?

– Ну вы же там, наверное, знаете…

(Леонид Якубович рассказывал: однажды ему пришло письмо от телезрителя – с просьбой передать Жану-Клоду Ван Дамму. Телезритель, должно быть, полагал, что все, кто появляется в телевизоре, там же внутри и живут – и между собой дружат. По этой логике я и должен был знать, чего хочет Путин…)

– Виктор Петрович, – сказал я, – он ведь уже четыре года тут президентом. Теперь вы мне его еще на четыре года выбрали. И у меня же спрашиваете, чего он хочет.

Подумав немного, Виктор Петрович сказал:

– Ну.

– Я не знаю, – почти не соврал я.

Вскоре, расплатившись с учетом инфляции и бережно попрощавшись с положительным Виктором Петровичем, я навсегда покинул «мерседес» восьмидесятых годов сборки.

Некоторое еще время я думал о самом Викторе Петровиче (год сборки его головы оцениваю как начало пятидесятых). Потом мои мысли перескочили на Путина. И ведь правда: не пьет и по-немецки говорит, как тот чуковский Крокодил Крокодилович… И ведь чего-то, наверное, хочет…

Ну ладно, подумал я тогда; у нас есть еще минимум четыре года. Может, расколется?

Афиша аттракциона, обнаруженная мною в Нижнем Новгороде через несколько дней после избрания Путина на второй срок, гласила: «Камера пыток продлена по просьбе публики».

Прошло еще несколько лет.

…Лужайка у пруда в парке Сокольники – утреннее место встречи «собачников».

Сходу получаю просьбу о политпросвете:

– Что будет-то в двенадцатом году? Вы же знаете.

– Понятия не имею, – говорю. – А вы как думаете?

Тяжелое раздумье на мужском лице, просится резец Родена…

Наконец:

– У него же дочери…

Я не уловил ход мысли:

– Ну. Дочери. И что?

– Они же наследовать ему не могут!

Двоечник ты, дядя (привет тебе от Елизаветы Петровны), – но каково направление мысли!

Начало третьего тысячелетия, парк Сокольники… Где-то тут охотился царь Иван Васильевич, тоже имевший проблемы с престолонаследием…

А вы говорите: Сколково.

На избирательном участке напротив моего дома с утра трудилась группа ряженых «а ля рюс» с баяном: этот унылый Москонцерт заманивал прохожих на исполнение гражданского долга.

Когда мимо шел я, мне от имени Российской Федерации спели песню «Виновата ли я, что люблю?».

Еле сдержался, чтобы не ответить.

Я шел восвояси, а мне в спину неслось: «…виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песню ему?».

Виновата, матушка, виновата! Соображать надо, кому отдавать свой дрожащий голос.

Приятелю позвонили и предложили заработок: взять открепительный талон – и в день выборов, в хорошей компании пофигистов, прокатиться на автобусе до Твери. И там, в Твери, за девятьсот рублей на рыло, пару-тройку раз проголосовать за «Единую Россию».

Приятель сам ехать побрезговал – решил подкормить одного своего знакомого старичка. Старичок сначала страшно возбудился, но потом оказалось, что он ослышался: решил, что за поездку ему заплатят не девять сотен, а девять тысяч…

Разобравшись со сметой, дедушка сказал печально и патриотично:

– За девятьсот рублей я Родину продавать отказываюсь!

Весной 2010 года я увидел удивительную рекламу отечественной водки. На щите было написано: «Десять лет выдержки».