Извек - Страница 105

Сотник потерял счёт времени. Каждый день казался седьмицей, вся прожитая жизнь — кратким мгновением. По вечерам едва расседлав коня, тяжело опускался на землю, допоздна смотрел на звёзды, засыпал уже под утро, ненадолго. Во сне улыбался, снова разговаривал с Лелькой, видел счастливыми Рагдая и Ясну, но рассветы топили все видения в волнах серой реальности. Попив из родника или ручья, трогался в путь. В полдень третьего или четвёртого дня обвёл равнину рассеянным взглядом. Ехал правильно но впервые дорога в Киев не радовала. Конь, не привыкший к долгому молчанию, тщетно ворочал ушами, пока наконец не услышал хозяйский голос:

— Что-то наша жизнь корчит нам кислые гримасы. И каждый день всё горше и горше.

Ворон согласно дёрнул головой. Чувствовал, как хозяина гложет чёрная тоска. Опахала ушей разошлись в стороны и поникли как завядшие васильки. В последнее время, под тяжестью кручины, хозяин стал другим. Разговаривал всё реже, а когда говорил, голос звучал глухо, бесцветно. Чуялось, что причиной всему не разговор ночью на лесном капище и даже не встреча с Мокшей, после которой пришлось так долго мотаться под открытым небом. Главная ожога Извеку случилась после встречи со странной девчонкой, от которой пахло рекой и туманом. Ворон помнил, как сам потянулся к речной незнакомке. Большинство киевских матрон пахли иначе, всё больше душными заморскими притираниями, от коих едва не сшибает с копыт, и забивает ноздри сладкими пряными смрадами. Конь громко втянул пропитанный степью воздух, ощутил как рука Сотника похлопала по шее. Тихий голос ласково произнёс.

— Не вздыхай, ушастый. Жизнь долгая, авось и до лучших времён доживём…

Чёрные лопухи резанули по ветру, застыли, улавливая неслышимый звук. Извек вяло оглянулся, почти сразу заметил на вершине холма двух всадников. С такого расстояния, на фоне неба не различались ни одежда, ни лица. Но посадка в седле и сложение коней выдавали кочевников. Оба усердно махали руками пока рядом не появился ещё один, судя по осанке, главный. Все трое замерли, глядя в сторону одинокого путника.

— Подраться что ли, — вслух подумал Сотник. — Может полегчает.

Ворон продолжал плестись, поглядывая на степняков и, вроде бы был не против. Извек уже собрался натянуть повод, когда вокруг троицы, подобно чёрной траве, начали вырастать фигуры воинов. Купол холма заполнился десятками всадников. Все, в ожидании приказа, смотрели на предводителя.

Взгляд Сотника скользнул по колчанам. Один был пуст, во втором топорщился десяток стрел. Степняков же перевалило за сотню и они продолжали прибывать.

— Нет, травоед, — протянул Извек. — Нынче забава отменяется. Не люблю засады и охоты. А тут, чую, ежели не первое, то второе уж точно учинят. Надо бы утекать отсюда, пока ветер без сучков… и без дрючков*.

Вместо ответа Ворон взбил копытами пыль и стремглав понёсся над островками ковыля. Фигурки на холме недолго оставались на месте и, когда дружинник оглянулся, чёрная стая уже стекала по склону. Сотник досадовал, что дал волю кручине и пропитавшая душу тоска приглушила прочие чувства. Притупилось и ощущение опасности, которое делало зрение острым, а движения быстрыми. Отголосок страха лишь лениво перевернулся с боку на бок и вновь безразлично затих. Впервые угроза быть убитым, принималась с безразличием, и это безразличие испугало по настоящему. Прав был Синий Волк: — воин в тоске опасен… для себя.

Нет, так не пойдёт, подумал Сотник. Не для того Селидор так долго маялся с оболтусом Вешкой, чтобы тот, из-за душевной маеты, сгинул до срока. Да и друзья не поймут, сложи он голову бездумно, не попытавшись вывернуться из клещёй Несречи. Извек снова глянул за спину. Степняки уже скатились с холма и пылили по равнине плотным табуном. Надеясь на выносливость своих лошадок, скакали ровно, уверенные, что конь киевского ратника запалится первым. Ворон не торопился их разочаровывать, держал размеренный галоп, готовый в любой момент наддать вдвое. Он, в отличие от хозяина, не прекращал кормиться и теперь ломил резво, с удовольствием, полный свежей нерастраченной силы.

Сердце дружинника наконец проснулось и погнало кровь мощней, быстро учащая удары. В голове прояснилось, мысли забегали с прежней прытью. Внезапно, яркой искрой, сверкнуло воспоминание о ведьмином угощении. Извек судорожно стал припоминать, осталось ли хоть одно из яблок. Прикинув, сколько сжевал сам и сколько отдал Ворону, решил, что одно-два должно остаться. Прогнувшись назад, потянулся к седельной суме. Не сразу справившись с застёжкой, скользнул рукой внутрь. Поминая Ящера, зашарил рукой в неразберихе барахла. Попадалось то огниво со скребницей, то плошка, то мешочек с запасными тетивами. Наконец, под лошадиным гребнем и мотком верёвки нащупал два сморщенных комочка.

— Яга! — воскликнул Сотник, дивясь, что плоды, за всё время пути, не размялись и не сгнили. Коли целы, то и свойств утратить не должны.

Осторожно вытянув усохшие яблоки, сунул за голенище и продвинул поглубже, чтобы не вывалились. Теперь, когда есть хоть какое-то подспорье в бою, осталось лишь найти удобное место… если, конечно, не удастся ускрестись. К досаде, голая степь не особо заботилась о беглеце и, лишь дразнила краешком леса, показавшимся по правую руку, на самой границе огляди*. Постепенно забирая в ту сторону, Сотник ещё раз обернулся. Преследователи раскусили его замысел и разделились надвое. Около трети всадников припустили напрямую к далёкому лесу. Остальная масса непоколебимо следовала за ним. Расчёт прост: один отряд отрежет от леса, второй — измотает и настигнет по прямой.

Извек оскалился, знал, что Ворон, даже по дуге, сможет обойти первых и изрядно измотать вторых, а там… как накатит. Присмотревшись к отделившимся, насчитал около сотни. Что за роковое число, мелькнуло в голове, не могли двумя десятками обойтись? Хотя, чё нам сотня! Мы и не такие дела заваливали! Он хмыкнул, ощущая за голенищем плотные кругляки яблочных сухарей.