Изольда Извицкая. Родовое проклятие - Страница 15

«Мы с Изольдой были самыми близкими подругами в институте… У нас был замечательный, уникальный, неповторимый курс. Ну, во-первых, Надя Румянцева. Она была москвичкой, и поэтому держалась от нас несколько отстраненно. Прекрасно работала на курсе, была очень компанейской, обожала похохотать, посмеяться. И вдруг исчезала. И никакой связи у нас с ней не было. Надя и потом всегда жила собственной жизнью, никогда не поддерживала отношений с нашими ребятами, позже не приходила и на похороны…

Еще у нас была Рита Криницына. До меня Изольда дружила с ней. Это было еще на первом курсе, до моего прихода в институт. Потом Рита уехала на Украину с мужем, сценаристом Оноприенко. Так она стала киевлянкой. Знаю, что они хотели там даже организовать свой театр. Несколько раз Рита приезжала в Москву, ее дочь вышла замуж за Сашу Сурина. Однажды я приезжала в Киев сниматься в картине по сценарию ее мужа «Гори, моя звезда». А вот недавно узнала, что Рита умерла. До сих пор просто в голове не укладывается, что нашей Риточки больше нет.

В институт я поступила в 1949 году, в мастерскую Василия Васильевича Ванина, блистательного киноактера и театрального деятеля, художественного руководителя Пушкинского (бывшего Таировского театра). На следующий год курс набирали Ольга Ивановна Пыжова и Борис Владимирович Бибиков – замечательные педагоги, воспитавшие целую плеяду известных актеров, начиная с Нонны Мордюковой и Славы Тихонова, которых все почему-то приписывают Сергею Аполлинариевичу Герасимову.

Бибиков и Пыжова выучили немало блистательных, потрясающих актеров, которые с момента своего первого появления на экране, будь то эпизод или главная роль, внесли немалую лепту в историю кинематографа. И тех, кто и по сей день числятся в звездах, и тех, кто всегда много снимался, как Валечка Березуцкая, но к кому признание пришло лишь сейчас. Сколько у нее и в кино, и на телевидении было прекрасных эпизодических ролей, а настоящую известность и «Нику» ей принесла роль, которую она не так давно сыграла вместе с непрофессиональными старухами, да так, что французы, увидев ее работу, вручили ей на старости лет Гран-при. А она десятилетиями бегала по экрану – и ничего. Хотя иногда и это нужно, чтобы про тебя не забывали. Я тут помелькала как-то в эпизодах, про меня вспомнили: «А Конюхова-то, оказывается, жива!» И предложили роль. Только что вернулась со съемок, есть и другие предложения, опять снимаюсь…

Проучилась во ВГИКе всего лишь год и на зимней сессии, никого не спросясь, рванула на съемочную площадку фильма «Майская ночь» Александра Роу. И потом добровольно ушла из института. Это уже после смерти Ванина и в истории ВГИКа было первым случаем, чтобы студентка по доброй воле, из-за внутренних творческих самокопаний, взяла, да и признала себя второгодницей. Учебу я продолжила уже на третьем курсе в актерской мастерской у заслуженных деятелей искусств, профессоров Пыжовой и Бибикова.

Они только что выпустили курс, на котором учились Нонна Мордюкова, Вячеслав Тихонов, Сергей Гурзо, Тамара Носова, Клавдия Хабарова, Екатерина Савинова, Евгений Ташков… У нас учились: Миша Семинихин (который повесился), Леонид Пархоменко, Вася Фушеч, Валентин Брылеев, Геночка Юхтин, Надя Румянцева, Артур Нищёнкин, Астрида Гулбис, Таллис Аболиньш. Последняя пара – прибалты, самые аккуратные, самые практичные и дисциплинированные ребята на курсе. Уже прошло пятьдесят лет как мы после учебы расстались и разлетелись кто куда.

Мы с Изольдой были самыми близкими подругами в институте, потому что наши койки в комнате общежития стояли рядом. В комнате нас было человек семь, вместе с нами проживали киноведки. А всего в коридоре комнат шесть. Одна общая кухня с двумя плитами и с одной или двумя раковинами для умывания, отдельно – туалет. Помню, там был каменный пол, и потому очень хорошо было петь – голос звучал так, что сразу прекрасно проявлялся. А напротив – будочка с телефоном.

Общежитие находилось в здании бывшего Зачатьевского монастыря. А через площадку – в огромной, одной-единственной комнате жили будущие знаменитейшие люди, такие как Петя Тодоровский и другие. Это было общежитие для студентов операторского мастерства. Кроме того, наши общежития обосновались в Клязьме и Мытищах. В Клязьме было большущее здание, там жил наш Юрочка Белов. Когда он приезжал, то всегда рассказывал… такие истории, которые будто бы с ним на самом деле происходили. Нужно было это слышать, а еще лучше записывать. Но никто из нас, дураков, конечно, этого не делал, ничего не конспектировал, а зря. Разве могли мы тогда понимать всю значимость услышанного – большое видится на расстоянии. Мы просто дружно ухохатывались. По сути, это были острые актерские заметки, подсмотренные им – то в электричке, то в трамвае, который довозил его до Сельхозвыставки, где и располагался наш институт.

Жили мы весело. В половине девятого должны были быть на занятиях, где нам преподавали серьезные дисциплины: историю театра (начиная от средневековья и кончая всеми периодами нашего – русского и советского театров); литературу – западную, русскую, советскую; драматургию театра. И такие замечательные дисциплины, как марсксизм-ленинизм, истмат, политэкономия.

Однажды на Кубе в университете у меня была пресс-конференция с его убеленными сединами преподавателями. Это был момент становления социалистической Кубы во главе с Фиделем Кастро. Когда встреча перевалила за два часа, переводчица пристыдила респектабельных седых мужей (женщин там вообще не было, а разговор шел по-крупному). Преподаватели хотели знать – что такое реализм, что такое социалистический реализм, бесплатные – обучение, здравоохранение, финансирование культуры и искусства… Им хотелось лучше постичь нашу жизнь, а то они считали, что в России по-прежнему медведи по улицам ходят с цыганами на цепи. Так вот они потом признались, что ни одна звезда в мире не ответила бы и на половину тех вопросов, на которые с легкостью ответила я. И они слушали, разинув рот, мои рассказы – про мою собственную жизнь.

Так что в институте мы занимались по-крупному и по-настоящему, а не то, что «нас учили понемногу чему-нибудь и как-нибудь». У нас были потрясающие, изумительные педагоги по всем дисциплинам, начиная с мастерства актера, танцев, сценического движения и кончая историей театра и литературы, музыковедением, изобразительным искусством… И кино смотрели – начиная с поезда, который двинулся сто с лишним лет назад – и до наших дней. Поэтому и знали всех и вся. А не то что теперь, когда спрашивают в шоу, а ответ нужно выбрать из трех вариантов…

Дипломных работ на курсе защищалось несколько. Были среди них и самостоятельные. Я же, прозанимавшись год под крылом своих любимых педагогов, начала сниматься в кино и приезжала только на экзамены. И все же моменты, когда я занималась со всеми, отлично помню. Самое большое впечатление от Изольды доставила тогда ее пантомима. Она была героиней такого замечательного произведения Петра Ильича Чайковского, как «Франческа да Римини». Это совершенно потрясающая, грандиозная музыка… Изольда изображала Франческу. Она была бесподобна, потрясающе хороша! Такая вся бело-розовотелая. У нее было совершенно белоснежное лицо, бархатные карие глаза, маленький пухленький рот, совершенно дивная улыбка, когда она поступила в институт, – роскошные золотисто-русые с дымкой косы. Вся такая томная, ласковая… Помню ее любимым обращением к девочкам было слово «лапа». Она произносила его так неспешно-музыкально, словно делала тебе подарок. И еще у нее был звонкий и очень заразительный смех, когда она хохотала.

На съемочной площадке мы с ней встретились на фильме «Доброе утро». Играли подружек. Она меня там все время наставляла, учила жить, говорила: «Ну, Катенька, ну, как же ты будешь без меня? Ты же без меня пропадешь!» В жизни все было наоборот. Это я всегда возглавляла наш дуэт. А она вся такая вальяжная, тихая, спокойная…

В институте Изольда всегда жила какой-то своей, замкнутой внутренней жизнью. Вроде и была со всеми – у нас был очень дружный курс, и в то же время сама по себе. Мало кто знал ее изнутри. Сначала мы жили в разных комнатах общежития, когда я училась у Ванина. Потом, когда я перешла на их курс, нас поселили вместе. Несколько раз я оказывалась свидетельницей каких-то моментов, о которых никто, кроме меня, не знал. Так, все свои мысли и переживания Изольда записывала в дневник. И девчонки как-то его обнаружили и обнародовали. Что тут началось… Она чуть не ушла из института.

Дневник выкрали трое. Среди них была Дана Столярская. У нее очень трагическая судьба. Ее родители-поляки погибли, когда фашисты вошли в Польшу. Перед войной они успели сбежать в СССР, но были репрессированы, и дочь воспитывалась в детском доме. Когда она стала взрослой и наступили другие времена, Дана посетила Польшу и узнала, что именем ее отца был назван то ли завод, то ли улица, сейчас уже не помню. Сама Дана была непростым, достаточно нервными и очень строптивым человеком. Наверное, в ней говорили польские крови и то, что она выросла в среде недоброжелателей. Непросто тогда приходилось дочери врагов народа. Возможно, поэтому у нее и не сложилась творческая судьба. Она в основном работала на дубляже. Когда-то ее звали даже дублировать в кадре Любовь Петровну Орлову, по-моему, в «Русском сувенире». В жизни Дану тоже ожидали большие разочарования.

А тогда с дневником… Девчонки полезли, прочитали, стали обсуждать. И сделали его достоянием общественности. И Изольда неожиданно куда-то исчезла. Никто ничего о ней не знал несколько недель. Я безумно за нее волновалась и боялась – вдруг что-то случилось. Но потом Изольда объявилась и была вызвана на личную беседу с Ольгой Ивановной и Борисом Владимировичем. О чем там шла речь, никто не знает, но, думаю, Изольда была вынуждена рассказать всю правду – и про дневник, и про свою любовь в Ленинграде… И была прощена. Но эта рана, вероятно, осталась в ней навсегда. Такое не забывается. Знаю по себе – у меня подобное произошло в детстве. Я увидела, что все мои подружки что-то там такое пишут. И я тоже придумала себе любовь, хорошенечко ее расписала… А мама эту писанину обнаружила и так мне всыпала, так отхлестала этой тетрадочкой, которую я разрисовала под дневник, что я до сих пор помню каждый ее удар по лицу, и то, с какой издевкой она потом об этом говорила… Поэтому мне понятны были чувства Изольды. У меня вообще потрясающая способность – ставить себя на место страдающего человека.

Конечно, она безумно переживала всю эту историю… Я как раз только пришла на курс, и мы с ней еще не были столь близки, как потом. Однако я никогда так и не читала ни одного ее письма. У нас в семье это не было принято. Я знаю одно, когда у нас состоялось знакомство со старшим сыном Дунаевского Женей, у него был друг Игорь – юноша необыкновенной красоты, просто оживший Аполлон, кудрявый блондин, с изумительными чертами лица… Могу сказать только его инициалы – И. Ш., я его сразу окрестила князем Шуваловым. Учился он в Институте востоковедения на китайском отделении, и помню, как мы все хохотали и шутили, когда по нашей просьбе он произносил какие-то китайские слова. Изольдочка тогда в него влюбилась. Это было на третьем курсе. Позже он тоже стал актером. Сейчас жива его жена, актриса театра Ленинского комсомола, в котором оба они вместе работали. Мы как-то встретились с ними на Арбате, он мне ее представил, мы поговорили и расстались. Позже я узнала, что он покончил жизнь самоубийством… Ну, конечно, не после разговора со мной, а лет через десять после этого. Врачи ему поставили страшный диагноз, думаю, рак. На тот момент это не лечилось и обозначало смертный приговор. Подобное позже случилось и с моим мужем. Уже на второй день врач вынес приговор. У нас только близким говорят столь страшные вещи: «Подготовьтесь к похоронам».

В студенческие годы Изольда никогда ничего мне не рассказывала о своей личной жизни, увлечениях, не называла имен. Она только загадочно, таинственно говорила, что у нее есть друг в Питере. Туда она и рванула, когда был обнародован ее дневник. И знаю, что по поводу своих тайных симпатий она никогда и ни с кем на курсе не распространялась. Рассказала только в приватной беседе педагогам и то только потому, что иначе бы ее исключили.

Спустя какое-то время после того, как я пришла к ним на курс, Ольга Ивановна Пыжова разрешила мне сниматься в кино – в картинах «Судьба Марины», «Запасной игрок»… (Однажды в книге Ольги Ивановны «Призвание» в списке любимых учеников я обнаружила и свое имя, чем очень горжусь). Я часто уезжала на съемки, моталась между Москвой, Киевом и Питером (Ленинградом). Чтобы Изольдочка не скучала, познакомила ее со своей лучшей подругой, которая стала ее подругой на всю жизнь. На нее я Изольдочку и оставляла. С Лидочкой Муховниной, ныне Лидией Павловной Степановой, мы встретились во время моего поступления в институт. Лидочка знает об Изольде все.

Я с Лидочкой не виделась в течение нескольких лет, пока снималась и жила между городами. Я слишком много работала. У нас просто не было времени встречаться. Помню, пересеклись где-то мимоходом, на бегу – то ли на рынке, то ли в метро. Она мне поведала об ужасной жизни Изольды, которая на нее обрушилась после успеха фильма «Сорок первый». Они все это время общались, переписывались. Она все знает и о последних годах Изольды. А также о ее доброте, характере, о безволии, которое она проявила, выйдя замуж за этого страшного человека – Бредуна.

Даже сейчас больно об этом говорить, но в жизни этой пары все было очень непросто и неблагополучно. Это я уже знаю со слов нашей общей подруги Лидочки. Видимо, Изольда ей иногда открывала свою истерзанную душу. Неблагополучный быт – однокомнатная квартирка, полученная Изольдой, на кухне ежедневно собирались дружки Бредуна – пили, курили, все время что-то отмечали. Сама она не пила, не курила, поскольку была очень болезненным человеком. Ей нельзя было этого ничего. Сейчас вдруг вплывает, что там было что-то нарушено в психике. Возможно, поэтому она и была такая скрытная, никого близко к себе не подпускала. Оказывается, у нее был совершенно больной брат. И, видно, она беспокоилась за него, опасалась обнаружить подобные симптомы в себе… Об этом знал только ее самый близкий человек – моя Лида.

Жизнь часто сталкивала нас с Изольдой лбами – ее не раз приглашали на те же роли, на которые потом утверждали меня. Так наши судьбы стали отталкиваться на творческой ниве. Мне как-то рассказывали, что Изольда сорвалась, ей было обидно и больно… Потом по моим семейным обстоятельствам – у меня был сын и муж, мы перестали общаться. Но косвенно я всегда пыталась в силу своих возможностей ей помочь – устраивала в больницу… Словом, делала то, что обязан был сделать в подобных обстоятельствах любой здравомыслящий человек. Я этим не хвастаюсь, просто констатирую, что все пошло наперекосяк.

Вот ушла из жизни еще одна актриса Татьяна Гаврилова, которая когда-то совершенно чудно снялась в фильме своего педагога Сергея Герасимова «Люди и звери». Это был последний эпизод из жизни Изольды. Таня прибежала в Театр киноактера и бросилась к директору: «А вы знаете, что Изольда погибает. Там все время какие-то люди приходят посидеть…» Ее квартира находилась на Мосфильмовской, откуда незадолго до этого Бредун ушел к другой женщине, бросив ее, больную. И появился только после смерти. А может… и чуть раньше. Этого никто не знает. Но его поведение показалось тогда многим подозрительным. Изольда ведь погибла на пути к входной двери, словно бежала за кем-то… И по тому, как Бредун повел себя, когда узнал о трагедии, можно было подумать, что он и есть причина трагической гибели брошенной им жены. До сих пор это одному Богу известно…»