Изобретение зла - Страница 75

- Если ты не умеешь ошибаться, - спросил я, - то скажи, что я чувствую сейчас?

- Ты боишься.

- Неправда. Мне радостно. Мне радостно просто от того, что падает такой хороший снег. Ты уже ошиблась. Если ты не можешь знать такой простой вещи, то как ты можешь все вычислить наперед? И ты не можешь мной командовать, даже если ты меня создала. Есть такой эффект маятника - ты прадставляешь себе маятник и начинаешь раскачивать. А он не подчинятеся тебе.

- Ты боишься, - повторила Машина.

- Нет. Потому что я помню, что встречу Синюю через семнадцать лет. Значит, я буду живым, и она тоже будет живой. Я помню будущее других людей и своих друзей тоже. Они не умрут.

- Ты просто фантазируешь. Нельзя помнить будущее. Будущее можно только рассчитать. Ты ведь соврал. Ты не помнишь, что встрешь её через семнадцать лет.

Ты выдумал это только что.

- Да.

- Нетрудно было догадаться.

- Когда это будет? - спросил я.

- Завтра. Завтра поздно вечером Синяя убьет тебя.

- Пусть это будет не она.

- Тогда ты умрешь не так интересно.

- Тебе же приказали просто убить, а выдумывать. Это мое последнее желание: пусть кто угодно, но не она. Последнее желание нужно исполнять.

- Хорошо. Это будет Черный.

- За что?

- Ни за что. Вы поссоритесь и он не сможет сдержаться. Я уже дала ему скальпель.

- Он думает, что взял его сам.

- Конечно, он так и думает.

89

Утром зашла Синяя. Теперь она не ходила по палате, а сразу направилась ко мне и села рядышком на постели. Сейчас дребежжание почти прекратилось, а к постоянному гулу мы привыкли и не обращали на него внимания.

- Ага, что у меня есть! - она что-то жевала. - Хочешь, дам?

- Давай.

Синяя вынула жвачку изо рта, растянула её длинной веревочкой, показывая, как у неё хорошо получается, потом слепила жвачку треугольником и отдала мне.

Жвачки уже давно стали редкостью. Последний раз я жевал пять лет назад.

- Только не проглоти, а то у меня больше нету.

До завтрака мы жевали по очереди и говорили о всяких пустяках. После завтрака мы ходили по коридору туда-сюда. Иногда мы брались за руки, но ненадолго, потому что стеснялись.

Одной из неприятностей были таблетки. Таблетки лежали в коробочках на столике с колесами и на каждой коробочке была написана фамилия. Есть таблетки полагалось каждое утро. Когда мы в третий раз проходили мимо столика, я спросил:

- А у тебя какие таблетки?

- Две белые, одна желтая, одна в бумажке - порошок.

- Нет, они сильно невкусные?

- Нет, ничего, только порошок горький, а вообще - невкусные. А у тебя?

Я решительно подошел к столику.

- Как твоя фамилия?

Синяя назвала. Я немного удивился, что у неё была фамилия - для меня она всегда была прото Синяя, неужели кому-то нужно называть её иначе?

Я развернул бумажку и высыпал порошок себе на язык. Острая горечь распухла во рту и поползла дальше в горло. Я попробовал глотнуть, но не смог. Язык втянулся и остался лежать боком где-то совсем сзади. Я закрыл рот и улыбнулся, стараясь не надувать щек.

- Бедненький, его же водой запивать надо, - Синяя была счастлива, щас я принесу тебе воды, я быстро.

Я подождал воду, потом посчитал про себя до семи, чтобы показать, что запивать мне совсем не обязательно, потом медленно запил. Потом проглотил остальные три таблетки.

- Теперь ты можешь не бояться. Теперь я их буду есть каждое утро за тебя.

Можешь сюда даже не приходить.

- А я буду твои есть, ладно?

- Нет, я сам, это мужская работа.

- Ну пожа-а-а-алуйста!!! - Синяя даже подпрыгнула для большей убедительности и сложила ладошки вместе, - ну мо-о-о-жно?

Я подумал и решил разрешить.

- Ладно, но только одну, сейчас я сам выберу.

Я выбрал красную, потому что она была самой красивой. Еще она была скользкая и хорошо глоталась.

Потом Лариска зачем-то дала нам большой кусок сахара. Ее глаза были заплаканы. Я попробовал вспомнить почему.

- Что с ней сегодня такое? - удивилась Синяя.

- У неё что-то с мужем, - вспомнил я, - да, муж попал под луч позавчера и вчера умер. Поэтому её вчера не было на работе. У неё остался ребенок, маленький совсем. Ребенок сейчас сидит дома без присмотра. Но если бы она не пришла на работу, её бы выгнали и ребенку было бы нечего есть. Муж был младше её на семь лет, а она сама некрасивая - сейчас она больше никому не нужна. И никому уже не будет нужна.

- А муж хоть её любил?

- Очень.

- А ты откуда знаешь? - Синяя вспомнила, что нужно удивиться.

- Я просто слышал, как они там плакались в манипуляционной, - соврал я.

На самом деле я не знал, откуда я это знаю.

- А все-таки жаль её, - сказала Синяя. - Не такая она уж была и плохая.

Теперь она не продержится.

Синяя была маленькой, но знала о жизни гораздо больше чем я.

Потом мы пошли и сели вдвоем на подоконнике верхнего этажа. Мы ели пальцами варенье с сахаром. С сахаром варенье вкуснее, особенно, если есть его пальцами.

Кусок сахара, который дала Лариска, был большим и твердым, как яблоко, его было неудобно обгрызать.

- А знаешь, это было мое последнее варенье, на, кушай, - сказала Синяя. - Я его специально для тебя оставила. Кушай, кушай...

90

- Эй, не спите!

Я уже оделся и стоял в проходе. Я хотел пойти в Синюю Комнату. Мы уже давно не рассказывали там страшных историй. Сейчас эти истории звучали бы просто потрясающе. Впрочем, дело было не в историях. Я принял вызов. Было около половины одиннадцатого. Полтора часа до конца сегодняшнего дня.

- Вставайте!

Молчание.

- Тогда я сам пойду.

Поздний вечер. Час после отбоя. Синяя Комната пообещала убить меня именно сейчас. Посмотрим, что она будет делать.

Я приоткрыл дверь и выглянул. Широкий коридор сужался вдали, в самом конце его стоял стол, как всегда ярко освещенный. Стул чуть-чуть отодвинут и повернут

- кажется, что Лариска отошла на минутку и сейчас вернется. Но я знал, что она уходит надолго, иногда на всю ночь. Особенно сейчас, когда ребенок остался один.

Сзади ещё кто-то встал. Только бы не Черный - он же никогда не ходил по ночам в Синюю Комату.

В Синюю Комнату мы пришли в четвером и сели рядом под стенкой. Кроме меня и

Черного были Серый и Фиолетовый. Черный все же пришел - пока все складывалось по

ЕЕ планам. Посмотрим. Я не собираюсь быть куклой на веревочке.

Черный был с нами в первый раз - значит его очередь рассказывать страшные истории. Он отнекивался, потом долго вспоминал, потом начал говорить и опять замолчал. Он совсем не умел рассказывать выдуманных историй. Может быть потому, что видел много настоящих.

- Ну что?

- Заткнись.

Кто-то шел по коридору в нашу сторону. Это были шаги взрослого человека - тяжелые и медленные. Негромкие шаги - человек не хочет быть услышанным.

- Это Лариска, - сказал я. - Сегодня она решила нас выследить.

Дверь открылась. В дверях черным силуэтом стояла она. Она высматривала нас здесь, она наверное, радовалась, как охотник, загнавший зверя. Я почувствовал себя зверем; злым и слабым зверем. Я вжался в угол, сливаясь с темнотой. Темнота пока спасала - её глаза, привыкшие к свету, нас не видели.

Но стоит протянуть руку к выключателю...

Свет!

Черный встал.

- Лариса Петровна, извините меня пожалуйста, - его голос был улыбчивым и виноватым, - это все он, это он нас заставил. ("Он" - это я). Он нас всегда подбивает. Он сказал, что вы всегда прогуливаете по ночам, поэтому можно вытворять все, что хочешь. Но мы правда не хотели.

Вот оно. Начинается.

- Что я делаю по ночам?!!

Я смотрел на её лицо. Лицо злобного, ограниченного, нетерпимого человека.

Лицо обреченного человека. Лицо человека, которому нечего терять. Обычное лицо женщины, стареющей уже не первый год и знавшей мало счастья.