Изобретение зла - Страница 68

Они как раз рассказывали анекдот. Когда они кончили смеяться, то спросили меня почему я не сплю. А если не сплю, то почему я не смеюсь. Я сказал, что наркоз они сделали неправильно. А они стали на меня кричать: "Раз наркоз не получается, то ты сам и виноват; вот сейчас будем резать и посмотрим тогда".

- Прильно. Со вчерашнего дня все люди какие-то ненормальные, - заметил

Серый. Его никто не поддержал.

Белый продолжил:

- Потом все время смеялись и рассказывали анекдоты. А самый главный, маленький такой, с бородой, все время шутил: "что-то я слишком глубоко режу, как бы не испортить стол". Он повторил эту шутку раз пять; тогда кто-то сказал, что уже надоело. Главный обиделся, бросил все свои железки и ушел. Они меня зашили и сказали, что так сойдет.

- А ты кричал?

- Да, потому что было больно. Они должны были меня усыпить, я знаю.

Черный сел рядом на кровать. Он протянул руку, пощупал зачем-то простыню и спросил:

- А сейчас больно?

Его голос был издевательски скромен.

- И сейчас.

- Не ври, ты бы так спокойно не говорил, - он положил руку Белому на грудь, - если сейчас придавлю, тогда будет больно. Теперь проси: "Не дави мне на грудь!"

Он слегка нажал.

- Ну! - настойчивее. - Говори!

- Не дави мне на грудь.

- Погромче!

- Я не могу громче.

- Можешь. Вот так.

- Не дави мне на грудь!

На простыне проступило алое пятно. Оно было ярким, почти светящимся в центре и немного темнее по краям.

Черный осмотрелся. Все молчали. Никто не знал, что делать. Потом кто-то хихикнул.

- А можно я? - спросил Зеленый.

- Можно, - ответил Черный. Он слабый, а всех слабых нужно учить. А то, если станут сильными, то научат тебя. Дави вот сюда и он будет говорить как заводная кукла.

- Не дави мне на грудь! - совсем невпопад сказал Белый.

Все засмеялись. Смех был неудержим. Смех накатывал волнами и валил нас с ног. Смех стоял столбом, можно было просто утонуть в смехе или обкушаться смеха до коликов. Я почувствовал, как мои губы расплываются в улыбке. Гул стал неслышен, наверное, мы смеялись слишком громко.

Черный первым пришел в себя.

- Так, все в очередь, - сказал он, - кто хочет подавить, плати мне по миллиарду. По миллиарду за каждое "не дави мне на грудь".

- Однажды семь мертвецов копали могилу живому, - сказал Пестрый. - "И не совестно тебе этим заниматься? - спросил один мертвец другого. - Так ты же роешь, а не я", - ответил другой. Я не занимаю очередь.

- Не хочешь - не надо, - сказал Черный.

У меня не было денег после побега. Я умоляюще посмотрел на Черного. Наши глаза встретились. Ему было не смешно.

Потом, проснувшись ночью, я долго вспоминал эту минуту и не мог уснуть.

Наверное, близилось утро, потому что все спали. Плоская лучистая луна рисовала две зеленовато-травяных полоски на одеяле. Полосы уходили дальше, в тревожно вибрирующую глубину палаты, изламывались, блестели на зеркальных железках. Было совсем светло. Я поднял руку, погрузив её в лунный свет. Свет обтекал тонкие, прозрачно-сияющие пальцы, белые, будто нечеловеческие, пальцы несуществующего существа, пришедшего сюда с далеких сонных звезд. Я сжал пальцы, пытаясь схватить скользкий невесомый луч, но луч выскользнул. Тогда моя рука отодвинулась и попробовала напасть сбоку. Снова напрасно. Потом, медленно сжимая пальцы, я стал сжимать световую струйку и она поддавалась, сужаясь. Свет луны подчинялся мне.

В палате кто-то плакал.

Я не услышал этого сразу, потому что был слишком занят с лунным лучом. Плач был громким и хорошо слышным даже сквозь гул.

Я встал, надел тапочки и пошел к дверям. У второй кровати я остановился.

Черный не спал.

- Что случилось? - спросил я.

- Не твое дело.

- Я слышал. Кто-то плачет.

- Тебе показалось.

- Мне никогда ничего не кажется. Я всегда все знаю точно.

- Да? И что ты знаешь теперь?

Я подумал.

- Наверное, ничего.

- Вот именно, ничего! - Черный взорвался, но сразу притих снова. - Не будем будить людей. Ты не знаешь ничего и они не знают ничего, потому что вы все тут играете только первую игру.

- Как это? - не понял я.

- Ты пробовал убежать, да? Получилось?

- Нет.

- Конечно, тебя вернули. Отсюда нельзя убежать. Можно только играть до последнего. А последний останется только один.

Я снова попытался сказать, что ничего не понял.

- Посмотри на меня, - сказал Черный, - посмотри, я же не такой как все. Это потому, что я играю уже во второй раз. Я уже был в игре и победил. С вами будет то же самое - вы убьете друг друга, а останется только один. Он будет думать, что победил, и будет радоваться. А на самом деле победивший попадет только в новую игру; он будет человечком черного цвета. Все мы нарисованные человечки. А когда человечек убивает столько людей, он обязательно становится черным. Ты увидишь, когда убьешь.

- Я?

- Ты или не ты, какая разница. У меня с собой есть скальпель, я украл несколько штук. Я очень предусмотрительный человек. Я бы мог зарезать вас всех ещё сегодня ночью, не дожидаясь третьего уровня. Вы же спите спокойно, как свиньи. Потом бы я нашел Красного с Коричневым и тоже прикончил бы их. Я бы сумел это сделать. Почему я этого не сделал?

- Потому что ты не хочешь попасть черным человечком в следующую игру.

Я уже начинал что-то понимать.

- Да. Но умирать я тоже не хочу. Вот в чем дело.

Я снова промолчал.

- Но я уже умер, - продолжил Черный. - Вот в чем дело.

- Но ты же разговариваешь?

- Это не я. Это черный человечек. А знаешь, кто такой я?

- Нет.

- Я только БЫЛ. Я был совсем не таким. Я не был черным. Я учился играть на скрипке. Знаешь, какое мое самое лучшее воспоминание в жизни?

- Нет.

Откуда мне было знать.

- Это было так, - продолжил Черный, - мне было примерно одиннадцать. Я ехал в трамвае. Рядом сидела мама с девочкой. Девочке было примерно два года. Она еще, наверное, не умела говорить. У неё были две маленькие косички, одна завязанная зеленым, а другая красным. Она была блондинкой. Она была некрасивая. Я посмотрел на неё и улыбнулся. Она тоже мне улыбнулась, потому что поняла, что улыбаются не кому-нибудь, а только ей. И я увидел, какие у неё стали счастливые глаза. Мама взяла девочку на руки и вышла на следующей станции. Когда мать несла девочку на руках, девочка сделала мне воздушный поцелуй, вот так. Ее этому уже научили. А я ещё несколько дней не мог прийти в себя. Потому что это так просто - сделать кого-то счастливым. Но гораздо счастливее от этого становишься сам. Я это помню до сих пор. Я не всегда был черным. Я стал черным после первой игры. Я стал черным и перестал различать цвета. Раньше я всегда опаздывал: я останавливался у каждого дерева, каждого окна и каждого фонаря. Я останавливался и смотрел, потому что они были красивы.

Все в мире было красивым. Меня не понимали, а взрослые даже боялись, что я болен. Я стал притворяться, что не вижу красоты. Но я её видел. Я думал, что когда-нибудь я найду такой фотоаппарат, который сможет это снять, тогда я покажу это всем людям, и они увидят красоту. Ты можешь это понять?

- Я попробую.

Я вытянулся и посмотрел на то, что за окном. У окна чуть покачивалась корявая ветка, вся мохнатая от инея. Ну улице остался только один фонарь, недавно поставленный. Он был ярко-желт на фоне такой глубокой ночной синевы неба, что я просто потерял себя от ощущения красоты. И снова все исчезло. Нужно ещё научиться смотреть.

Мы помолчали.

- А шрам у тебя откуда? - спросил я.

- С первой игры, конечно. Тогда мне разрезали всю щеку, до самого уха. Там все закончилось ещё на первом уровне, а вас всех ждет третий.

- А что такое третий уровень?

- Когда свет мигнет в третий раз, - тогда увидишь. Я сам никогда не видел, но даже на нулевом я на учителя с ножом ходил.