Изобретение зла - Страница 46

- Садись сюда.

Я сел на кушетку, хотя мне показали на стул. Со вчерашнего вечера во мне играл бессмысленный дух противоречия. Мне хотелось делать все наоборот. Но я привык подчиняться взрослым, поэтому старался не подчиняться только в мелочах.

- Нет, не сюда, я сказал, к столу.

Я пересел на подоконник.

- Тебе так больше нравится?

- Да.

- Тогда сиди там.

Я пересел к столу и взял толстую тяжелую книжку. В книжке были только картинки и надписи на непонятном языке.

- Интересно?

Было очень интересно, поэтому я сказал: "Нет".

- Тогда возьмем вот эту.

Он взял другую книгу и развернул её посредине. Там был белый листок с картинкой.

- Ты знаешь, что здесь нарисованно?

- Не скажу.

Я сомневался в правильном ответе, поэтому не хотел говорить ни "да", ни

"нет".

- Подумай.

Я немного помолчал.

- Это сердце, наверное. А здесь течет кровь, она красная. А синяя - я не знаю.

- Синяя - это тоже кровь.

- Она правда синяя?

- Нет, она красная, но темнее. Ты умеешь рисовать?

О, да, я умел рисовать. Я умел рисовать лучше всех. Но это было слишком просто и потому скучно. Только когда мне хотелось похвастаться или получить пятерку в школе, я рисовал так, что все только ахали. Чтобы точно нарисовать, нужно просто посмотреть, а потом точно обвести те линии, которые увидел - вот и все. Год назад родители приводили меня куда-то, вроде бы в школу, но в необычную. Туда, где учат рисовать. Но там я выдержал только месяц.

- Меня даже учили рисовать, - ответил я, - но учили неправильно и мне не понравилось.

- Как неправильно?

- Они говорили, что нужно долго смотреть и потом уже рисовать. И сначала рисовать неправильно, а потом правильно - прорабатывать детали. А я рисовал сразу правильно и по-ихнему не учился.

- А такой рисунок сможешь? - он показал мне на книгу.

- Тогда мне нужен красный карандаш.

Кощеев покопался в столе, но нашел только синий и химический.

- Попробуй вот этим.

Я стал рисовать как всегда: слева направо и сверху вниз. Вначале я нарисовал красивые переплетения жилок, потом красно-синее сердце в центре (оно получилось черно-синим, но так ещё красивее) и перешел к жилкам внизу.

- Вот. Красиво?

- Очень. А ещё что-нибудь можешь?

- Конечно.

Я взял синий карандаш и стал рисовать Синюю. Это было очень просто: сначала я вспоминал самые темные места на её лице и платье, зарисовывал их с большим нажимом; потом вспоминал места посветлее и делал их светлее; потом чуть заштриховывал самые светлые места. Я нарисовал целых три портрета, а Кощеев сидел и смотрел. Я рисовал синюю Синюю в Синей Комнате, поэтому синего карандаша мне хватало.

- Какая красивая девочка, - сказал врач, - и на всех рисунках одно и то же лицо. Это кто?

- Это Синяя, разве непохожа? Она любит со мной целоваться, похвастался я.

Кощеев не обратил внимания на мое хвастовство.

- Я не верил, что это возможно, - сказал он. - Ты станешь художником, когда вырастешь.

- Не стану.

- Тогда ты будешь выступать в цирке и станешь знаменитым артистом. Хочешь?

- Не хочу.

- А что ты хочешь?

Я подумал.

- А давайте, я вашу роспись подделаю? Я могу нарисовать её даже задом наперед.

- Не надо. Теперь я верю. Хорошо, если бы каждый имел хоть десятутю часть твоих способностей. Только десятую. Вот такое - это уже слишком.

- Это потому что я эпсилонэриданец.

- Кто?

- Это такой, ненастоящий человек, который притворяется настоящим. Он сверху похож на настоящего.

- А, сказка такая.

- Не сказка, а фантастика.

- Тебе не надоело фантазировать?

- Я не фантазирую и никогда не обманываю. Я все говорю совершенно точно.

- Тогда где ты был вчера ночью?

- Я говорил с комнатой.

- И что она тебе сказала?

- Она сказала, что она везде. Она прорастает корнями во все, даже в шарики, которые есть в моем кармане. Она даже в этой комнате есть сейчас и слушает. Она прорастает далеко даже за город, но там ей скучно, потому что за городом ничего живого нет. Там одни пустыни. Если вам интересно, я могу подробно рассказать о всех этих пустынях. Хотите проверить?

- Хочу. Ты что-то сказал о шариках?

Я достал шарики и положил их на стул.

- И ты говоришь, что твоя комната прорастает во все, и даже в эти шарики?

Что она везде?

- Ага. Она сказала, что шарики внутри бесстуктурные.

- Но это и я мог бы сказать.

Один из шариков подпрыгнул и остался висеть в воздухе примерно на высоте наших лиц. Кощеев отстранился.

- Это иллюзия, - сказал он.

Шарик упал.

- Только остолопы не верят собственным глазам, - скзал я, чтобы накалить обстановку.

Кощеев задумался.

- И что, с нею так просто связаться?

- Конечно. Я всегда спрашиваю её и она отвечает. Когда я в комнате, конечно. Так вы мне верите?

- Ты опять рассказываешь сказки. Сказки о Машине.

- А кто такая Машина?

Я слышал это слово раньше, но не понимал его значения.

- Ты учил историю в школе?

- Только древнего мира. Там всякие Цезари, генераллисимусы и Аллы Пугачевы.

- Правильно, ты ещё маленький. Так вот, слушай. Машина появилась лет триста или четыреста назад. Но сначала было много машин. У каждого была своя машина, она стояла на столе, как телевизор и что-то ему показывала. Это было полезное устройство, которое служило своему хозяину. Потом машины стали срастаться между собой в сети. Потом они сраслись по всей Земле в одну большую

Машину. Большая Машина стала столь ценной, что ни одна человеческая жизнь не могла с нею сравниться. Машина стала важнее человека. И с тех пор люди начали служить ей.

- А куда делись маленькие? - спросил я.

- Они приросли к большой.

- Ну и что?

- Сначала никто не видел в этом ничего страшного. Машина выросла и прорасла во все, кроме людей и животных. Люди думали, что Машина им помогает, поэтому они заботились о Машине. Они учили своих детей математике и делали из них программистов.

- Кто это?

- Это человек, который всю жизнь работает с Машиной, который специально для этого выращен. Есть такая порода муравьев, которые отдают своих детей на сьедение большой бабочке, а бабочка за это дает им пьяный сок. Машине тоже отдавали детей.

- А дети соглашались?

- Они соглашались с радостью. Они работали с Машиной, помогали Машине, чинили Машину. Но скоро Машина научилась чинить себя сама и обслуживать себя сама, сама добывать энергию, сама себя программировать и стала обходиться без людей.

- Тогда она стала их убивать, правильно?

- Нет, это все сказки. Машина любила людей. Ее так сделали с самого начала. Люди тоже неглупые. Как только Машина стала сильной, они сделали так, что она влюбилась в людей. Этого она сама не могла отменить. Она любила их самоотверженно, по-собачьему. Она хотела постоянно быть с людьми. Она тосковала без людей.

- А что тут плохого?

- Машина стала привязывать людей к себе. Она придумала самые лучшие игрушки, чтобы дети с ней игрались - все дети стали играться только с Машиной.

Простые игрушки дети забыли. Машина придумывала новые и новые игрушки, одна лучше другой; дети вырастали и все равно не могли оторваться от Машины. Когда дети становились совсем взрослыми, они продолжали играться, хотя не знали об этом. Они думали что занимаются важным делом и весь день работали с Машиной.

Но ничего полезного они не делали, просто Машина не отпускала их от себя. Людям было нужно много хороших вещей от Машины; она давала людям все, даже покатала их на Марс и на Луну. Она делала это из любви, а люди думали, что сами заставляют её. Она с самого начала нам не подчинялась.

- Но мы же её сделали - она должна подчиняться.

- Не все так просто. Есть такая вещь, которая называется "Эффект маятника".