Изобретение зла - Страница 32
- Уже убита. Лежит в старом здании. Мертвых видел?
- У тебя, под простыней.
- А еще?
- В кино.
- Тогда не надо туда идти. Ты не представляешь, что с ней.
- Что?
- Тут есть легенда, о раздирателе. Не слышал? Вроде он живет в старом здании и раздирает каждого, кто туда войдет. Конечно, никого там нет, но и люди там не появляются. Он каждого раздирает на две половинки.
- И ее?
- Нет, её восемь раз проткнули заточенной ложкой. Так мне сказали по телефону. Теперь прут тебе не нужен, отдай.
- Да я сам понесу.
- Давай, давай сюда.
Федькин протянул руку и отобрал прут. Потом бросил его в угол и завернул руку Кощеева за спину. Кощеев закричал и удивленно прислушался к своему голосу.
- Что, больно? - спросил Федькин. - А будет ещё больнее. Ты у меня узнаешь, как детей убивать!
- Но почему я?
- Они мне все рассказали. О том как ты украл ложку, как ты её точил, как завлек ребенка обещаниями и заколол. Они знают все подробности!
- Но это не я!
- В другом месте объяснишь!
Он ударил Кощеева по затылку, взвалил на плечо и оттащил в морг. Там запер в одну из выключенных холодильных камер. Потом позвонил и вызал спецотряд.
Спецотряд прибудет минут через десять, так они сказали. Ну что ж, за десять минут не помрет, - подумал Федькин, - а помучиться успеет.
И Федькин включил холодильник. Кощеев очнулся и стал стучать изнутри.
- Стучи, стучи, изверг. Может, согреешься.
34
Спецотряд прибыл с опозданием, минут через сорок. Десяток отборных ребят с боевыми лучевиками и майор, совсем не боевого вида. Майор был толст, медлителен и обращался с собственным животом, как с наибольшей ценностью. Майор отодвинул ногой табурет и попросил мягкий стул. Федькин стул предоставил и майор стал усаживаться, располагая свой живот поудобнее. Потом вздохнул и сказал Федькину приказательно:
- Уйди.
Отборные ребята с лучевиками в это время бесшумно двигались по коридору, выходили и входили в подотчетное помещение.
- Не могу, - ответил Федькин.
- Тебе шо, письменный приказ дать? Э, Скворец, подай ручку, я ему приказ выпишу!
Скворец повиновался.
- И шоб я тебя тут не видел!
- А как же девочка? Я должен принять тело.
Майор повернул голову и пристально посмотрел на Федькина.
- Какая девочка? - сказал он. - Какая девочка, пошел ты к черту! Все девочки живы и на месте. А парня да, закололи, и закололи острым продолговатым предметом. Да, только не у тебя в хате, а на улице. Он вмерз в лед и лежит, понятно? Я двух ребят так поставил. Или двух много? спросил он сам себя и забыл о Федькине.
- А девочку не убивали? - спросил Федькин, но вопрос остался без ответа.
Федькин,опечалясь, выбрел из подотчетного помещения. Лихие парни с лучевиками передвигались по коридору - как тени, без единого звука. Чем они все занимаются? - подумал Федькин и нащупал в своем кармане кассету с записью телефонного разговора. Ага! Так я тебе и покажу, пузатый!
Спустившись к центральному входу, он встретил дежурного и поговорил с ним.
Потом вошел в комнатку для персонала и позвонил районному психиатру, Арнольду
Пакрину. Пакрин ведь убедительно просил все ему сообщать. Трубку подняла женщина с глубоким и мелодичным голосом.
- Я Федькин, из госпиталя, - сказал Федькин, - а с кем я говорю? У меня важное сообщение.
- Вы говорите с единственной любовью Арнольда Августовича, официальным тоном произнесла женщина. Ваше сообщение принято. Ждите, через полчаса будем.
Пленку передадите из рук в руки.
Повесила трубку.
Как же так? - подумал Федькин, - как может быть принято сообщение, если я ничего не успел сказать? И откуда она знает про пленку?
Он достал кассету с записью и осмотрел её со всех сторон. Творилось нечто, чего Федькин понять не мог. Он постучал кассетой по столику.
Рука в белой перчатке повесила трубку.
- С кем ты говорила? - спросил Арнольд Августович.
- Звонили из госпиталя. Придется ехать, прямо сейчас.
- Не распоряжайся.
- Я не распоряжаюсь, а советую. Прости, дорогой.
- Что там?
- Большой тарарам. Зарезали пациента. И вроде была ещё одна попытка убийства. Кроме того, Кощеева закрыли в холодильнике и заморозили. Он уже не стучится, готов. Вызвали спецбригаду и бригада ищет следы. Но есть и приятная новость.
- Ну?
- Поцелуешь - скажу.
Арнольд Августович поцеловал подставленную щечку.
- Есть пленка с записью голоса Машины.
- Машины?
- Или человека, который играет на Машине. Пленка у санитара Федькина. Он её никому не показывал. Сейчас сидит и стучит кассетой по столу. Я приказала ему сидеть и ждать нас. Едем, пока не поздно.
- Ты опять командуешь?
- Но я же для тебя стараюсь. У тебя найдется женский халатик или мне голой идти?
- Не обещаю.
- Ну пожалуйста, поищи.
Когда Арнольд Августович удалился и углубился в поиски, Велла снова сняла трубку.
- Федькин? Ты ещё там?
- Здесь.
- Сиди, не рыпайся. Как там обстановочка?
- Вроде убийство. Только не пойму кого убили.
- Убили мальчика. А про девочку тебе наврали.
- Зачем?
- Для интереса. Надо же было всколыхнуть ваше болото. Теперь тебе скучать не придется. Кстати, было и второе убийство.
- Правда? - вяло поинтересовался Федькин.
- Истина. И убийца - ты. Кощеев-то - до смерти замерз.
- Кто такой Ко... О господи!
Он бросился к выходу, бросив трубку. Кассета осталась на столе.
- О, не запылился! - обрадовался майор. - Давай сюда, щас дашь показания.
Синица, ручку! Ты че так запыхался? Водички выпей!
- Холодильник номер три!
- А, третий, да, стучал. Точно. Стучал раза два. Но уже полчаса как не стучит. Я думал тебя спросить, но ты пропал. Открыть?
- Я сам открою.
Он открыл дверь холодильника.
- Да, - сказал майор. - А вот и ещё один. Воробей, наручники! Проверишь, куда он сейчас ходил. Если звонил, то проверишь звонки. Все проверить! Можешь взять кого-нибудь с собой.
Он потрепал Федькина по затылку.
- Что? - очнулся Федькин.
- Ну вот ты и попался, паникер. Воробей, запиши время. Четыре часа пятьдесят минут ночи. Кошмар. Уже несколько ночей подряд я не могу спать.
35
Уже несколько ночей подряд я не мог спать. Я просыпался в одно и то же время, когда две звездочки выползали из-за оконной рамы. Сегодня я проснулся снова. Кто-то тихо вошел и лег. Сейчас уже спит, наверное. Скоро начнется рассвет. Сначала будет светлеть дальняя часть окна и контуры верхушек деревьев красиво оттенят небо, бледнеющее на глазах. Потом утро разольется по всему окну и тогда в палате все станет видимым, даже тапочки под кроватями. Они - все - ещё будут спать, они всегда спят долго после рассвета; они будут спать, не зная, что меня уже нет.
Уже нет.
Мне не хотелось вставать. Последняя ночь прошла; больше я сюда не вернусь.
Все они - и друзья, и враги - больше не увидят меня. Я пошевелился, стараясь почувствовать спиною тонкую мягкость больничного одеяла - в последний раз. В последний раз; я тихо приподнялся, опираясь о локоть. Да, в это время спят все, меня никто не остановит. Я встал и вынул из-под матраса два шнурка. Я все ещё надеялся, что кто-нибудь встанет сейчас и побег придется отложить - я надеялся и чуть-чуть злился на себя за это. Пока что все висело на волоске. Любое движение или звук, любая мелкая трудность оборвала бы этот волосок и тогда бы я лег и уснул спокойно, зная, что сделано все возможное. Но мне не везло: никто не просыпался, никто не шевелился; они спали крепко; их дыхание набегало на берег ленивым морским прибоем - сонная полоска пузырьков пробегала по холодному утреннему песку вверх, шшшшшшипела, почти неслышно отступала и, не успев уйти, снова возвращалась. Держа тапочки в руке, я сделал несколько шагов. Босые ноги укололись о холод линолеума и проснулись. Остановившись, я закрыл глаза и снова услышал шуршание прибоя. Мои ноги стояли, погрузившись по щиколотку в холодную слякоть сохнущей полоски между водой и сушей, я сделаю ещё шаг и сзади останется маленькое углубление от маленькой человечской ноги, и след исчезнет со следующим вздохом. Я открыл глаза и обернулся, почти уверенный, что увижу след. Я всегда верил в чудеса, не признаваясь никому в этом, и, если бы чудо произошло, я бы не удивился. Я обернулся в надежде оказаться далеко-далеко, у почти нереального в воображении огромного детского моря, но нет, я все ещё был здесь, и все страшное было впереди.