Изнанка - Страница 1

Утро — это своеобразный аппендикс всего остального дня. Когда оно здоровое и розовенькое, то никто о нем, как правило, и не помнит. Но стоит этому противному отростку суток воспалиться… Хана. Если вовремя не удалить подобную дрянь из памяти — к вечеру обязательно набухнет флегмоной и лопнет…

Лет десять назад, когда Рысцов ещё работал в органах, его шеф за день до уик-энда любил приговаривать, хищно улыбаясь и дробно дубася сардельками пальцев по столу: «Пятница-развратница». После этих слов матёрый подпол оставлял молодого офицера вяло исполнять собственные обязанности, а сам пускался во все тяжкие вплоть до девяти нуль-нуль понедельника. За несколько лет службы Рысцов до глубины печёнки усвоил этот принцип: пятый день рабочей недели — это уже часть выходных, правда, слегка кастрированная необходимостью посидеть в кабинете. А четвёртый — подготовка к выходным.

То есть в четверг необходимо расслабиться от почти недельной напряжённости тяжкой ментовской работы: по возможности занять у кого-нибудь из хозотдела стольник до получки и напиться вдребезги. Чтобы к утру пятницы быть готовым полноценно отдыхать.

Прошло много времени с того дня, как Рысцову подписали рапорт «по собственному желанию», но такой порядок организации рабочей недели прочным атавизмом застрял где-то на уровне условных рефлексов.

В этот четверг все оказалось не так.

Во-первых, почему-то Вике вздумалось позвонить в полседьмого утра и заявить, что сегодня планёрка начнётся не в десять, а на два часа раньше. У начальников любого сорта и года издания есть патологическая привычка — предупреждать подчинённых о каких-либо изменениях в самое последнее мгновение, а потом орать при каждом удобном случае: «Какого лешего вы не можете самостоятельно даже шнурки завязать?!»

Во-вторых, продрав глаза, Рысцов первым делом вспомнил, как накануне чуть ли не до драки разругался с другом детства. Андрон Петровский, в быту Андрюха, был культовым режиссёром, снявшим несколько лет назад малобюджетную картину «Залипуха», которая неизвестно каким образом попала к критикам американской киноакадемии и внезапно получила «Оскар» как лучший зарубежный фильм. Теперь у Андрона была собственная студия — около трех гектаров земли на территории Измайловского парка, где располагались съёмочные павильоны и вся прочая дребедень, необходимая для кинопроизводства. Многочисленные завистники и склочники из Союза кинематографистов при упоминании об этом факте бесились, но поделать ничего не могли.

Надо сказать, пособачились друзья не из-за идейных разногласий, а по причине элементарной делёжки денег, полученных за последний совместный рекламный сюжет. Причём по характеру ни Рысцов не был жадным, ни тем более богатый до омерзения Петровский. Гамадрильство форменное.

Доиграемся, скоро у нас хвосты отрастать начнут… и моторная афазия наступит не из-за травм черепушек, нет. Из-за расшатанных нервов, отупения да озлобленности…

Это во-вторых. А в-третьих, — что уже вообще ни в какие рамки не лезло — в морозилке у Рысцова кончились пельмени! Будто все беды махом решили свалиться на голову в одно утро.

В общем, аппендикс основательно набряк в считанные минуты…

Пришлось разморозить сосиски под щупленькой струйкой горячей воды, ибо микроволновка напрочь отказалась исполнять свой холостяцкий долг ещё месяц назад, подтвердив это повалившим из внутренностей дымом.

Впрочем, глядя, как ровненькие кружочки сосисок бодро запрыгали по раскалённому манежу сковородки, Рысцов почувствовал, что надежда на регенерацию хорошего настроения все же не потеряна. Покамест.

Не обнаружив чистой пластмассовой лопаточки, он выгреб подрумянившиеся кусочки на тарелку обычной вилкой — все равно тефлон безнадёжно исцарапан. Шлёпок оливкового майонеза добавил блюду контраста и отобрал часть теплоты — ведь ку, как известно, и в кулинарии равно цэ эм дельта тэ.

Завтрак оказался в меру быстрым, питательным и вредным. Запив сосиски стаканом горячего чая с плавающими ошмётками заварки, Рысцов постоял перед шкафом и после некоторого раздумья все же облачился в строгий костюм-тройку серого цвета — пусть Вика знает, что он может даже на два часа раньше обычного прийти на работу чистенький и выглаженный. Может, ей стыдно будет? Хотя… у начальства это чувство, наверное, атрофировано…

Хлопнув дверью, он вызвал лифт и, пока тот урчал где-то сверху, спустился на первый этаж пешком. Эта привычка сохранилась ещё с детства, после того как однажды ему пришлось убегать от разъярённой шпаны из соседнего двора. У каждого есть свои недобитые фобии.

— Валерий Степанович, вы снова лифтом балуетесь? — проворчала пожилая консьержка, отрываясь от просмотра сериала и высовываясь из своей застеклённой будочки.

— Да нет, теть Люб, — обронил он, — с десятого какой-то оболтус, кажется, вызвал.

— Господи, за тридцатник лбу перевалило, а он все шарлам-балам… — стукнулось о спину Рысцова излюбленное резюме тёти Любы. Он улыбнулся, не оборачиваясь. Этот неизменный утренний диалог со сварливой консьержкой всегда почему-то оставлял некий тёплый осадок в душе, будто прикасалось что-то старинное, веющее неспешными мыслями и чувствами.

Дверь клацнула магнитом, и Москва швырнула в лицо мельчайшую морось вперемешку с противным запахом отработанной солярки — это перевела дух выхлопная труба прогремевшего по переулку грузовика.

Рысцов, ёжась, шагал по тротуару в сторону Садового. Высотка МИДа тянулась своим шпилем, чтобы вспороть низкое полотно бесформенных туч. Ветер бил рекламные щиты, дорожные знаки, ещё не погашенные с ночи неоновые вывески, светофоры, банкоматы, огузки деревьев. Говор шелестящих по асфальту покрышек сливался с бормотанием людей, обременяющих микрофоны мобильников своими заботами и прячущих головы в полусферы зонтов.

Брошенный кем-то окурок разбился о стекло бутика, плюнул веерком искр и, пшикнув, затих в луже.

Осень…

Из метро, как обычно, дохнуло креозотом и сыростью. Несколько турникетов не работали, поэтому возле кабинки контролёра образовалась очередь. Пассажиры захлопывали свои зонтики, обдавая друг друга брызгами, и неохотно переругивались. Больше для успокоения собственного эго.