Измерение “Ф" - Страница 17

Здесь тоже произошел обвал, хотя и давно. Быть может, еще в самом начале катастрофы. Мальчишка осторожно двинулся вдоль бывшей улицы мертвого поселка и, вздрогнув, замер… На столбе висел хомосенсор. Экрана не было видно — лишь толстый металлический бок и паутинка антенны. Мальчишка боялся сделать шаг вперед, но уйти он боялся еще больше. Несмотря на холод, ему вдруг сделалось душно. Он провел рукою по лицу и, подпрыгнув по-заячьи, бросился к столбу. Все внутри сжалось: вот-вот раздастся сирена, похожая на вой собаки, и тогда придется бежать назад в пустой бесконечный лес без оглядки. Но прибор молчал. Столб уже рядом. И синий, блестящий маслянисто бок счетчика рядом, можно дотронуться рукой.

Мальчишка остановился. Еще шаг, и он увидит экран. Только один шаг. Мальчик стоял и не двигался. “Господи, пусть там будет цифра пять или шесть, я очень тебя прошу”, - пробормотал он и посмотрел в мутное, затянутое серым небо, хотя никогда не верил, что там кто-то может пребывать.

Потом, глотнув воздуха, он сделал этот последний шаг и взглянул на счетчик. На экране светилась яркая веселенькая шестерка. Мальчишка радостно хрюкнул и провел кулаком по глазам. В удачу не верилось. Вдруг прибор неисправен? Он дотронулся до стекла экрана, пальцы ощутили едва заметную вибрацию. Хомосенсор загудел громче, чуть рассерженно. Работает!

Мальчишка нетерпеливо завертел головой. Ну где же те пятеро, что живут здесь? Хотелось поскорее их увидеть. Кто они? Такие же беглецы или?…

Тут он приметил двух толстобрюхих лошадей. Стреноженные, они смешно подпрыгивали, переступая по лужайке, и недовольно фыркали, хватая губами желтую вялую траву.

А потом он увидел человека. Тот вытаскивал из полуразвалившегося дома мешок. Крыльцо с обрушенными столбиками напоминало упавшего на колени старика, и крыша сползла к земле, как козырек кепки. Чтобы вылезти, незнакомец присел на корточки и, выглянув из-под крыши-козырька, заметил гостя. Странный это был взгляд — без тени неприязни или беспокойства. Незнакомец вылез не торопясь, поставил мешок на землю, но не побежал проверять, сработал счетчик или нет, и даже не повернул головы в ту сторону.

— Куда ты идешь? — спросил он просто.

Казалось, природа больше не создает таких людей, предпочитая жир, тонкие кости и дряблую кожу, а этот возник из недр прошлого во время одного из Поглощений. В древности с него лепили Геракла, а может, он сам был ожившей бронзой, и так неуместны были на нем старый, весь в дырках свитер и хлопчатобумажные брюки.

Мальчишка смотрел на него снизу вверх и улыбался. Он давно не улыбался, и губам было непривычно.

— Куда идешь? — повторил гигант свой вопрос.

— Не знаю… то есть… я бы хотел… Я слышал, что нужно двигаться за перешеек, на север… Говорят, там не произошло очувствления структуры…

— Я иду туда. Меня зовут Ситмах, — и гигант протянул руку.

Пальцы мальчика утонули в его ладони.

— Алекс… — пробормотал паренек. — То есть Саша… Или Шура. Все равно… А вы… Вы знаете, куда ехать? — говорить тоже было непривычно — не находилось нужных слов, лезли какие-то бесполезные и просились на язык.

Ситмах кивнул и принялся складывать лежащее на крыльце барахло в мешок. Многое он отбрасывал, и в углу росла груда покрытых плесенью оберток, мутных пузырьков и бутылок.

— Эй, Ситмах, это что за гость пожаловал? — раздался сзади насмешливый и в то же время раздраженный голос.

Алекс обернулся, инстинктивно пригнув голову. Но он зря ежился — его не собирались бить. Человек, приблизившийся к ним, держал руки в карманах когда-то белого, а теперь серого от грязи полушубка, надетого прямо на голое тело. Из-под косматого меха торчали голые ноги в рыжем густом пуху. Человек сам чувствовал комичность своего наряда и потому постоянно щурил в усмешке холодные без блеска глаза.

— Это Алекс, — отвечал Ситмах просто, будто уже давно знал паренька.

— Он твой родственник? Сват? Брат? — тон был опять шутлив, но вопрос серьезен.

— Никто он мне, — пожал плечами Ситмах.

Подошедший извлек из кармана полушубка мятую пачку сигарет и долго щелкал зажигалкой; затянулся, выпустил струю дыма, аккуратно несколько раз сплюнул в сторону и спросил с непередаваемым оттенком издевки и недоумения в голосе:

— Мы что, уже берем посторонних? Я жду Алису. Или ты забыл?

— Алиса так Алиса, — пожал плечами Ситмах. — Разве я против, Гнейс?

— Но ты же знаешь: семь — это предел, а теперь нас шестеро, и появись здесь еще хотя бы один несчастненький, Алиса даже не сможет к нам подойти.

— Алиса — и не подойдет? — переспросил Ситмах. — Плохо ты ее знаешь. Она не из тех, кого отпугнет сирена.

— Послушай, Ситмах, если тебе нравится рисковать, рискуй своей собственной шкурой, — огрызнулся Гнейс, но тут же сбавил тон и сказал почти заискивающе: — Я лично не хочу провалиться…

— Да ну… — Ситмах расхохотался и пошел прочь, не обращая на Гнейса больше внимания.

— А ну катись отсюда, — прошипел Гнейс, едва Ситмах отошел.

— Не понимаю… — пробормотал Алекс, пятясь к крыльцу и, пригнувшись, юркнул внутрь, в сырой полумрак.

Не разглядев со света лежащей на полу двери, он запнулся о нее и растянулся, стукнувшись головой о стенку. Сверху, будто только и дожидаясь толчка, посыпались опилки и труха, а по лестнице с грохотом покатился какой-то ящик.

Грохот этот отпугнул Гнейса. Алекс увидел, как тот, едва возникнув в проеме, отпрянул назад. Шум, поднятый Алексом, он принял за начало Поглощения. В Гнейсе угадывался человек пуганый. Алекс почувствовал себя смельчаком рядом с этим типом в полушубке. Он встал и прошелся по комнате, где стены покрыла плесень, а доски на полу выпирали криво. Потолок провисал, как брюхо старой лошади, оттуда продолжала сыпаться тонкой струйкой труха. Да и сам дом вот-вот готов был рухнуть. Но все же это был дом. Он не провалился, не ушел под землю. Здесь сохранился какой-то намек на прежнее, и ощущение жизни не мог вытравить даже запах плесени.

Алекс сгреб осколки стекла с подоконника и сел. Воспоминания неожиданно нахлынули, заслоняя серость и сырость вокруг. Такое невзрачное, простенькое житье, такие нехитрые слова, но сколько уже недостижимого тепла…

Он как будто погрузился в сон, блуждая среди призраков близких людей и вещей, и беззвучно шевелил губами, называя их и призывая вернуться. Когда он очнулся, его поразила тишина. Вдруг показалось, что, пока он прятался здесь среди сора и пыли, Ситмах ушел, и все ушли вместе с ним… Алекс перепугался, как ребенок, и, не думая уже о Гнейсе, выпрыгнул в окно. Никого вокруг. Он метнулся в одну сторону, потом в другую… Увидел лошадей и успокоился немного. Потом заметил счетчик, и тут вздохнул облегченно. Без хомосенсора они не уйдут. Куда бы он ни приходил, всюду его встречал проклятый вой сирены. Но даже если хомосенсор молчал, все равно говорили, что Алекс явился восьмым, а счетчик не сработал потому, что седьмой отошел на время. И всюду он был десятым, одиннадцатым, двадцать седьмым, но никогда — седьмым. Он знал, что ему лгут. Потому что нельзя быть десятым, одиннадцатым, двадцать седьмым. В этом случае произойдет Поглощение.

Алекс напился у колодца, сполоснул лицо и руки. От голода сводило живот. Алекс вернулся к крыльцу. Мешок, собранный Ситмахом, все еще стоял здесь, неплотно завязанный. Сверху, соблазнительные, виднелись банки с мясными консервами. Алекс вытащил одну и перочинным ножом вскрыл. Под коркой белого жира притаился красный кусок мяса. Поддев его ножом, Алекс сунул кусок целиком в рот. Но проглотить не смог — кусок застрял в горле. Алекс задыхался, давился, топал ногами, и слезы текли из глаз. Не в силах сдержать конвульсивных спазмов, он перегнулся пополам и выплюнул полуизжеванный кусок на пыльную траву.

— Что, невкусно? — раздался над ним голос Гнейса.

Алекс скорчился, не смея поднять головы, чувствуя, что Гнейс через его плечо смотрит на красный кусок тушенки, облепленный белыми кусочками сала. Кусок этот лишал Алекса всех сил, всех прав. Гнейс мог схватить его, как паршивого котенка, и выкинуть прочь, и Ситмах не стал бы за него заступаться.