Изменить судьбу. Вот это я попал - Страница 46

— Только если слово дашь, что не будешь в смерти их повинен.

— Не могу. Если их к ссылке приговорят и они по соседству с Александром Данилычем откинутся, то я все же буду виновен в их смертях, — я покачал головой.

— Нет, я не об этом. Пообещай, что не приговоришь их к казни.

Я задумался. Вообще-то мыслишка о том, чтобы раз и навсегда выжечь эту заразу, не раз и не два посещала меня, но нужно было что-то решать, а без ее помощи мне все же не обойтись.

— Обещаю. Какой бы приговор им ни вынесли, казнить я их не буду, клянусь, — торжественно произнеся эти сакральные слова, я снова наклонил голову, чтобы услышать ответ Катерины.

— Хорошо, я тебе верю. Что я должна делать?..

Дверь приоткрылась.

— Государь, Верховный тайный совет собран, — отрапортовал Репнин и скрылся, прикрыв за собой дверь.

Ну что же, теперь только вперед.

Собрать совет для Долгорукова оказалось плевым делом. Ну еще бы, гости-то все еще гостили в его доме, включая всех представителей совета. Собрались они в большой гостиной и сидели на диванах, лениво переговариваясь между собой. Я стремительно вошел в комнату, встал посредине. Сейчас побольше пафоса.

— Алексей Григорьевич, члены Верховного тайного совета, в этот день объявляю я о своем намерении взять в жены Екатерину Алексеевну не позднее девятнадцатого января следующего года. Торжественное объявление о нашем будущем счастье состоится тридцатого ноября в Головинском дворце, коий останется за ней до самого венчания. С этого дня будет присвоен Екатерине Алексеевне титул ее высочество государыня-невеста.

Сказав все это скороговоркой, я развернулся и, не дав господам временщикам опомниться, выскочил за дверь.

Вернувшись в свои комнаты, я проорал с порога:

— Митька!

— Да, государь, — он материализовался передо мной мгновенно.

— Собирайся, мы уезжаем.

Выйдя из спальни, я в гостиной нашел Репнина. Тот сидел вместе с Михайловым и что-то составлял. Насколько я понял, это был проект устава для организующегося полка.

— Юрий Никитич, прикажи седлать коней.

— Уезжаем? — Репнин вскочил из-за стола.

— Да. Возвращаемся в Лефортовский дворец.

Это была авантюра чистейшей воды, но как поступить по-другому, я просто не представлял. Ждать, когда пройдут сборы, было просто невыносимо, и я решил подождать на улице. Выйдя наружу, побрел по ухоженной живописной тропинке, которая петляла между беседок и небольших фонтанов. Летом здесь наверняка красиво, когда все увито изумрудной зеленью, а брызги воды из фонтанов искрятся на солнце, словно бриллиантовые слезы. Задумавшись и представляя, как именно выглядит этот сад в период цветения, я не заметил, как вышел к самым воротам.

— Я убью тебя! — немецкая речь, родная речь моей матери, обрушилась на меня словно упавший с неба камень. От небольшой кованой калитки отделилась тень и метнулась в моем направлении. В руке у нападавшего блеснул кинжал.

Я даже не успел удивиться, как вышедшие следом за мной и идущие чуть сзади и с боков гвардейцы бросились наперерез этому ненормальному, в котором я в последний момент узнал графа Миллезимо, и уже через мгновение парень лежал на земле, содрогаясь от собственной беспомощности, глядя на меня полыхающими от ненависти черными глазами, горящими на небритом лице.

— Эко тебя жизнь-то стукнула, — я смотрел на него сверху вниз, а затем протянул руку к застежке плаща. — Отпустите его, — приказал я гвардейцам, сделал шаг назад и выхватил шпагу. Граф поднялся, стряхивая с себя руки гвардейцев. — Что же ты напал из засады? Не мог, как дворянин, вызвать меня на честную дуэль?

— Императоры не дерутся на дуэлях, — в голосе Леона звучала обреченность.

— Ну а я вот дерусь. Как не драться, если речь о моей невесте идет, или ты меня по другой причине убить хотел? Так если нет, то защищайся, сударь.

Он едва успел выхватить шпагу, но я не стал с ним фехтованием заниматься. Сократив расстояние, перехватил его руку с зажатой шпагой, надавив большим пальцем в область «табакерки». Леон вскрикнул и выронил шпагу, я же обхватил его шею между плечом и предплечьем, используя полученный угол как рычаг, слегка нагнул, при этом нагнулся сам и зашептал ему в ухо. Хоть мы и говорили по-немецки, шанс, что нас могут подслушать, был крайне высок.

— Ну куда ты полез, кретин? Я же с кинжалом один на один на волка выхожу. Неужели думал, что с тобой не справлюсь?

— Пусти, — он попытался вырваться, но лишь еще ниже наклонил его голову. Еще чуть-чуть, и послышится треск ломаемых позвонков.

— Да не дергайся, все равно не вырвешься, — я надавил еще немного и снова зашептал: — Ты же знаешь, что я не могу на Катьке жениться, потому что эта дура веру предков поменяла? Кивни, только слегка, если знаешь, чтобы я не решил, что ты снова вырваться хочешь. — На этот раз он слушал более внимательно. И наконец-то прекратил вырываться. — Она твое дитя носит, ты в курсе? — Он снова затрепыхался, пришлось снова перекрывать ему кислород. — Да что ты вырываешься? Спокойно, я сказал. Даже если бы она снова в православие крестилась, я чужого ублюдка воспитывать не собираюсь. Я сказал, не дергайся. Если сделаешь все правильно, то получишь Катьку, да еще и приданое. Есть пара условий. Ты уезжаешь, но останавливаешься в дне пути и ждешь сигнала. Как только я тебя призову, приедешь в назначенное место с католическим попом, который сможет вас обвенчать. А после хватаешь Катьку, деньги и увозишь ее со всей возможной скоростью к себе на родину, потому что ей здесь оставаться будет в течение пары лет опасно. Ты все понял?

Я дал ему глотнуть воздуха, после чего Леон осторожно кивнул. Тогда я отпустил его и выпрямился. Он остался стоять в полусогнутом положении, растирая горло.

— А теперь катись отсюда быстрее, и чтобы духу твоего в Москве и окрестностях не было!

— Государь!

Я повернул голову в ту сторону, откуда раздался крик. Ко мне бежал Шереметев в распахнутом камзоле, который, видимо, надевал на ходу.

— Что тут стряслось? — он подбежал, тяжело дыша, отчего его грудь ходила ходуном. — Вы как могли допустить? — набросился Петр на гвардейцев, которые могли только плечами пожать. Как-как, государь приказал. А они еще не знают, что охрана должна соблюдать протокол вне зависимости от хотелок охраняемого объекта. Их никто этому не учил.

— Не ори, я приказал, — остановил я разгоряченного Шереметева, который едва с кулаками на гвардейцев не набрасывался. Те смотрели на мальчишку немного снисходительно, а один из них выпроваживал за ворота Миллезимо, находящегося в полном раздрае. — Сие дело чести.

— Раз дело чести, ты должен был, государь, замену выставить да секундантов кликнуть, а не голыми руками рыло чистить австрияку, — Шереметев скрестил на груди руку и нахмурился.

— Ну уж что теперь после драки махаться? — я развел руками и внимательно посмотрел на друга. — Что-то случилось?

— Ванька Долгорукий сватать Наташку приходил. Да обмолвился, что Катюху ты в жены позвал.

— И что ты решил насчет Ивана? — я видел, как набухла и пульсирует жила на лбу молодого шестнадцатилетнего парня.

— Дал согласие, — буркнул Петр. — А как я могу ему отказать? Тем более что Натаха накануне всю плешь проела, люблю, говорит, Ивана, жить не могу без него. И что мне было делать? Особливо после того, как Алексей Григорьевич Настасью свою, старшую, за Брюса сосватал.

— И когда свадьба? — я думал о том, как все-таки несправедлива бывает судьба. Я вспомнил эту девушку, именно ей посвящено множество песен и стихов. Именно она задолго до жен декабристов отправилась за женихом в далекое Березово, чтобы разделить с ним все тяготы ссылки. Именно она после его казни ушла в монастырь, так больше никогда и не посмотрев на других мужчин. Эх, Ванька-Ванька, за что тебе так с ней подфартило-то?

— После твоей аккурат через две недели. — Петр был мрачен. Он смотрел, как гвардеец довольно деликатно выталкивает бывшего жениха Екатерины Долгорукой за пределы имения, и только вздыхал.