Измена. Закрывая гештальты (СИ) - Страница 80

Пицца, бутерброды, овощи, соленые огурцы, апельсины и минеральная вода.

— Я пойду руки помою и переоденусь. Чур без меня не начинать, — и ребенок исчез где-то в глубине дома.

А я схватила вилку и восторженно захрустела огурцом.

И делала это в полнейшей тишине. Когда огурец закончился, пришлось оглянуться. Глеб стоял в дверях, прислонившись к косяку, и наблюдал за мной с таким восторгом, неверием и паникой в глазах, что я не удержалась и хмуро спросила:

— Что?

Он сделал пару шагов ко мне, обнял так, словно спрятал в своих руках от всего мира:

— Рожать вместе будем.

Хмыкнула:

— Куда тебе рожать с таким сердцем и легкими?

Кривая усмешка все равно была полна счастья и предвкушения:

— У меня же есть месяцев семь прийти в себя, да, Ари?

С удовольствием втянула его запах, проведя носом вдоль ворота футболки:

— Есть. Есть у тебя семь месяцев.

Глеб, разжав объятья, медленно опустился на колени. Взглянул снизу вверх так, как умеет только он — на вылет просто, и прижавшись губами к моему животу, прошептал:

— Спасибо, любимая.

А потом осторожно провел по нему рукой:

— Привет, малыш. Твоя мама сегодня сделала меня самым счастливым в мире. Дважды.

'Мы будем скитаться мыслью

И в конце скитаний придем

Туда, откуда мы вышли,

И увидим свой край впервые…'

Томас Стернз Эллиот «Четыре квартета»

Счастливые часов не наблюдают — истинно так, но хорошо, что есть рядом те, которые счастливые пока еще не очень. Помогают держаться в рамках режима, да.

Мои привычные распорядок дня и мир полетели в тар-тарары после спонтанной свадьбы.

Первое, что сказал Глеб, когда мы уселись за столом с Костей отметить наш новый статус:

— Арин, теперь ты делаешь только то, что хочешь, а чего не хочешь, но надо — поручаешь нам. Мы сейчас с Костей, а позже, думаю, и Лера присоединится, будем делать твою жизнь приятной и полной счастливых моментов.

Улыбнулась.

Какой он оптимист и романтик, мой любимый мальчик.

— Люблю вас! Вы самые лучшие, — сказала абсолютно серьезно и искренне. За что была награждена сияющими глазами и улыбками.

Наша жизнь наладилась как-то незаметно. Вернее, она наладилась без моего участия, усилий и беспокойства.

Просто в один из снежных дней ноября я поняла, что живу согласно новому, комфортному распорядку.

Сплю спокойно до полудня, зная, что сын накормлен и убыл в школу, из которой пойдет на спорт. Обратно его привезет Глеб, успевший только представиться, когда привез Костю на первую тренировку после нашей свадьбы, а Вадик уже призывал жену и кричал:

— Документы оформляйте срочно. Такой тренер! Быстро, на высшую категорию. Приступить желательно со следующего понедельника.

Так мой безработный сирота стал сиротой с очень удобной и высокооплачиваемой работой по специальности и призванию.

В новом клубе ему нравилось, с пацанами он ладил, за Котом вполглаза приглядывал — тренировался на будущее.

И каждую ночь, вытаскивая меня из нового удобного белого кожаного кресла, предварительно отняв ноут и перенося в постель, шептал:

— Все планы по завоеванию мира — потом. У тебя тут есть кое-кто на испытательном сроке, жаждущий доказать, что он хорош со всех сторон и годится в качестве мужа.

Я хихикала, обнимала драгоценного супруга и, поцеловав в ухо, мурчала:

— Может, пора уже признать, что ожидания ты оправдал? И продолжаешь. По нескольку раз за ночь.

Муж смеялся. И это было так здорово.

— Любимая, я буду их оправдывать всю жизнь. А тебе на самом деле пора отдохнуть. Вот, смотри, я принес масло с лавандой, как ты хотела.

И тут я принималась плакать.

Честь и хвала Глебу — обнимал, целовал, уточнял:

— Не хочешь никакого запаха, не хочешь массаж, хочешь другой аромат, но стыдно попросить?

— Другой запах, — шептала чуть слышно, а муж уже исчезал на кухне и вскоре возвращался с коробочкой из холодильника, где хранился мой набор масел. Я их под настроение все по очереди нюхала, думала или просто наслаждалась.

Совершенно без претензий и ругани, любимый муж делал другой крем и мазал меня всю. Всегда было очень приятно.

И тот обязательный после массажа фейерверк, который разрешила моя врач, и следовавшая обычно за ним нежность — все было таким нужным, важным и… привычным.

Иногда нас посещали родители Глеба, которых тот не пускал даже в ворота. Сцепив зубы, выходил за калитку, оставляя меня с Костей:

— За матерью смотри, а то понесет ее куда-нибудь, где потом искать будем?

— А они? — всегда уточнял Кот.

— Никогда больше ее не обидят, — гневно фыркал Глеб и исчезал за дверью.

Через некоторое время переговоров, белый «Эскалейд» отъезжал от нашего дома, а хмурый муж возвращался.

Однажды, в середине ноября, пришел с такой горькой ухмылкой, что стало ясно: новости есть и они говно.

— Заседание прошло. Алла признана недееспособной, невменяемой и помещена в клинику на принудительное лечение. Вроде как помешалась и все это сотворила в помутненном состоянии сознания. Лет через пятнадцать, вероятно, выйдет.

Вздрогнула.

И тут же оказалась в родных объятьях.

— Не волнуйся, я проконтролирую…

— Чтобы не вышла? — с надеждой протянул Костя.

Езус-Мария, кого я вырастила?

Ответа я не услышала, но сын так подозрительно захихикал, что я не рискнула уточнять.

Я не разочарована, нет. Но мне бы хотелось, чтобы этой женщины больше в нашей жизни не было.

Глеб с Костей ударили по рукам, устроили меня на диване в кухне с чаем, пледом и ноутбуком, а сами занялись хозяйственными делами, в процессе обсуждая грядущую поездку в Питер на презентацию романа Арины Глебовой: «Измена. Кто я без тебя» и заодно забрать выпущенный частным образом тираж «Чертовой дюжины свиданий». Исключительно дарить всем байкерским приятелям и их дамам.

Я не могла нарадоваться: мужчины мои жили очень дружно, вместе тренировались, помогали мне по дому и в саду, выезжали с Киром пострелять в леса из воздушек, как-то справлялись с учебной программой Кости и душевными метаниями Леры, которыми она делилась по видеосвязи.

Были молодцы.

Костя столько люлей за свои косяки никогда раньше не получал: Роме было не до него, а я считала это непедагогичным. Глеб же наставлял и воспитывал достаточно жестко и методично. Результат был заметен, поэтому я без претензий.

За день до того, как нам надо было выезжать на презентацию в Петербург, где мы решили провести три дня, к нам снова прибыл отец Глеба.

На этот раз мужа не было достаточно долго, а когда он вернулся, то молчал. Я же с расспросами не лезла. Захочет — скажет, это ведь его родители.

Я вот, например, когда с Аленой Ивановной изредка общаюсь пару минут — устаю, будто одна полную двенадцатичасовую смену вагоны с цементом разгружала. И говорить об этом не желаю.

Но уже ночью, в тепле, уюте и темноте супружеской спальни Глеб поделился новостями:

— Они подарили нам на свадьбу квартиру в Новгороде. Сейчас она будет сдаваться, а весь доход пойдет тебе на карту. Машину еще хотели вручить, но это мы с тобой сами купим. Там как раз мой супер спорт удачно нашел хозяина, и еще всякое по мелочи насыпалось… не пропадем до зарплаты.

— Погоди, ты продал гоночный байк? Свой любимый?

— Да, продал. Сразу после свадьбы выставил на торги. В моей жизни теперь есть то, ради чего ее, жизнь эту, надо беречь и по-идиотски не рисковать.

Хмыкнула. Посмотрим, насколько его хватит.

Это же не просто увлечение, это же страсть, иногда доходившая до фанатизма.

Но сейчас такой страстью оказалась я и мой сюрприз внутри.

Мы не жалуемся, нет.

Нам хорошо.

Очень.

— Как думаешь, может, стоит заехать да роддом посмотреть? — утром, перед выездом вдруг спрашивает Глеб, и я понимаю, что покоя нам в ближайшее время не видать.