Измена. Видимость семьи - Страница 11

А потом мама сказала, что Егор спас их с Вероничкой. И я снова поплыла. Вцепилась в дочку и зарылась лицом в её волосы. Она обвила мою шею ручонками и поджала ноги. И уже через несколько минут уснула! Это была её самая лучшая супер способность – моментально засыпать в любой ситуации.

Мама, стараясь не разбудить внучку, поцеловала меня в щёку. Я подняла умоляющий взгляд на Егора, но он отрицательно качнул головой. Мама без возражений дала Петру Петровичу себя увести. Егор, пояснил шёпотом.

– Нам надо самим привыкнуть жить вместе. Нину Викторовну не надо просвещать в тонкости нашего договора. Её пока поддержат в санатории. Если надо, ты сможешь ездить к ней в гости, но жить вместе не получится.

Всё, что он говорил, было правильным. И мамин отъезд в санаторий, и наше совместное проживание до визита в Эмираты. Но всё это приближало момент безвозвратного подчинения Егору. Это ужасно пугало и наполняло душу беспросветной тоской. Поэтому я хотела делать что угодно, лишь бы не оставаться с ним наедине.

У Морозова на этот счёт было другое мнение. Он помог мне подняться на ноги. Протянул руки к ребёнку, чтобы взять самую дорогую для меня ношу. Но я не отдала. Не доверяла Морозову. Не могла положиться на него в отношении девочки, которую он ненавидел и считал причиной нашего расставания. Поэтому несла дочь сама.

Егор открыл нам двери, помог усесться в машину, а потом занял место рядом с водителем, отдав нам заднее сиденье полностью. Я была рада даже этой небольшой передышке. Задержке перед прыжком в пропасть. Перед возвращением в дом, в котором я застала мужа с любовницей, а теперь, должна была исполнять там все его прихоти.

Даже когда Егор открыл передо мной дверь машины, я медлила. Смотрела на знакомые окна, которые так когда-то любила. На лужайку перед крыльцом, где часто ходила босиком и сидела в кресле с чашкой кофе. Крыльцо, с которого убегала волоча за собой чемодан и чудом не сломала себе ноги в ночь внезапного возвращения из командировки.

Душу наполняли противоречивые чувства. Радость и ностальгия по счастливым годам семейной жизни намертво схлестнулись с болью предательства, свидетелем которого я стала в этих стенах.

Егор протянул руку. Выходить не хотелось, но и остаться в машине навечно я бы не могла. Поэтому позволила себя вывести наружу. Проводить в дом.

Я смотрела на знакомую планировку комнат и не узнавала их. Мебель была переставлена и частично заменена. Развёрнута мягкая мебель. В гостиной заменена обивка диванов. Повешены новые шторы. Убраны ковры и кадки с растениями с пола. На стену повешена репродукция Кандинского.

В столовой деревянный гарнитур с резными стульями заменили на стеклянный стол с хромированными ножками. Исчезли этажерки с книгами. На стене появился огромный экран. Комнаты превратились в какие-то филиалы космических кораблей. Стекло, металл, экраны.

Всё это я заметила проходя к лестнице на второй этаж. Мне стало неприятно, что наш уют был так бездушно разрушен. Дом выглядел как разорённое гнездо.

– Я живу в гостевом крыле. Второй этаж оставляю вам. Можете расположиться в спальне и детской, – прошептал Егор.

Он помог мне подняться по лестнице и распахнул дверь в нашу спальню. Шагнув в комнату, я замерла, хватая ртом воздух. Меня накрыло с головой. Я оказалась не готова ни к тому, что в комнате всё останется таким, каким было во время нашей семейной жизни.

Мне захотелось бежать отсюда не разбирая дороги. Спрятаться от воспоминаний, разрывающих душу. Прекратить пытку прошлым и неизвестным будущим. Вырваться из западни.

Я повернулась к выходу и увидела, как закрывается дверь. Щелчок замка оглушительно оповестил о том, что выхода больше нет. Ловушка захлопнулась.

Вероника спала рядом со мной, а я не могла сомкнуть глаз. Скользила глазами по до боли знакомой спальне и не могла успокоиться. Воспоминания вгрызались в меня беспощадными иглами. Эти симметричные кресла мы с Егором нашли на выставке в Милане. Эту люстру заказывали через интернет. А прикроватные тумбочки делали на заказ.

Хуже всего было с кроватью. Я прекрасно помнила как мы её выбирали. Цвет, форма, размер, идеальная обивка изголовья – я могла описать её даже с закрытыми глазами. А ещё, упругость матраса и звуки. Шелеста простыней и наших с Егором голосов. Стонов, милых словечек, комплиментов и просьб. Всего того, что было только между нами. Обнажённых тел и душ.

Или не только? С Аликой он тоже тут был? На нашей кровати? Он также её держал в своих руках? Также осыпал поцелуями и комплиментами? Называл сладкой девочкой и снова и снова доводил до оргазма? Ловил каждый стон и поворот головы?

Мне даже дурно стало от этих мыслей. Я постаралась выскользнуть из ручонок Веронички, чтобы подальше убраться от бывшего семейного ложа. Хотела убежать подальше. Да хоть в коридор выйти, только бы перестать жариться на костре воспоминаний о семейном счастье, которое больше никогда не повториться.

Но дочка, словно почувствовав моё смятение, открыла глаза и притянула меня к себе. Звонко чмокнула в щёчку и потёрлась своим носиком пуговкой о мой нос.

– Пунь, – прошептала она.

– Пунь, – ответила я.

И сердце потеплело. Только бы ей было хорошо. Я ловила настроение дочери, ждала, как она будет отходить от похищения. Боялась слёз. Но она рассматривала всё вокруг, не вспоминая о происшествии.

С удовольствием прошлась вдоль огромного панорамного окна. Провела пальчиками по складкам штор, словно по волнам. Обвела пальчиком геометрические фигурки на прикроватном столике. Потом, словно играя в классики, запрыгала по дощечкам наборного паркета. Неловко оступилась и толкнула дверь в детскую. Когда створка распахнулась мы обе не смогли сдержать возгласа восхищения.

Перед нами открылся настоящий сказочный мир. Перестав предохраняться, мы с Егором начали ремонт в соседних к спальне комнатах. В ближайшей запланировали детскую. Согласовали проект, но увидеть окончательный результат я не успела и теперь вместе с дочкой с восхищением рассматривала похожее на лесную опушку помещение.

Вероничка шлёпала ладошкой по разукрашенной стене и приговаривала, – кьюбнитька! Кьюбнитька! Много кьюбнитькоф!

В её глазах было столько радости! Она обводила пальчиком по контуру разрисованных ягод и смеялась.

– Мамотька, мамотька, кьюбнитька!

Потом моя проказница забралась в кроватку, напоминающую домик феи. Сначала распласталась по покрывалу, гладя вышитые листочки на покрывале. А потом, найдя на витых опорах золотистый шнурок с кисточкой, дёрнула его вниз.

Балдахин, сложенный под крышей конструкции кроватки, раскрылся красивыми зелёными лепестками. Домик стал пушистым и искрящимся. Вероничка заверещала от восторга. Она махала руками, словно рисуя снежного ангела. А потом, вскочив на кровать ножками, вцепилась в витой столбик кровати.

– Мой домик! Мой домик!

Дочке очень понравилась детская. Вероничка спустилась на пол и снова побежала вдоль стены. Показывала на ягодки и приговаривала, – моя, моя, моя!

Она юркнула за мою спину и едва успела приложить ладошку к очередной ягодке, как раздалось мужское, – нет, моя! Здесь всё моё.

– И кьюбьнитька? – недоверчиво протянула дочь.

– И клубничка, – ответил Егор.

– Типоделися?

Морозов вопросительно на меня посмотрел. Мне пришлось переводить.

– Ты поделишься?

– Поделюсь, Вероника.

Дочка улыбнулась и протянула к Егору руку.

– Тито?

Морозов снова посмотрел на меня. Я перевела на взрослый.

– Ты кто?

– Хороший вопрос. – Егор обжог меня своим фирменным презрительным взглядом. Но на Вероничке не сорвался. Присел на корточки с наигранным выражением спокойствия на лице. Вздохнул и протянул ей игрушечного зайца. Он подождал, пока дочка возьмёт зайку. Я умоляюще смотрела на Морозова. Надеялась, что он даст нам немного времени, чтобы подготовиться. Но он посмотрел на меня так холодно, что я моментально поняла, что пощады ждать нельзя.