Изгнанник. Каприз Олмейера - Страница 8

– Ну так поторопись! – прикрикнул Лингард, забирая фонарь.

Матрос побежал исполнять указание.

– Касси мэм – госпоже в руки! – крикнул ему вслед Лингард.

Когда матрос скрылся из виду, капитан повернулся к Виллемсу.

– Я написал записку твоей жене. Возвращаться домой – ходить туда, чтобы потом опять уйти, – нет смысла. Но ты должен вернуться насовсем несмотря ни на что. Не мучай бедную женщину. А я позабочусь, чтобы ваша разлука закончилась побыстрее. Можешь на меня положиться!

Виллемс поежился и улыбнулся в темноте.

– Можете не бояться, – уклончиво ответил он и громче добавил: – Я вам безоговорочно верю, капитан Лингард.

Старый моряк повел его вниз по лестнице, размахивая фонарем и обращаясь к спутнику через плечо:

– Я во второй раз беру тебя под крыло, Виллемс. Третьего раза не будет. Вся разница между первым и вторым случаями лишь в том, что тогда ты был босой, а сейчас носишь сапоги. Четырнадцать лет прошло. Что дал тебе твой хваленый ум? Мало чего. Очень мало.

Лингард немного постоял на нижней площадке лестницы, освещая лицо гребца, прижимавшего шлюпку к пристани привальным брусом, чтобы капитану легче было в нее спуститься.

– Видишь ли, – продолжал он, возясь с фонарем, – эти конторские крысы так тебя испортили, что ты забыл, где право, где лево. Вот откуда берутся такие разговоры и взгляды на жизнь, как у тебя. Вокруг столько вранья, что человек начинает лгать самому себе. Тьфу! – брезгливо сплюнул капитан. – Для честного человека существует только одно место. Море, мальчик мой, море! Но ты воротил нос, считал, что на море денег не заработаешь. А теперь посмотри на себя!

Капитан задул фонарь и, шагнув в лодку, быстро протянул руку Виллемсу, приглашая за собой. Юноша молча опустился рядом, шлюпка отплыла от пристани и, описав широкий круг, направилась к бригу.

– Вы переживаете только о моей жене, капитан Лингард, – недовольно пробурчал Виллемс. – Думаете, мне так уж повезло?

– Нет-нет! – с жаром возразил Лингард. – Я ни слова больше не скажу. Я однажды уже раскрыл душу, потому как, можно сказать, знал тебя еще ребенком. А теперь надо забыть. Но ты еще молод, а жизнь длинна, – продолжал Лингард с невольной грустью. – Пусть это послужит тебе уроком.

Он по-дружески положил руку Виллемсу на плечо. Оба сидели молча, пока шлюпка не поравнялась с судовым трапом.

На борту Лингард отдал распоряжения старпому, после чего отвел Виллемса на корму и присел на казенник одной из шестифунтовых пушек, которыми был вооружен корабль. Шлюпка отправилась к берегу за посыльным. Как только она снова показалась, на реях замелькали темные фигуры, паруса провисли, как фестоны, развернулись, свистя тяжелыми складками, и замерли без движения из-за полного безветрия ясной, влажной от росы ночи. На баке звякнул брашпиль, и вскоре крик старпома возвестил, что якорный канат выбран до панера.

– Стоп шпиль! – крикнул в ответ Лингард. – Прежде чем сниматься, дождемся ветра с берега.

Он подошел к Виллемсу, сгорбившемуся на световом люке, понурившему голову, апатично свесившему кисти рук между коленями.

– Я возьму тебя с собой в Самбир, – сказал капитан. – Ты об этом месте, поди, не слыхал? Оно выше по течению моей реки, о которой много говорят, да мало знают, где она. Такой корабль, как «Вспышка», проходит в ее русло. Правда, не без труда… Сам увидишь. Я покажу. Ты провел в море достаточно времени, тебе будет интересно. Жаль только, что не остался насовсем. Короче, я сейчас иду туда. У меня там своя фактория. Моего напарника зовут Олмейер. Ты его знаешь, он работал у Хедига. Живет там как принц. Я их всех держу в кулаке. Раджа – мой давнишний друг. Мое слово – закон, других торговцев там нет. Ни одного белого, кроме Олмейера, в поселке отродясь не бывало. Спокойно поживешь там, пока я не вернусь из вояжа на запад. А потом посмотрим, куда тебя пристроить. Не дрейфь. Я уверен, что ты никому не выдашь мой секрет. Когда снова будешь среди торговцев, не разболтай о реке. Многие с готовностью подставят уши. Я именно оттуда беру всю гуттаперчу и ротанг. Их в том месте навалом, мой мальчик.

Виллемс мельком взглянул на произносившего речь Лингарда и снова опустил голову на грудь, разочарованный тем, что сведения, за которыми он с Хедигом охотился, пришли к нему с таким опозданием. Он не изменил безучастной позы.

– Будет желание, поможешь Олмейеру вести торговлю, – продолжал Лингард. – Скоротаешь время до моего возвращения – шесть недель или около того.

Над головой влажные паруса шумно затрепыхались от первого легкого дуновения ветра. Когда утренний бриз набрал силу, бриг повернулся против ветра, и притихшие паруса легли на стеньгу. С квартердека из темноты послышался четкий негромкий голос старпома:

– А вот и бриз. Какой курс держим, капитан?

Устремленный вверх взгляд Лингарда опустился на понурую фигуру на световом люке. Он как будто все еще колебался.

– Норд, норд, – раздраженно бросил Лингард, словно сердясь на непрошеные мысли в голове. – И поживее. В этих широтах любой ветерок стоит денег.

Он стоял неподвижно, прислушиваясь к скрежету блоков и скрипу бейфутов при повороте реев на фок-мачте. Паруса поставили, к брашпилю опять послали людей, а Лингард все стоял, погруженный в раздумья. Он пришел в себя, только заметив, как мимо него к штурвалу прошмыгнул босоногий матрос.

– Лево руля! На борт! – хриплым просоленным голосом крикнул Лингард человеку, чье лицо внезапно возникло в кругу света, отбрасываемого наверх фонарями нактоуза.

Якорь закрепили по-походному, реи обрасопили, бриг начал выдвижение с рейда. Море очнулось от спячки под острым форштевнем и стало сладко нашептывать скользящему судну ласковым журчащим шепотом, которым оно иногда разговаривает с теми, кого любит и холит. Лингард стоял с довольной улыбкой у поручней на юте, пока «Вспышка» не подошла к единственному, кроме нее, кораблю, стоявшему на рейде.

– Смотри, Виллемс, – поманил его к себе капитан, – видишь этот барк? Это арабы. Белые давно махнули рукой, а эти канальи частенько пристраиваются мне в кильватер – все надеются выкурить из этого поселка. Через мой труп! Знаешь ли, Виллемс, я принес этому краю процветание, помирил их, они стали буквально на глазах подниматься. Теперь там царят мир и счастье. Я для них большой господин, каким их превосходительству голландскому наместнику в Батавии, если в устье реки случайно занесет военный корабль, в жизни не стать. Арабам, этим интриганам и лжецам, туда заказана дорога. Я не пущу на реку ядовитое отродье, даже если это будет стоить мне моего состояния.

«Вспышка» прошла мимо барка, держась на траверзе, и почти оставила арабское судно за кормой, как вдруг оттуда крикнули:

– Раджа Лаут, приветствуем тебя!

– И вам привет! – откликнулся Лингард, замешкавшись от неожиданности, после чего обернулся с мрачной улыбкой к Виллемсу. – Это голос Абдуллы, – заметил капитан. – Что-то он сегодня не в меру вежлив. Что бы это значило? Наглец, каких поискать! Ну да черт с ним. Мне нет дела ни до его вежливости, ни до его наглости. Я знаю, что этот субчик сейчас же снимется с якоря и мигом пристроится мне в кильватер. Плевать! В здешних водах меня никто не обгонит, – добавил он, с гордостью и любовью оглядывая высокий изящный рангоут брига.

– У него был знак на лбу, – произнес Бабалачи, сидя на корточках и подбрасывая тростинки в жидкий костер, даже не глядя на Лакамбу, лежащего, опираясь на локоть, по другую сторону огня. – Младенец родился с отметиной, предсказывающей, что жизнь его закончится во мраке, и сейчас он подобен человеку, идущему на ощупь темной ночью: глаза открыты, но ничего не видят. Я знал его еще тогда, когда у него было много рабов, жен, товара, много торговых проа и боевых проа тоже. Хайя! Он был великим воином на тот момент, когда Милосердный своим дыханием погасил свет в его очах, паломничал и обладал многими достоинствами: был храбр, щедр и удачлив в пиратском деле, много лет вел за собой людей, пьющих кровь на морских просторах, – первый в молитве, первый в бою! Я ли не стоял подле него, когда он оборачивал свой лик на запад? Я ли не наблюдал, стоя рядом с ним в мертвый штиль, как пламя столбом поднимается выше мачт подожженных кораблей? Я ли не крался вслед за ним темными ночами меж спящих людей, которые просыпались лишь для того, чтобы погибнуть? Его сабля была быстрее небесного огня, разила раньше, чем успевала блеснуть. Хай, туан! Вот это были деньки, вот это был вождь, я и сам был моложе, а кораблей с пушками, плюющими смертью с большого расстояния, было меньше. Смерть прилетала из-за холмов, из-за леса… О, туан Лакамба! Они швыряли свистящие огненные шары прямо в ручей, где прятались наши проа, не решаясь встретиться лицом к лицу с вооруженными мужчинами.