Изгнание беса (сборник) - Страница 23

– Ничего не выйдет… Мы, как попугаи, повторяем одно и то же… Судьба… – замотал головой.

Тогда Гамалей поднялся и шагнул на шоссе.

– Куда ты?

– Пусти!

– С ума сошел!

– Говорю: пусти!

– Отпусти его, – спокойно сказал Климов. – Теперь каждый сам выбирает свою дорогу.

Опольский разжал судорожные пальцы. Он видел, как Гамалей, вытянув руки, точно слепой, пошел прямо наперерез громыхающему, неудержимо летящему самосвалу. Он не хотел этого видеть. Он до боли зажмурился. Поплыли фиолетовые пятна. Ужасный визг тормозов резанул уши. Даже не глядя, Опольский до мельчайших подробностей чувствовал, как шофер, мгновенно покрывшись лошадиным потом, пружиной разогнув тело, безумно жмет на педаль, как скользят в непогашенной скорости колеса по мокрому асфальту, как трехтонную железную махину заносит и грузовик боком, туповатым крылом своим, сминает внезапно выросшую перед ним человеческую фигуру.

Коротко просипели шины. Все стихло. Падали звонкие костяные щелчки в глубине леса. Он открыл пластмассовые веки.

Гамалей стоял у кабины – целый, невредимый – и что-то втолковывал взбудораженному шоферу.

– Жив? – не веря, спросил Опольский.

– Конечно, жив, – сухо ответил Климов, поднял воротник плаща. – Все. Кажется, к дождю. Зеркало треснуло. Круг распался. Надо выбираться отсюда.

Он сунул руки в карманы и, небрежно кивнув, побрел прочь по сырому, светящемуся мутным блеском, холодному изгибающемуся шоссе.

Локаторы засекли стаю вечером. Оператор прибавил увеличение, удивленно сказал:

– Птицы!

– А ты ожидал нападения с воздуха? Готовность «ноль» в секторе поражения? – спросил его помощник.

– Большая стая, – откликнулся оператор. – Интересно. Сейчас не время для перелетов.

– Думай лучше, как отыграться, – посоветовал помощник. – Пусковики чистят нас, как хотят. Лично я больше не намерен выкладывать по десять монет на каждом покере.

– Такие стаи – признак, – сказал оператор. – Птицы зря не полетят. Они чувствуют бедствия. Будет засуха или землетрясение.

– Землетрясение в степи?

Подошел дежурный офицер.

– Птицы, сэр! – доложил оператор. – Большая стая направлением на базу. Будут над нами через двадцать минут.

– Отлично, – сказал офицер, вглядываясь в колеблющийся черный треугольник на экране. – Проведем учебную тревогу. Объявить: ракеты противника в квадрате три, сектор четырнадцать, сближение по локатору.

Операторы переглянулись.

– Вы-пол-нять! – с тихой непреклонностью произнес офицер, не сгибая ног, зашагал к командному пункту.

– Наш покер, кажется, накрылся, – резюмировал оператор.

– Выслуживается, сволочь, – боязливо прошептал помощник, включая микрофоны.

Над головами их замигала красная лампочка – тревога. Надрывая сердце, завыла сирена. Грохая по кафелю коваными сапогами, побежал взвод охраны…

Когда завыла сирена, часовой на вышке снял предохранитель с карабина. Сверху ему было хорошо видно, как на пустынном полигоне дрогнули массивные стальные крышки – поднялись, и из черных шахт, словно змеи, выглянули красные головки ракет. Как допотопные ящеры, выползли из ангаров самоходные установки, настраиваясь на цель, завертели решетчатыми локаторами.

По рации ему приказали наблюдать западную часть неба. Солнце уже село, но горизонт светился. Бледную зелень его рассекали фиолетовые тучи. Из-за них часовой не сразу заметил стаю. Она быстро перемещалась. Как журавлиный клик – треугольником. Верхушки наземных ракет, упершись в нее, тихо поползли, держа траекторию, готовые в любую секунду рвануться в небо.

Стая увеличивалась. Птиц в ней было – сотни. Она нырнула – раз, другой, словно воздух не держал ее, и вдруг плещущим, живым одеялом накрыла шахты.

Снова дико, короткими гудками, захлебываясь, закричала сирена. Вспыхнули зенитные прожекторы. В их голубоватом свете часовой увидел, как по бетонным плитам к шахтам побежали черные фигурки, поехал джип, захлопали игрушечные выстрелы, прожужжала очередь, вторая, и раздраженно, над самым ухом, захрипели тяжелые пулеметы.

Словно спугнутая этой паникой, стая поднялась – белая, сверкающая, неправдоподобная в слепящих прожекторах, – стянулась воронкой и винтом ушла вверх.

Часовой не верил своим глазам: вместо аккуратных красных головок межконтинентальных ракет из шахт торчали серые, неровные, будто изъеденные кислотой тупоносые тела.

Сирена продолжала кричать. В голубом свете метались люди, сталкивались, падали. Часовой уронил бинокль, трясущимися руками нащупал спусковой крючок карабина и стал садить в небо патрон за патроном, пока не кончилась обойма.

Ночью разбудили президента. Он, в халате, вслед за дежурным охранником по полутемному коридору прошел в рабочий кабинет.

Его ждали. За столом переговаривались военный министр в начальник генерального штаба. Напротив молча курил советник по международным вопросам.

Четвертый человек, на диване, молодой, неприветливый, в тяжелых роговых очках, был ему незнаком.

Президент, смущаясь своего вида, сел, убрал голые ноги под стол.

– Мы бы не стали будить вас, Гиф, – сказал военный министр, – но обстоятельства чрезвычайные.

– Догадываюсь, – сказал президент.

– Во-первых, мы поймали «Летучего Голландца». Поймали, конечно, громко сказано, но, во всяком случае, удалось его отснять.

Начальник генштаба притушил свет, нажал кнопку на плоской коробочке проектора.

– Изображение плохое, съемки велись на пределе, – сказал он.

На экране в густоте синего цвета появилось черное каплевидное пятно, границы его были нерезкие, колебались, будто капля пульсировала.

– Западная Атлантика, триста километров от Бермуд, – пояснил военный министр.

Черная капля подрожала несколько секунд и исчезла. Экран погас.

– Это все? – скривив губы, спросил президент.

– По крайней мере мы теперь знаем, что «Летучий Голландец» существует, – сказал военный министр. – До сих пор доказательств не было. Кроме того, параллельно обычной съемке велась другая – в инфракрасных лучах. Пожалуйста.

Опять зажегся экран. Теперь фон был белым и капля отчетливо выделялась на нем.

– Если инфракрасная съемка, то, значит, что-то живое? – предположил президент.

Военный министр повернулся к человеку на диване:

– Профессор?

– Мне такое животное неизвестно. – Сидящий даже не поднял головы, рассматривал перламутровые ногти под миниатюрной настольной лампой.

– Профессор Малинк, наш крупнейший зоолог, – представил его военный министр.

Президент кивнул. Профессор тоже кивнул.

– Профессор придерживается несколько странных политических убеждений…

– Не трогайте мои убеждения, генерал, – быстро, неприятным голосом, сказал профессор.

– Но тем не менее является, пожалуй, единственным специалистом, к которому мы можем сейчас обратиться, – невозмутимо закончил военный министр.

– Что же это за убеждения? – осведомился президент.

– Я сторонник социализма, – вызывающе сказал профессор.

Президент опять кивнул. Этот человек ему не нравился. И вовсе не из-за социализма. В конце концов, все эти высокооплачиваемые эксперты – социалисты только на словах, бог с ними. Президент знал, что профессор презирает его. И в первую очередь за то, что он, не имеющий ни ученой степени, ни званий и абсолютно не разбирающийся во всей их науке, волею случая занял этот пост.

– Кто-нибудь нам скажет определенно: животное это или нет? – неожиданно высоким голосом спросил начальник генштаба.

– Достаньте приличные снимки – скажу, – отрезал профессор. И откинулся обратно, под настольную лампу.

Военный министр и начальник генштаба посмотрели на президента. Они уже вторые сутки смотрели на него вот так – как голодные волки. Президент знал, чего они хотят, опустил глаза.

– Может быть, меня поставят в известность? – глядя в пространство, сказал советник по международным вопросам.