Избранные стихотворения - Страница 31

Выпив пинту пива за ланчем (пиво успокаивает мозг, а послеполуденное время — наименее интеллектуальная часть моей жизни), я выхожу погулять часа на два-три. Я иду, ни о чем особенно не думая, глядя лишь на природу по сторонам, и вдруг вместе с каким-то внезапным и безотчетным чувством в мой мозг залетает строчка-другая стихов, а иногда и вся строфа сразу, сопровождаемые, но не предшествуемые, смутным представлением о стихотворении, частью которого им нужно быть. После этого обыкновенно бывает перерыв около часа, затем, возможно, ключ снова начинает бить вверх. Я сказал «вверх», потому что, насколько я могу понять, источник этих предлагаемых мозгу указаний находится в той бездне, которую я уже имел случай упомянуть, — под ложечкой. Дома я записываю эти указания, оставляя пробелы, надеясь, что вдохновение придет и в следующий раз. Иногда оно приходило, когда я снова шел гулять в ожидающем и расположенном к восприятию состоянии духа, но иногда я должен был взять процесс сочинения в свои руки и завершить его усилием мозга, и это часто было связано с беспокойством и тревогой, пробами и разочарованиями и нередко кончалось неудачей. Случилось так, что я отчетливо помню происхождение стихотворения, завершающего мою первую книгу. Две его строфы — я не скажу какие[52] — пришли мне в голову так, как они напечатаны, когда я пересекал угол Хэмпстедской пустоши между трактиром Спэньярд и проходом к Тэмпл Форчен.[53]

Третья строфа пришла после некоторых уговоров за чаем. Нужна была еще одна, но она не приходила: я должен был сочинить ее сам, и это было трудным делом. Я тринадцать раз переделывал ее, и прошло больше двенадцати месяцев, пока я не получил то, что нужно.

К этому времени вы уже должны быть сыты анатомией, патологией и автобиографией и хотите разрешить мне отступить из чужой страны литературной критики, куда я вторгнулся. Я прощаюсь с ней навсегда. Я не хочу сказать, вместе с Кольриджем, что я вновь помещаю свой бессмертный дух в глубокий покой смиренного самодовольства, но всё же я возвращаюсь к подобающей мне работе с чувством облегчения.[54]

Кли-Сент-Маргарет — город в Шропшире, местонахождение древнего аббатства.

Повешенного в цепях называли овцой под охраной лунного света.

Fancy's knell (букв. «Поминальный звон [по] любви») — цитата из пьесы Шекспира «Венецианский купец» (акт III, сцена 2), из вставной песенки «Скажи мне, где любви начало…» — в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник.

Венлок — город и горный кряж в юго-западной Англии.

Абдон — поселок под городом Кли-Сент-Маргарет в графстве Шропшир.

P. Л. С. — Роберт Луис Стивенсон. В стихотворении используются строки из стихотворения Стивенсона «Завещание»: «Моряк из морей вернулся домой», «Охотник с гор вернулся домой» (Перевод А. Сергеева).

Хедив — титул правителей Египта в период турецкого владычества (1867–1914).

Пародия на стихотворение Г. У. Лонгфелло "Excelsior!", начинающееся строками:

(Перевод В. Левика)

В русском переводе пародии использованы строки из переводов В. Левика и Б. Томашевского.

Стихотворение написано после избрания нового папы, Пия XI, в 1922 году.

Амфисбены — семейство ящериц, которые водятся в Южной Америке и в Африке и ведут роющий образ жизни; они могут двигаться в норах хвостом вперед, поэтому некоторые считают, что у них две головы (на обоих концах их длинного тела, до 70 см.): отсюда их второе название двуходка.

De Senectute — трактат «О старости» древнеримского оратора и писателя Цицерона (106-43 до н. э.).

Я имею в виду вопросы, подобные следующим: чередование более сильных и более слабых ударений, присущее некоторым определенным метрам (и только им); существование немых и невидимых стоп, подобных паузам в музыке; причины, по которым одни строки с различным числом стоп находятся в гармонии друг с другом, в то время как другие могут сочетаться лишь при исключительной удаче и большом мастерстве; почему белые стихи могут быть только десяти или шестисложными, а восьмисложные стихи без рифмы отказываются звучать; как Кольридж, следуя новым принципам, заявленным им в предисловии к «Кристабель», сел между двух стульев; необходимые ограничения для перестановки ударений, которые соблюдал Мильтон и переступал Бриджес; почему из двух пар рифм, одинаково правильных и состоящих из тех же гласных и согласных, одна кажется внутреннему слуху богаче другой; роль аллитерации в стихах и как определение аллитерации должно быть сужено, чтобы она действительно могла играть эту роль, не теряя своего действия и не вступая в противоречие со своей целью.

Теперь уже стало привычным говорить, что и девятнадцатый век тоже обладал собственным поэтическим жаргоном. Это правда или очень близко к правде: в семидесятых и восьмидесятых годах все незначительные поэты и стихотворцы использовали одну, по общему мнению, поэтическую манеру. Она была вялой и подражательной, но не нелепой: ее главной чертой была своего рода увядшая миловидность.

Атмосфера восемнадцатого столетия заставляла куда лучших поэтов писать много хуже:

и т. д.