Избранные сочинения Том V - Страница 37

Поэтому во всех движениях, которые он, я не скажу вызвал, — так как он в действительности не вызвал ни одного движения, и понятно почему, — но только предпринимал, Мадзини всегда тщательно избегал обращаться непосредственно с призывом к народным массам. Он согласился бы скорее подпасть под иго австрийцев и Бурбонов и даже папы, чем обратиться с призывом против них к пролетариату. И в этом, по моему твердому убеждению, заключается главная причина всех его печальных поражений. Давно пора отметить, что за исключением восстания Италии в 1848 г., столь славное начало которого и столь печальный конец обязаны были гораздо больше во-первых национальному чувству и во-вторых, поражению революции во Франции, чем мадзинистскому заговору, и за исключением еще победоносной войны Гарибальди в Сицилии и в Неаполе в 1860 г., — войны, успеху которой не был чужд, как вам известно, Кавур, — ни одно из движений, ни один поход и ни одно вооруженное восстание, инициатива которых принадлежала собственно Мадзини, никогда не удавалось.

Его величайшей заслугой является то, что он поддерживал в продолжение сорока лет священный огонь в итальянской молодежи, сформировал ее, не для революции, а для геройской и всегда неравной борьбы против политических угнетателей Италии, местных и чужеземных, — против врагов ее единства еще больше, чем ее свободы. В этом отношении, дорогие друзья, вы все его сыновья, или, скорее, его внуки, так как поколение его сыновей почти исчезло, — одни умерли, другие живут, но развратились, и очень небольшое число остались нетронутыми, — и никто лучше меня не понимает глубокого чувства признательности и уважения, которые вы все испытываете по отношению к Мадзини.

Только я прошу вас заметить, что он всех вас воспитал и сформировал по своему образу и подобию: это уже много, в самом деле, что вы начинаете ныне, не без труда, становиться революционерами против него, и большинство из вас еще колеблется. Он учил вас бороться за Италию и презирать итальянский народ; не теологический и фиктивный народ, о котором он всегда говорит, но живые и реальные массы, нищенские и невежественные, и, „столь умные, однако, в своей нищете и своем невежестве".

Как вы ни молоды и пылки, политическая и так называемая революционная система, которую он привил вам, еще живет, как наследственная болезнь, в мозгу ваших костей, и чтобы изгнать ее, вам нужно глубоко окунуться в народную жизнь. Эту систему можно резюмировать в двух словах: „Все для народа, ничего посредством народа". В этой системе восстание против установленного порядка вещей и заговор в виду организации этого восстания должны быть совершены — и так это и делается — буржуазной молодежью при очень слабом участии нескольких сот городских рабочих. Пролетарские массы, и в особенности крестьяне, должны быть исключены; потому что они внесли бы в эту идеальную систему дикие порывы грубых и реальных страстей, которые расстроили бы неглубокие замыслы великодушной, но буржуазной с головы до ног молодежи. Когда строят план невинной революции, имеющей вполне определенную цель заменить существующую власть новой, необходимо сохранить во что бы то ни стало пассивность масс, которые не должны потерять драгоценную привычку повиноваться, и хорошее настроение и спокойствие буржуа, которые не должны переставать командовать и господствовать. Следовательно, нужно избегать во что бы то ни стало экономического и социального вопроса.

И, действительно, что мы видели? Стихийные движения народных масс — и очень серьезные движения, как движение в Палермо в 1866 г., и еще более сиьное крестьянское движение во многих провинциях против несправедливого закона о взимании пошлины за помол — не встретили никакого сочувствия, или очень мало, со стороны революционной молодежи Италии. Если бы это последнее движение было хорошо организовано и управлялось умными людьми, оно могло бы вызвать громадную революцию. За отсутствием организации и вождей оно ни к чему не привело.

Но, год спустя, итальянская молодежь, инспирированная Мадзини и руководимая им, вознаградила себя. Это был, быть может, одним из наиболее крупных заговоров, подготовленных Мадзини, по числу принимавшие в нем участие людей и по истраченным на него суммам. И что же? Он провалился самым жалким образом. В различных местах страны поднялись банды в несколько сот смелых молодых людей, и эти банды рассеялись не перед королевскими войсками, а перед глубоким равнодушием крестьянских и рабочих масс. Этот роковой, но естественный исход должен бы был раскрыть глаза, не Мадзини, который никогда не раскроет их, а итальянской молодежи, которая, будучи юная, может еще их раскрыть.

Однако, она начала отделяться от Мадзини не на этой практической почве, а на почве теории, благодаря развитию свободной мысли. Я не буду рассказывать вам то, что вы сами хорошо знаете, а именно, каким образом по всей Италии самостоятельно образовались группы свободомыслящих буржуа. Но странная вещь, хотя они в умственном отношении освободились от ига Учителя и Пророка, большинство из них продолжало и продолжает еще находиться под политическим игом Мадзини.

„Пусть он не трогает нашего свободомыслия, говорят они еще и ныне, и мы охотно отдадим себя руководству его Патриотического и революционного гения, его опыта в заговорах и в борьбе за республику".

И они не понимают, что невозможно быть в действительности „свободомыслящим", не будучи в то же время социалистом в широком смысле слова; что смешно говорить о „свободной мысли" и желать в то же время единой, авторитарной и буржуазной республики Мадзини.

В этом случае также Мадзини показывает себя логичным, гораздо более логичным, чем молодежь, которая называет себя материалистической и атеистической. Он сразу понял, что эта молодежь не могла и не должна была хотеть его республики. В статье „Терпимость и Индиферентность", помещенной им в 34 номере La Romadel Pоро1о, он ясно говорит нам, что он согласен не касаться социального вопроса. Это доказывает, что он достаточно проницателен, чтобы понять, что нельзя быть материалистом и атеистом, не будучи в то же время социалистом в широком смысле слова.

Не логика ее собственного развития начала раскрывать глаза итальянской молодежи, а во-первых восстание и революция Парижской Коммуны и затем проклятие и единодушное и бешеное преследование Интернационала всеми правительствами и всеми реакциями Европы, не исключая Мадзини и мадзинистской партии.

В этом отношении Мадзини оказал нам большую услугу. Он доказал, что как скоро молодежь отошла от него в области мысли, она должна была отойти от него также и в области практической деятельности; он отверг ее и был тысячу раз прав. В этот раз он был гораздо откровеннее и честнее по отношению к ней, чем она смела и смеет еще быть по отношению к себе, и он вызывает ее быть серьезнее и мужественнее.

Да, эта молодежь должна иметь теперь мужество признать и провозгласить свое полное и окончательное расхождение с политикой, заговорщеской деятельностью и республиканскими предприятиями Мадзини, под страхом оказаться осужденной на бездействие и постыдное бессилие. Она должна начать свою собственную политику!

Какая может быть эта политика? Помимо мадзинистской системы, которая является системой Республики — Государства, есть только, одна, система Республики-Коммуны, Республики — Федерации, социалистической и действительно народной Республики, система Анархии. Это политика социальной революции, которая стремится к уничтожению Государства и к экономической, вполне свободной организации народа, организации снизу вверх федеративным путем.

Вот цель, единственно возможная для нее, если у нее есть цель, если она хочет иметь цель. Если, у нее нет цели, если она не хочет иметь никакой цели, тем хуже для нее, потому что тогда она будет тысячу раз более непоследовательной, чем мадзинистская партия: тогда она будет в некотором роде бессильным протестом, против неразумия на самой почве неразумия и бессилия. Неразумие мадзинистов имеет, по крайней мере, за себя энергию страсти и безумия, они ведут кампанию, провозглашают свои нелепости с силой убеждения, которая всегда увлекает слабых; тогда как рациональный протест атеистической молодежи, слишком умной, чтобы верить в нелепости, но слишком неэнергичной, слишком мало убежденной и страстной, чтобы иметь мужество суметь покончить с ними совершенно, был бы чем то совершенно отрицательным, т. е. абсолютным бессилием. Но есть ли что нибудь в мире более низкое, более отвратительное и более постыдное, чем бессильная молодежь, молодежь, которая не смеет дерзать, которая не умеет противиться?