Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Страница 8

Отойдя шага два, он обернулся, чтобы полюбоваться домом, в котором спал эту ночь. Но дома не оказалось. Вместо дома стояла деревянная будка — тракторный вагончик. Не на колесах, а на полозьях — так его можно таскать круглый год, и по снегу, и по грязи.

Еще десяток вагончиков выстроился по обочине дороги.

И в некоторых из них уже пробудилась жизнь.

— Разве это дома? — звенел голос Рытатуевой. — Это не дома, а халабуды! Так бы и писали в бумажке: «Предоставляются халабуды». Брехуны паршивые, чтоб вас…

Она бомбой вылетела из своего вагончика, подтягивая на ходу розовые резинки чулок. За ней выбрался Иван Второй, еще несколько человек. Все — с лицами обиженными, докрасна раскаленными рытатуевской агитацией.

— Завезли, я говорю, к чертяке на рога! Так тут еще в халабудах жить… — разорялась на публике Рытатуиха.

А публика прибывала. Стали выглядывать из всех дверей. А из некоторых вагончиков появились люди, не знакомые Алексею, не из ихней группы, — одетые по-рабочему, с лопатами, топорами и всяким другим орудием. Они подошли поближе и стали с большим интересом слушать, как Рытатуиха выходит из себя.

— Я уже все тут разузнала: армейскую столовку на лошадях привозят, а заместо магазина — автобус ездит… Да чтоб я в том проклятом автобусе хоть щепоть соли купила? Ни за какие деньги!..

Тут один с лопатой так обрадовался дармовому представлению, что заорал тем, которые возле вагончиков умывались:

— Братцы, идите сюда! Опять диких привезли…

Рытатуева завострившимися глазами пронзила этого, с лопатой, воткнула кулаки в пышные свои бока:

— Диких? А вы какие будете?

С лопатой усмехнулся и сказал членораздельно:

— А мы кад-ровые. Поняла, баба?

И, повернувшись, пошел себе, помахивая лопатой. Остальные кадровые, свысока поглядывая на вновь прибывших, тоже повернулись и пошли. Лопаты у них, между прочим, были удивительные: с перегнутым пополам совком. Такие, должно быть, одним кадровым выдают.

Они погрузились на машины и уехали. На работу.

А из другого вагончика вышли трое. У одного — это он ночью с фонариком встречал приезжих, поскольку состоял здесь прорабом, — очень колкий вид: торчат усы, торчит карандаш за ухом, торчит трубка во рту. Несмотря на это, человек он добрый. Второй — маленький, тщедушный, в пенсне, с портфелем и грозно выглядывающей из-за спины малокалиберной винтовкой — разъездной кассир.

Третий — уже немолодой, сутулый, но крепкой стати мужчина в плаще с капюшоном. Голова у него несоразмерно телу крупна, с мясистым носом и большими губами, седые брови. Причем голова все время наклонена вперед, будто человек старательно вслушивается.

И не случайно: Устин Яковлевич Храмцов, главный геолог комбината «Севергаз», глух.

Правда, его выручает техника: в кармане Устина Яковлевича лежит черная эбонитовая коробка, от коробки тянется шнур со штепселем, штепсель этот втыкается в ухо. Машинку эту Храмцов купил в Америке, во время одной из научных командировок, очень ею дорожил и включал лишь при деловых разговорах, на пленумах, а также в том случае, если по радио играли музыку Скрябина.

Между прочим, среди разведчиков Печоры и Тимана серьезно поговаривают о том, что машинка эта — атомная, что с помощью атомной машинки главный геолог слышит, где под землей залегают нефть, газ и разные другие полезные ископаемые. Ходит — и слушает…

Это, конечно, неправда. Будь у Храмцова такая машинка, ему не пришлось бы пережить в своей жизни многих горьких дней.

Ученый с мировым именем, он одним из первых предсказал продолжение знаменитого нефтегазового меридиана — Баку — Сталинград — Саратов — Куйбышев — Татария — дальше на север, параллельно Уральскому хребту.

Однако земные пласты почему-то не пожелали подтвердить гипотезу Храмцова. Скважины давали нефть — но так мало, давали газ — но так редко, что у бухгалтеров комбината кредит не сходился с дебетом: деньги летели не из трубы, а в трубу.

В различных комиссиях и коллегиях на Храмцова кричали. Его обличали. И даже разоблачали…

Но он нашел то, что искал. Он открыл гигантское месторождение природного газа… Страна услышала — «Джегор»…

Теперь Устин Яковлевич не вылезал из разведрайона, не появлялся дома.

Десятки турбобуров уже пробивались на Джегоре к заветным глубинам. Но это еще не было решением задачи — в самый короткий срок исследовать, освоить новые площади и дать газ городам Урала. Джегор оставался островком, потерянным среди лесов Верхнепечорья. Островком, окруженным рыжей трясиной, — не подступиться…

Нужна дорога. Нужна дорога. Нужна дорога!

Она строится уже несколько месяцев. Условия — тяжкие. Автомашины здесь через две недели идут в капитальный ремонт, а бульдозеры — в железный лом. Здесь могут выдержать только человеческие руки и человеческие сердца. Но их не хватает — рабочих рук. Предприятия города послали на строительство своих лучших людей, но этого мало. Приезжают люди по оргнабору…

«…вроде этой дамы в шали с цветами, — вздыхает Устин Яковлевич и, наклонив голову, слушает Рытатуиху. — Право, какая неприятная дама!»

— Чтоб я в этой халабуде еще ночь проспала? Да ни за какие деньги…

— Вы закончили? — спрашивает Устин Яковлевич. — Тогда позвольте мне…

— Нечего народу рот затыкать! — снова вскипает Рытатуева. — Разве вас так Коммунистическая партия учит?

Храмцов содрогается, как от боли.

— Замолчи ты, — басит Степан Бобро, — чего мелешь?

— Товарищи, — говорит Храмцов. — Насколько я понял, в пункте оргнабора вас неправильно информировали об условиях работы в комбинате «Севергаз». Вам обязаны были показать специально разосланное письмо. И не показали…

— Значит, обманули? — тяжело дыша, спрашивает кто-то из за плеча Алексея. — Вы скажите: обманули нас или не обманули.

Храмцов поднимает глаза и, чуть помедлив, отвечает:

— Обманули.

— Ну, то-то…

В голосе из-за плеча слышится теперь полное удовлетворение.

— Мы строим дорогу на Джегор, — продолжает Устин Яковлевич. — Эта дорога крайне необходима для того, чтобы дать народу богатое месторождение газа. Да, да, такого же, каким пользуются москвичи, ленинградцы, киевляне… Строительство трудное: здесь тайга, болота. Мы платим строителям, кроме северной, еще и полевую надбавку — приравниваем их труд к труду разведчиков. Но там, где полевая надбавка, есть и полевые условия… Вот эти вагончики.

Все оглядываются на вагончики. На мокрый лес. На колеи дороги, налитые водой.

— Заканчиваю. Те, которые согласны работать в полевых условиях, завтра должны выйти на трассу. Кто не согласен, может уезжать: машину мы предоставим… А о махинациях отдела оргнабора сообщим, куда следует. Обязательно.

— Работа какая будет: ломать или делать? — опять басят из-за спины.

— И то и другое. Частично вручную… — Тут Храмцов потер лоб, вспомнил: — Товарищи, нет ли среди вас шоферов?

Алексей отыскал глазами Степана Бобро. Степан этот взгляд заметил, побледнел и задвинулся за чужую спину. Голова все равно возвышалась.

— Нет? — повторил вопрос Храмцов. — Класс неважен… Значит, нет. Тем более: часть работ придется выполнять вручную. Лопатой.

— А сам-то ты пойдешь лопатой махать? — взвизгнула Рытатуева. — Или ручки марать не станешь? Заставим! У нас все равны…

Устин Яковлевич поморщился и выдернул из уха шнур. Кивнул всем головой, зашагал к дороге.

Только теперь дошел до Алексея смысл последней фразы, сказанной Храмцовым. Как же так: значит, и его специальность здесь не нужна?..

Алексей догнал главного геолога, обогнал. Тот заметил, остановился, вежливо включил машинку.

— Товарищ начальник… — задохнулся от волнения Алексей. — Разрешите обратиться… У меня — профессия. Дизеля… В оргнаборе сказали: пригодится здесь… Теперь мне, что же, уезжать?

Храмцов заинтересованно поглядел на неспоротые петельки от погон на Алексеевой шинели, на его фуражку с невыцветшим бархатным пятиугольником.

— Дизелист? Это хорошо. Очень хорошо. Незачем вам уезжать…