Избранные произведения. Том 2 - Страница 18

— Что же я должен делать? Что можно тут сделать?

Когда Артавазд и Мосьян подъехали к крыльцу, Тигран уже отрапортовал парону Косте о своем прибытии. По его разочарованному лицу было видно, что задание он получил не то, о котором мечтал.

— Смени лошадь и сейчас же на разведку. Хлеб должен прибыть с Котурской дороги. Склад разграблен, но не сожжен. Соберем народ и будем раскапывать запасы. А сейчас на разведку за хлебом!

Когда парон Костя приказывал, его слушались безоговорочно.

— Еду! — мрачно сказал Тигран. — Вот новые на помощь нам приехали.

Парон Костя внимательно всмотрелся в Артавазда и Мосьяна.

— Не спали? Подымайтесь ко мне. Тут есть койка.

— Слезайте! Я заберу лошадей! — распорядился Тигран.

Непослушными, одеревенелыми ногами Артавазд и Мосьян ступили на землю. И тому и другому хотелось сделать или, по крайней мере, сказать что-нибудь торжественное, но все кругом было так просто, ясно и страшно, что нужного слова или жеста не нашлось. Они молча сдали лошадей и поднялись наверх.

Загоралась зарницами звуков, закипала пеной голосов эта окраина города вокруг дома парона Кости. Подтягивались все новые и новые ряды людей и животных. Уже котлы были опустошены, и Айрапет с Ашотом торопились разогреть вновь налитую воду. Уже рассевшись под высохшими деревьями садов, матери обнажали пыльные, истощенные груди, и к их крупным, темным соскам припадали нетерпеливыми губами маленькие дети. Молодые мужья грохотали кусками обгорелого железа и с треском выламывали высокие ветки, чтобы соорудить навес для ночлега. За углом дома рослый парень, держа за руку девушку, жадно смотрел, как она высвобождала из-под киткала крупный рот и подбородок, чтобы начать есть засохшую лапшу, которую он только что вынул из-под лохматой меховой жилетки. Айрапет, гибкий и ловкий, скачками бросался от костра к дровам и обратно, легко обхватывая корявые коряги; он знал, что маленькая Сирануш, которая нашла его сейчас же, как пришла, подымает на него влажные виноградины черных глаз всякий раз, как сгребет губами с пальцев крупный комок каши, наложенный ей в миску Айрапетом.

— Желаю вам состариться на одной подушке! — поддразнивал Айрапета Ашот, стреляя острыми глазами на Сирануш, и Айрапет не имел возражений против этой старой поговорки.

— Ми барци вра церанак! — сочувственно повторяли пожелания старухи из толпы, протягивая кружки и сплетая свою радость утоления голода со страстной радостью Айрапета.

Наверху в комнате, на койке, лицом к стене блаженно спал Мосьян. На той же койке сидел Артавазд, впиваясь огромными глазами в парона Костю, стоявшего перед ним.

— Твой отец, — говорил парон Костя, — отдает родине лучшее, что он имеет, — своего сына. И сын великого поэта Армении в груди своей несомненно носит сердце, не худшее, чем у его отца. Я призываю тебя на подвиг, на вдохновенную работу, на великое служение.

— Да, — растерянно говорил Артавазд, — но что я должен делать, чем я могу помочь?

— Дела здесь столько же, сколько гор. Но если старые вулканы потухли, каждый работник должен здесь пламенеть!

— С чего мне начать?

— Иди на помощь к Пахчану, собирай сирот, замени им отца и мать. Ванские дети видели столько, сколько иные старики за всю свою жизнь не видали. У них больной мозг. Больше, чем еда, им нужна любовь.

— О, я их видел только краем глаза, но я их люблю, как своих младших братьев и сестер! — с воодушевлением сказал Артавазд. — Где приют? Я сейчас же пойду туда.

— От ворот направо и потом первый переулок налево. Большой дом с обгорелым верхом. У нашего дома уже много детей. Собери их и веди туда.

Забыв усталость, Артавазд вошел в толпу. Запах человеческого пота, бараньего меха и деревенского табака ударил ему в ноздри. Ласково наклоняясь к детям, он объяснял старухам, что поведет их в приют. Маленькая круглоглазая девочка доверчиво пошла к нему на руки. Дети постарше собирали малышей, и скоро во главе низкорослого говорливого отряда Артавазд выбрался из толпы и свернул в переулок. Парон Костя, улыбаясь, наблюдал за ним из окна.

«Пахчан и Артавазд при детях, Вагаршак на обозном дворе, Ашот и Айрапет на питательном пункте. Эти свои, — считал он, подходя к спящему Мосьяну. — Хорошо спит, а надо разбудить!»

Он тронул Мосьяна за плечо.

— Хорошо спит, кто хорошо поработал! А работа еще ждет тебя. Через дорогу от нас налево склад. Там закопаны запасы. Собери людей и откопай. Приведи все в порядок и возьми на учет.

Мосьян, растопырив брови, старался вырваться из сна и понять, где он и что ему говорят. Ему снилось, что он ест крупную виноградную кисть с какой-то девушкой, в садах, над звенящей рекой.

— Пить очень хочется, — сказал он. — Сейчас пойду. Напротив, налево? Склад? Откопать?

Он вытащил обмякшую в дороге записную книжку в красной козлиной коже и записал: откопать, взять на учет.

Встал, встряхнулся. Костя залюбовался его сильной и ладной фигурой.

Легкий как пыль, но очень густой топот маленьких копыт донесся с улицы. Костя выглянул в окно.

— Мука! — крикнул он и с несвойственной ему быстротой побежал вниз. Вся улица была запружена ишаками. На спине каждого висели продолговатые хурджины. Погонщики в шапках, похожих на горшки, пробивались сквозь стадо к дверям. Один из них снял шапку и вынул из нее пропотелый пакет. В нем было отношение тифлисских организаций о посылке муки для беженцев и требование уплаты крупной суммы наличными подателю. Костя омрачился: мука нужна, а денег мало.

— Надо попробовать муку! — сказал Мосьян, выходя из дома.

— Верно! Возьми пробу.

Мосьян осторожно прокалывал мешки у самого узла и, выдавливая муку на ладонь, пробовал ее и сплевывал.

— Мука не годится, — сказал он. — Прогорклая.

— Не может быть! Развяжи мешки!

Скидывая хурджины на землю, они развязывали мешки, по локоть погружали в них руки, брали пробу.

— Убийцы! — кричал парон Костя. — Майданщики! Наживаются на голоде! Ведь эту же муку нельзя есть! Нет! Я этого так не оставлю! Я поеду в Тифлис и разоблачу этих мошенников. Им деньги дороже судьбы своего народа! Их надо всенародно выставить к позорному столбу!

— Но что же сейчас мы будем делать? — спросил Мосьян.

— Гони муку обратно! Я не плачу ни копейки ни за доставку, ни за гнилой товар!

Пахчан, подгоняя рыжую ленивую Марью, которая сменила ему слепого гунтера, скакал в туче известковой пыли к дому генерал-губернатора Термена. По чину, Термен был только полковником, по должности — генералом. Так его все и звали.

Приют надо открыть немедленно, сегодня же. Сейчас же надо освободить то здание, где приют помещался до отступления и которое в суматохе теперь было захвачено какой-то обозной частью. Парон Костя сказал Пахчану, чтоб без нужной бумажки он не возвращался. Пахчан и сам горел желанием вырвать эту бумажку во что бы то ни стало. Матери уже толпились с детьми у запертых ворот приюта, дети и сами стекались со всех сторон к стенам приюта, как ручьи в речку. Спасти детей — значит спасти будущее Армении. Эта мысль заслонила все остальное. Если генерал не задержит, детей можно будет успеть покормить перед сном.

Было за полдень. На площади перед домом штаба копошились вокруг застрявшей в песке пушки серые, запыленные солдаты. Немые улицы змеились среди развалин. Неожиданно справа потянулся живой, не засохший от недостатка воды сад за каменной, недавно починенной изгородью. Пахчан толкнул калитку ногой, и Марья, едва ступив в сад, шарахнулась от испуга. Из-под самых ног ее разбежалось во все стороны стадо кроликов. Пахчан соскочил с лошади, привязал ее и неуверенно сделал несколько шагов вперед. Перед ним был дом с высоким крыльцом и новой дверью. Пахчан поднялся по каменным, хорошо прилаженным ступенькам и остановился. Из большого ящика, затянутого металлической сеткой, зашипела на него жирная, зеленая змея. Тяжелая черепаха неторопливо поползла от него под стол. Пахчан сбежал с крыльца. Беленькая козочка подняла к нему из кустов умные доверчивые глаза, с кудахтаньем полетели из-под крыльца откормленные хохлатые куры.