Избранные произведения. Том 2 - Страница 14

Спуск уже закончился, когда дорогу преградила веселая горная речка. Артавазд с казаками быстро взял ее вброд, и конь вынес его вперед. Дорога шла среди широкой луговины.

Из-за края ее поднялась и понеслась навстречу какая-то черная, продолговатая полоса. Не сбавляя ходу, Артавазд пригляделся и, чуть не вылетев из седла, на всем скаку остановил лошадь. Сомнений не было: навстречу мчались курды.

Артавазд оглянулся: генеральский фаэтон лениво выбирался из воды. Расстояние между фаэтоном и Артаваздом галопом покрывал Мосьян с винтовкой на изготовке.

— Проезжай скорей! — донесся приказ генерала вознице.

Черная полоса выросла в отряд скачущих курдов. Уже видны были цветные пятна головных уборов и кушаков. Отряд генерала Ладогина сгрудился.

От страха генерал прилип к скамейке. Другой офицер суженными глазами, как бы выбирая цель, всматривался в приближающихся курдов, стоя на подножке фаэтона. Тиграну показалось мало одной винтовки, и он выхватил другую из-под ног офицеров, забыв всякую субординацию. Мосьян занял позицию на краю дороги. Казаки встревоженно остановились впереди фаэтона, ожидая приказаний. Артавазд присоединился к ним. Любопытство боролось в нем со страхом.

«Их больше ста человек, — думал он, — а нас и десятка нет. Что они сделают? Винтовки держат наперевес. Значит, стрелять не собираются. Выхватят сабли? Вот сейчас, через минуту, режущая сталь со страшного размаха вонзится в мое тело?..»

Сцена последнего прощания с отцом, с семьей как вздох ветра пронеслась в его голове, и сейчас же он заметил, что совершенно необычайной зоркостью видит мельчайшие подробности одежды и вооружения курдов. Зеленые и синие нитки бахромы на бронзовых лицах, складки коротких, развевающихся, как юбки, казакинов, патронташи, лошадиные гривы — все эти мелочи, слипаясь в мохнатый, угрожающий комок, казалось, через глаза Артавазда входили в него самого и наполняли его странной тоской. Но струйка любопытства пробивалась сквозь тоску все сильней. Он тронул лошадь и оказался совсем вблизи курдов, когда они на полном ходу остановились перед отрядом генерала Ладогина. Казаки замерли, не понимая, почему не слышно никакой команды. Генералу Ладогину стало тесно в его застегнутом френче.

Тогда высокий, сухой курд с большим хищным лицом тронул лошадь на несколько шагов вперед. Чуть отступя, за ним двинулся второй курд.

Судорога, охватившая отряд генерала Ладогина, разрешилась.

По каким-то в детстве прочитанным романам генерал Ладогин хотел вспомнить какой-нибудь подходящий ритуал для встречи с вождями диких племен, но два курда уже стояли у его фаэтона, и ему ничего не оставалось сделать, как вылезти и в ответ на «селям» курда, приложившего руку ко лбу и животу, откозырнуть.

На чистейшем французском языке курд сообщил его превосходительству, что, узнав о приближении русского генерала к его владеньям, он счел долгом с лучшими своими всадниками выехать навстречу.

Генерал, от удивления не сразу сумевший подобрать французскую фразу, чтобы ответить на приветствие, спросил, с кем он имеет удовольствие говорить.

Артавазд, жадными глазами наблюдавший курда, уже догадался.

— Бегри-бек! — воскликнул он.

Бегри-бек, хитро улыбаясь, повторил свое имя.

Весь кортеж торжественно тронулся в путь.

Впереди понеслись курды, показывая высокое мастерство скачки в тесном строю. За ними, несколько поодаль, но тоже желая выказать мастерство, казаки. В центре фаэтон. И сзади опять курды. Конь Артавазда, скакавший рядом с фаэтоном, почувствовал что-то родное, стрелой ворвался в ряды переднего курдского отряда. Загорелые дочерна лица, белые частые зубы, запах кожи и шерсти окружили Артавазда. Перестраиваясь на ходу, курды дали ему место рядом с Бегри-беком.

— Курд! — сказал ему Артавазд, показывая на свою лошадь. Бегри-бек, взглянув недоверчиво, тотчас же нашел характерные для курдских лошадей отметины на шее. Злость промелькнула в его глазах, но тотчас же расплавилась в улыбке гостеприимства.

Дорога шла ущельем. Через несколько поворотов, вонзаясь в озаренное закатом небо, справа высоко вознеслась остроконечная скала. Сливаясь с ее выступами, по ней ползли стены крепости, и на самом верху стояла зубчатая башня. Время сплавило древнюю крепость со скалой в одно неразрывное целое.

Гора с башней приближалась, вырастала и наконец нависла над всадниками и фаэтоном отвесной, уходящей в небо громадой. Курды на лету остановили лошадей и спешились. На небольшой площадке лепилось несколько глинобитных домов. Над ними вилась тропа в горы.

Усыпая свою речь комплиментами, Бегри-бек просил оказать ему честь отночевать не здесь, а выше, в его столице, ауле Боганис.

В не менее любезных выражениях генерал Ладогин категорически отказался от этого предложения и проследовал за Бегри-беком в кунацкую.

В небольшой комнате, устланной коврами, генералу и его спутникам подали кофе, разогреваемый тут же, на мангале, в крохотных, высоких, с отвороченными краями и длинными ручками кастрюлечках. После кофе генерал остался наедине с Бегри-беком.

— О чем они там будут говорить? — полюбопытствовал Артавазд.

— Просто будут торговаться о цене нашей жизни, — ответил Мосьян.

Лицо Артавазда выразило удивление.

— Наше положение совершенно ясно, — продолжал Мосьян, — мы в плену. Эти головорезы могут сделать с нами что хотят. Разве мы можем сопротивляться? Я, по крайней мере, чем бы ни кончился торг, не войду для ночлега в дом.

— А как же?

— Выволоку тахту и буду спать здесь, на воздухе, с винтовкой под буркой. Я дешево свою жизнь не отдам!

— А это верно. Но чем же может откупиться генерал?

— А вон казак стоит на часах у фаэтона. Разве он коньяк стережет? Бисквиты? В фаэтоне есть подозрительная корзина, содержимое которой может очень пригодиться Бегри.

— С чем?

— Что вы наивничаете? С золотом! А кроме того, Бегри, конечно, уже заметил в фаэтоне и нечто другое, более дорогое для него, чем даже золото: винтовки. Вопрос только в том, сколько золота и сколько винтовок он потребует. Своей, по крайней мере, я из рук не выпущу.

Смута овладела Артаваздом. Романтический образ горного вождя превращался в образ предводителя простой разбойничьей шайки.

С нахмуренным лицом генерал вышел из кунацкой, сопровождаемый улыбающимся Бегри. Генерал отдал какое-то приказание, и оба они вернулись в кунацкую. Корзину тотчас пронесли туда.

— Полегчает его корзиночка! — издевался Мосьян.

Площадка опустела. Курды исчезли куда-то.

Тигран и Мосьян о чем-то горячо спорили.

Артавазд стоял над обрывом, наблюдая, как вечерняя мгла заволакивала ущелье, как на фоне угасавшего заката все мрачнее нависала скала с крепостью. Горы смыкались, грохот реки ушел в темноту, тоска овладевала Артаваздом.

— Идите помогать! — услышал он крик Мосьяна. Мосьян и Тигран тащили на спинах широкие тахты. Они, поставили их на краю дороги, недалеко от лошадей и фаэтона. Приготовления ко сну были кончены, когда из кунацкой вышел генерал.

Бегри начал уговаривать идти спать в кунацкую.

— Горный воздух всего дороже, — ответил ему генерал.

Он всемерно одобрил предложение Мосьяна ночевать на воздухе. Английские коттеджи выветрились из его головы. Хмурый и неразговорчивый, он улегся рядом с часовым. Мосьян, Тигран и Артавазд укутались в бурки. Непроглядная ночь укутала их еще плотнее. Рядом с каждым под буркой лежала винтовка. Сквозь непреодолимую дрему Артавазд слышал удаляющееся цоканье копыт по каменистой дороге.

Когда он открыл глаза, все уже были на ногах, утренний горный холод обжигал глаза и ноздри. В зелено-лимонном небе белыми льдинками висели звезды.

— А я здорово вчера сдрейфил, — говорил Мосьян Артавазду. — Ну, ничего! Если ночью остались живы, днем не пропадем! Смотри — и винтовки целы! А корзиночка полегчала!

Он побежал умываться к ручью.

Горная тропа, не шире полусажени, упершись в скалу, заворачивала за нее куда-то вниз, в неизвестность. Курды в полном вооружении выходили откуда-то и выстраивались в два ряда лицом друг к другу. У многих на шее блестели какие-то женские бусы.